– Мы были, так сказать, первой коммуной…
Каждый раз, когда отец произносил эту фразу, выражение лица у него становилось залихватским, при этом он незаметно проводил рукой по зачесанным остаткам волос.
– Да… лихое было времечко.
Думаю, в тот момент он жалел, что не курит, свернутая как бы между прочим самокрутка добавила бы ему крутизны.
Когда мне было тринадцать, миф о том, что я дочь старого хиппи, умер. Ханна, жена Калли, рассказала, что квартира представляла собой две бывшие детские в жилище вдовы железнодорожника. Фрау Шлютер после отъезда дочери не захотела жить одна и стала сдавать комнаты Калли и Хайнцу, готовила им, стирала и гладила. Алкоголь и женщины были под запретом, зато каждый вечер они втроем играли в канасту. С колбаской и огурчиками.
Через полгода папа пошел в армию, а Калли на таможню. Связь они продолжали поддерживать, лихие времена сближают.
Калли и Ханна жили в красном доме с большим участком земли. Папа задержался у ворот, разглядывая палисадник.
– У них вообще нет гортензий. И очень мало роз. Зато везде облепиха.
Я показала на стену дома:
– Розы там. У них есть еще один красивый сад.
– Ну, не знаю. У нас везде были розы. Но Калли никогда не имел к этому таланта. Даже в то время.
Звоня в дверь, я представляла себе, как молодой Калли пересаживает узамбарские фиалки фрау Шлютер.
– Могу я тебе напомнить, что у нас садом занимается мама?
– Она не косит газон.
Калли открыл входную дверь.
– Хайнц!
Он протянул ему руку. Папа пожал ее.
– Калли!
Калли положил вторую руку отцу на плечо.
– Хайнц, старина!
– Калли! Сколько же лет?
Они, не переставая, трясли друг другу руки.
– Хайнц, это ты. Столько лет… Старина!
– Да, Калли.
Они были настоящими мужчинами. Суровыми мужчинами. А я была ребенком, и меня Калли обнял.
– Кристина, моя радость, ты так выросла! Я еще помню, как ты срыгнула на мой единственный костюм. За полчаса до того, как нам следовало идти в церковь. Это было, кажется, на конфирмацию Фолькера. Да, Хайнц? Ты еще одолжил мне куртку. Но вообще ты была очень милым ребенком, Кристина.
– Мы с твоим сыном одного года рождения. В четырнадцать лет я уже не срыгивала, Калли.
– Нет? Ну тогда это было на крестинах. Как бежит время! Заходите же, я сварю нам кофе.
Мы прошли за ним в гостиную, Калли сгреб в кучу лежавшие на диване газеты, бумаги и письма и освободил кресло от шерстяного пледа, велосипедного шлема и обувной щетки.
– Садитесь. Я сейчас.
– Видно, что без Ханны он совсем потерялся, – шепнул мне отец. – Не думаю, что обычно здесь такой беспорядок.
Он взял иллюстрированный журнал и начал его листать. Я разглядывала гостиную. Это вполне могла бы быть обстановка моих родителей. Справа мягкий гарнитур, диван и два кресла, перед ним низкий столик, слева большая стенка со встроенным телевизором и домашним баром, рядом обеденный стол с четырьмя стульями, за ними практичный сервант. В ящиках, наверное, лежало столовое белье, а в шкафу стояли вазы и графины, которыми никогда не пользовались. На стенах висели традиционные семейные фотографии. В центре – все семейство тридцать лет назад, Ханна в центре, Калли за ней, справа Фолькер в пубертатном периоде, слева Катарина, примерно лет десяти. Мои бабушка с дедушкой на свою золотую свадьбу получили от нас такую же фотографию. Рядом я узнала свадебную фотографию Катарины, Фолькера в морской форме и множество детских снимков, наверное, дочери Катарины. Я задумалась: когда папа виделся с Калли в последний раз? Папа с нахмуренным лбом бросил журнал назад к остальным.
– Сплошные кулинарные рецепты. И кто все это читает?…
– А когда вы, собственно, виделись в последний раз?
– Совсем недавно. Они с Ханной ездили в Данию и на пароме приехали на Зюльт. Мы как раз тогда мостили подъезд к дому.
– Папа, это было десять лет назад.
– В самом деле? Ну вот видишь. А с дорогой ничего не случилось, каждый камень лежит на своем месте. Это была хорошая фирма.
Калли вернулся с подносом. Три чашки без блюдец, вскрытая упаковка кекса, кофейник из кофемашины с очень светлым на вид содержимым. Он поставил чашки на журнальный столик и налил кофе. Мы с интересом смотрели, как молотый кофе оседал на дно. Калли склонил голову набок.
– Интересно. Откуда тут взяться осадку?
– В кофемашину нужно вставлять фильтр. Ты это сделал?
Папа осторожно помешал жидкость ложкой.
Калли склонился над чашкой.
– Вообще-то да.
– Что значит «вообще-то»?
– Я же не идиот. Разумеется, я вставил. Я не в первый раз варю кофе. Кристина, взгляни.
– Может быть, фильтр склеился?
Калли взболтал жидкость в кофейнике, и осадок поднялся.
– Да, и что теперь?
Я посмотрела на желто-коричневую бурду.
– Сварить новый кофе…
Папа решительно опрокинул содержимое чашки обратно в кофейник:
– А пшеничное пиво у тебя есть?
– Да, есть. Слишком много кофе тоже нехорошо. У меня в последнее время сразу начинается изжога. Кристина, может, сока хочешь?
– Сока?
Я прикинула в уме, не берет ли Калли в расчет мой детский возраст.
– Могу налить тебе ликерчика.
Значит, он не имел в виду мой возраст, просто пшеничное пиво – напиток для мужчин.
– Нет, спасибо, не нужно ликерчика, Калли, просто воды.
– Я схожу в подвал, одну минуту.
Папа посмотрел ему вслед и наклонился ко мне.
– Он же совершенно не справляется без жены. Даже кофе сварить не в состоянии, как он вообще себя обслуживает? Мне придется о нем позаботиться, не могу на это смотреть. Мы, в конце концов, все же друзья.
Не успела я спросить, что он имеет в виду, как вернулся Калли. Он открыл бутылки и поставил бокалы.
– Ну, – поднял он бокал и кивнул нам, – добро пожаловать на мой остров!
Папа и Калли выпили. Потом Калли вопросительно посмотрел на меня:
– Ты не пьешь? Ах, Боже мой, ты же просила воды. Скажи, Хайнц, ты тоже иногда становишься забывчивым?
– Нет. У меня превосходная память. Это благодаря тому, что я вожу по острову приезжих. И иногда решаю судоку. Знаешь, тебе нужно тренировать клетки мозга. Помогает от склероза и все такое.
– Ну, гостей я тоже вожу. И…
– Нордерней ведь намного меньше Зюльта. Не нужно столько всего помнить.
– Я тебя умоляю, Хайнц. Я проведу тебя завтра по острову, и ты удивишься.
В горле у меня пересохло. Я откашлялась, Калли повернулся ко мне.
– По-моему, здорово, что ты проводишь свой отпуск с отцом. Катарине такое в голову не придет. Она однажды была с Ханной в велнес-центре на выходных, где-то на востоке. Ну, знаете, сауна, маски и все такое. Но ведь я всего лишь отец, меня она вообще не спросила. Все, что от меня требовалось, – это деньги.
– А почему они не взяли путевку? – удивился отец.
Я сглотнула и с тоской посмотрела на его бокал с пивом. Он взял его и бросил на меня уничтожающий взгляд.
– Какую путевку?
– Путевку в санаторий «Мать и дитя», такие и на востоке наверняка есть.
Калли покачал головой:
– Ну, это только для мам с маленькими детьми. Катарине уже тридцать пять.
– И что? Она все равно ваш ребенок. Скажи, Кристина, вы с мамой об этом не думали? Вы столько платите взносов в больничную кассу, можно разок и заявку на санаторий подать.
Я облизнула губы.
– Калли, ты не забыл про мою воду?
Он дружелюбно мне улыбнулся:
– Конечно, нет.
И снова повернулся к отцу.
– Так ты думаешь, нужно попробовать? Я имею в виду, что Ханна еще ни разу не отдыхала в санатории, и Катарина тоже. Зачем, у них ничего не болело. Катарина, правда, раньше была худовата, но посмотрел бы ты на нее сейчас.
Через час и два фотоальбома я распрощалась. Калли с папой решили сделать кружок на велосипедах. Калли хотел показать ему что-то на острове, а потом посмотреть на наше жилье.
В паре метров был небольшой киоск, где я купила себе бутылку воды и начала пить прямо на ходу. Может, папа сумеет заразить своего старого друга разгадыванием судоку. Для тренировки памяти.
Марлен с Доротеей сидели в саду, склонившись над набросками, разложенными на столе. Когда я появилась перед ними, Доротея подняла голову.
– Ты сбросила его с хвоста?
Я упала в кресло.
– У него новое задание. Он должен спасать Калли от беспризорности и недостаточного питания. Какие новости, Доротея?
– Что ты имеешь в виду? – с невинным видом спросила она.
– Да ладно, я видела, как ты пялилась на его задницу. Хайнц, кстати, считает его опасным человеком. Подозревает наркотики, безобразные выходки и криминальные наклонности. Так что будь осторожна.
Марлен наморщила лоб.
– Вы говорите о Нильсе? А почему ты пялилась на его задницу? И при чем тут наркотики?
Доротея подняла солнечные очки.
– Мне он кажется симпатичным. Да не пугайся так, Марлен. Я одна, сейчас лето, отчего не попробовать? А что там с наркотиками?