Но тот патлатый хлюпик на деле-то оказался совсем не прост, ведь вокруг пальца всех обвел! Я даже представить себе не мог, что явился он именно для того, чтобы участвовать в проведении аукциона. Тогда зачем потребовался весь этот бездарный маскарад? Не для того же исключительно, чтобы посмеяться надо мной, да и признайтесь, господа хорошие, что не смешно вроде…
И только тут меня наконец-то осенило — все дело в барышне, той самой, которая с ним пришла! Той самой, которую — теперь-то уж я об этом знаю — которую чуть позже выставили на аукционные торги. А мне в этом паскудном деле была предназначена роль не ведающего ни о чем поклонника девичьей красоты и заурядного пособника пронырливого сутенера. Все же остальные оказывались как бы ни при чем, поскольку, не дай я отмашку топтунам, вообще ничего бы не случилось. Провели, как лоха! Ай да хлюпик! Видать, с хозяевами все обговорил: «Я вам преподношу желаемую наживку, а вы назначаете меня ведущим аукцион с выплатой доли от вырученной суммы». Ну правила-то он, должно быть, вызубрил заранее, а костюмчик подобрать — для наших это уж и вовсе плевое дело. Если пожадничают взять напрокат приличный фрак, так хоть малиновый пиджак снимут с кого-нибудь из обслуги… Эй, этого еще только не хватало!
Я встал и, спотыкаясь в темноте о расставленные тут и сям, судя по всему, ну абсолютно никому не нужные предметы, стал пробираться ощупью примерно туда, где рассчитывал найти свои штаны. И где-то поодаль от них, вы не поверите, ногами запутался в рукавах столь милого моему сердцу малинового пиджака, никем не превзойденного произведения столичного портняжного искусства…
Вообще-то совести у них нет — вот именно так я и считаю! Где ж это видано, чтобы свояченица была приставлена для надзора за соблюдением супружеской верности, то есть чтобы на стороне — ни-ни? Нет, ну словно бы вахтер… Знал бы заранее, так и лежал бы сейчас в своей постели трезвый, как мадагаскарский таракан, досматривая десятый сон, и ведать не ведал бы о существовании Тамары. А тут ведь сколько сил пришлось употребить, чтобы напоить бдительную ее тень, сам чуть раньше времени не слетел с катушек. Кто же мог предполагать, что все свояченицы злы как черти, а пьют, особенно на дармовщину, как потомственные алкаши либо и того хуже — как закоренелые извозчики? Или же наоборот?
По дороге домой Тома то и дело приговаривала:
— Да ты не беспокойся, зубы-то я вставлю. Я только боюсь к дохтуру идти. А так… отчего ж не вставить? — и всеми своими выщербинами широко улыбалась, а потом, спохватившись, стыдливо прикрывала ладошкой рот.
А я думал: «Вставит или не вставит?» Силком ведь не потащишь ее к протезисту. С другой стороны, куда потом с ней при такой-то личности? Как ее угораздило остаться без передних зубов, еще только предстояло выяснить. Впрочем, особого интереса это для меня не представляло, разве что снова объявится некто, скажем ее бывший ухажер, и придется защищать новоприобретенную подругу от ненужных посягательств… Но это вряд ли! То есть навряд ли мы еще будем знакомы уже к следующему утру.
Да, было как-то — ночку провели с одной начинающей, но уже довольно известной балериной. А наутро… наутро, нежась на песчаном пляже, вдруг встречаю ее вопрошающе-невинный, словно бы обязывающий меня к чему-то эдакому взгляд и оказываюсь не в состоянии понять, а что же это с нами было и, главное, зачем? Ах, сколько красивых юных леди прошмыгнуло мимо! Иногда, признаюсь, был не в себе, то есть не расположен к тесному общению, иногда — так просто жутко пьян. Но сожаление почти что напрочь по этому поводу отсутствует, потому как рано утром встретить этот самый взгляд и ни фига не знать, и даже на совершенно трезвую голову не имея возможности уразуметь, как этим взглядом по взаимному согласию распорядиться… Нет, уж это точно: все, что было, — все оказывается к лучшему. А почему? А потому что каждому уготована своя судьба, вот так, и только так, и не иначе!
Вообще-то я предпочитаю не случайные, а, наоборот, как бы запланированные и тщательно проверенные связи, и только потому, что уличных знакомств с давних пор в принципе не признаю. А то ведь так бывало, что сам заговоришь и не сообразишь потом, как отвязаться. Вот с этой подругой именно это и произошло.
Пока сидели и пили за столом, Тома поведала, что будущий муж, по странному прозванию Николаша, подцепил ее где-то на Кавказе, куда его занесло вскоре после окончания третьего курса физфака МГУ. Если верить взволнованному рассказу Томочки, к этому времени Николаше стало совсем невмоготу, от интегралов и конформных отображений ломило голову, как после тяжкого похмелья. Представить себе, что весь этот вполне метафизический ужас продолжится еще хотя бы год… Нет! Ему уже казалось, будто он лежит на дне собственными руками вырытой могилы и чувствует, как сыплется сверху мерзлая земля вперемешку с конспектами бесполезных лекций, как комья глины забивают нос и рот и глаза уже не видят ни голубого неба, ни набухающих почек на ветках, ничего! Ничего, кроме ползущего с шипением гадюки движка логарифмической линейки и зеленовато мерцающей пасти монстра-осциллографа.
В итоге тягостных раздумий, совершенно оборзев от навязанного ему квазимыслительного процесса, Николаша — надо полагать, что исключительно в знак протеста против тогдашних физфаковских порядков, — рванул через уссурийскую тайгу в направлении границы, откуда и был успешно препровожден в ближайшее СИЗО. Следующий период его замысловатой жизни до сих пор остается покрыт непроницаемым мраком неизвестности, хотя мало кто сомневается, что в тюряге его таки удалось сделать «петушком». И если бы не вмешательство влиятельных родителей, все могло бы закончиться еще более прискорбно.
Восстановление подорванного здоровья заняло на удивление мало времени — злые языки потом утверждали, что к случившемуся с ним на нарах Николаша был вполне морально подготовлен предшествующей практикой интимного общения. Ну так что же, каждому свое! Вот и Николаша наконец-то сделал окончательно свой выбор — возможно, это решение ему подсказали воспоминания о блуждании по тайге. Рюкзак, палатка, дым догорающего костра, семиструнная гитара и очаровательные смуглые «туземки» — что еще надо, чтобы стать счастливым? Летом того же года он был зачислен на третий курс другого института, без особой натуги переквалифицировавшись из недоучившегося физика в будущего специалиста по морской фауне, и тут же оказался в экспедиции на Черном море. Аромат вечнозеленой растительности и ощущение внезапно обретенной свободы так опьянили его, что первая же смазливая «туземка» прибрала его к рукам с легкостью необыкновенной. Была Тамара в полном согласии с юными летами — стройна, очаровательно наивна в том, что касалось квантовой механики и вообще сколько-нибудь сложных для девичьего понимания проблем. Однако ее скромных способностей и типично провинциального образования вполне хватило, чтобы уже осенью поселиться с новоиспеченным мужем в уютной однокомнатной квартирке на юго-западе Москвы.
В этой самой квартирке мы и сидели теперь, а накануне днем познакомились где-то между Манежем и Смоленской площадью. Я был тогда уже изрядно навеселе, то есть душа воспарила над землей, мозг все еще способен был просчитывать варианты, а тело приобрело ярко выраженное состояние вседозволенности, когда любая напасть оказывается нипочем и невозможно даже представить себе, что еще остались на свете непреодолимые для него преграды.
Николаша, как обычно, пропадал где-то в экспедиции на заморских островах, а потому свояченица с нерусским именем Кларисса опекала Тому, как могла, то есть в меру своих скромных сил и почти неограниченных физиологических возможностей. И хотя от слов давно пора было переходить к делу, я вынужден был ублажать Клариссу, поскольку только от нее теперь зависело, кому достанется разыгрываемый приз в лице желанной Томочки. И только когда под тяжестью выпитого голова свояченицы глухо стукнула по поверхности стола, едва разминувшись с остатками гусиного паштета на тарелке, мое сверх всякой меры сдерживаемое нетерпение получило необходимое развитие, то есть меня буквально прорвало и я, по пояс высунувшись из окна, что было мочи возопил на всю округу: «Продано!» И тут же немедля принялся раздевать Тамару, ну а Тамара, само собой, принялась раздевать меня.
— Ах, ну скорей же! — это не я, это она…
Известно, что люди, особенно те из нас, что склонны к угрызениям совести, нередко в попытках разобраться, что к чему, прибегают к самоанализу, иначе говоря, к занудному самокопанию, рассчитывая в результате долгих поисков и умозрительных попыток построения неких психологических конструкций прийти к успокоительному для себя итогу. Примерно так же делаю и я — стою обычно перед зеркалом и разглядываю свой… пупок, до рези в глазах напрягая зрение:
