До места Адель добралась быстро, такси отпустила раньше и прошла переулок пешком. Форточку оставили распахнутой, и она запросто отворила окно и влезла в студию глухонемого. Здесь ничто не интересовало ее, путь был свободен — дверь заменяла бамбуковая шторка, и Адель мигом проникла в коридор, добежала до закрывающей вход в мастерскую фусумы и бесшумно отодвинула ее. Где альбом оживающих картин?
Она отдавала себе отчет, что поступала неблагоразумно. Но если ее что-то интересовало, теперь Адель могла позволить себе удовлетворить маленькую страсть к познанию — детский каприз, в котором когда-то ей жестко отказывали. Ее желания слишком долго были подчинены общим стремлениям.
Луч фонарика высветил стол, набросок на кальке. Адель приблизилась. Ей легко удалось представить, как распускаются на коже черно-красные цветы, как усмехается прекрасный самурай, сверкая взором из-под плавно изогнутой брови. Чуть колышутся складки его одеяния, рукоятку меча сжимают крепкие молодые пальцы, трава прогибается под напряженными ступнями…
Зашуршала фусума, и Адель автоматически согнулась в поклоне. В коридоре горел свет, и человек иронично ответил на ее приветствие.
— Я к мастеру, — буркнула Адель и неожиданно услышала:
— Ноу проблем.
Незнакомец предложил ей выйти. В коридоре ждал его желтолицый напарник — он вежливо снял с ее шеи фотокамеру.
— Прошу! — указал дорогу первый.
Адель бегло рассмотрела их. Приторный запах дорогого одеколона, костюмы a la американский гангстер: та же белая рубашка, черные пиджак и галстук, на лице — темные очки. Во время оккупации японцам, видимо, демонстрировали исключительно фильмы о героях 30-х годов, бесстрашно грабящих банки.
Узкий коридор скоро закончился, превратившись в узкую лестницу вниз. Отсюда слышались звуки музыки и английской речи. Несколько ярких ламп освещали подвал, в углу расположился столик с игральными картами и подносиком, где мерцали фарфоровые рюмки, кувшинчик саке и внушительная бутыль виски. Патефон и радио, стоящие на полу, наперебой горланили, телевизор был выключен.
— Ноу проблем! — пробасил впереди идущий.
Адель увидела мастера — тот работал у стены. Тело его модели, возлежащей на низкой кушетке, от шеи до колен покрывала татуировка: синий тигр выступал из ночного леса, где умолкли птицы и закрыли бутоны цветы. Картина требовала времени, старик наносил ее по фрагментам, и область ягодиц модели заполняли лишь контуры.
— Ну, что с ней делать-то? — ленивые руки ощупали ее на предмет оружия.
На память пришли слова Ника и образы бездомных вояк, погибших среди кастрюль. Вот почему она проникла сюда, почему не скрылась, когда ее застали в мастерской. Ей требовалось всего лишь в очередной раз пощекотать свои нервы, почувствовать себя живой. Не за этим ли она летала в Израиль? И Адель спокойно взирала, как модель поднимается с кушетки, и тигр выпускает когти, изгибает хвост, а полузакрытые глаза животного блестят янтарными зрачками. Старик-мастер безразлично поглядел в ее сторону, будто не узнал. А молодой японец встал во весь рост, и ему подали фотоаппарат.
— Камера то профи! — пробубнил один из сопровождающих.
На столике у кушетки она заметила набор длинных бамбуковых палочек с резцом на конце, которые мастер использовал вместо машинки. Следовало только подобраться поближе.
— Куришь, одзёсама[20]? — подошел к ней японец, и когда Адель покачала головой, крикнул своим: — Вы не поняли меня что ли? Курево!
— Ноу проблем.
Японец закурил. Он не воспринимался обнаженным. Покрытая пестрым рукавом рука потянулась в ее сторону, и Адель отшатнулась — фаланги нескольких пальцев отсутствовали. Происходящее вмиг перестало быть игрой. Противостоять человеку без пальцев? Ее кошмары оживали.
— Симпатичная гайдзин[21], - уродливая рука нехотя коснулась ее щеки. — Гайдзин — журналистка. Мы — люди значительные, а ты хочешь нас в газету. Не серьезно, — и он обратился к подручным. — Музычку-то вырубите — мешает разговору.
— Организуем, — послышалось из-за спины.
Адель не могла отвести от него взгляда. Случайна ли эта встреча или прошлое преследовало ее?
— Гайдзин нравится это? — японец указал на свою черно-синюю грудь.
Татуировка показалась ей страшной — она превратила человека в демона, обожженного жестокостью ада. Адель тут же одернула себя: нельзя допускать, чтобы суеверия властвовали над твоими поступками. И она огрызнулась:
— Написанная акварелью картинка проживет дольше.
— Не спорю, — бес пожал плечами и стал одеваться. — У тебя есть родственники? Я прикидываю, что с тобой делать. Я всегда рад красивым женщинам.
— Трахнуть ее, и все дела, — посоветовал кто-то.
Почему она стоит? Раньше она не позволила бы задержаться дольше. Нет, следует довериться интуиции. Чутье подсказывало Адель, что возможность для активных действий еще представится. Она видела, как японец прикрепил к ноге нож, а под пиджак надел кобуру с «кольтом». Вместе с мастером, на поддержку которого Адель не рассчитывала, они составляли четверку. Несколько дней назад тренировка невзрачного очкарика Эда произвела на нее неизгладимое впечатление, и Адель не думала зря предполагать, каких фокусов можно еще ожидать от япошек.
— Не спортивно рассуждаешь, — японец взял фотоаппарат, снял футляр и стал щелкать. — На память.
Шея, щеки Адель горели. Жгучая волна, нахлынув, не отпускала ее.
— Легко краснеешь? — японец вдруг принял какое-то решение и обратился к старику. — Какусиборо.
Вид мастера был достаточно мрачный, что бы за казнь это ни означало. Адель рванулась, но ее уже волокли к кушетке, на ходу стаскивая одежду.
— Не суетись, — услышала она голос японца. — Как насчет изобретения фирмы «Байер»? Прекрасное обезболивающее. Специально для тебя, одзёсама. «Для героя»! — он усмехнулся собственному каламбуру, но Адель завертела головой. Наркотики — нельзя, запрещено. Она перестанет сопротивляться, только не героин. И ее быстро привязали подтяжками к кушетке.
— Татуировка?
— Тебе же понравилось ирэдзуми мастера, — обнажил желтые зубы гангстер, и его помощники загоготали.
Адель поняла, что человек с отрубленными фалангами не убьет ее. Что же тогда? Татуировка японской шлюхи — на внутренней стороне ног змея, готовая скользнуть внутрь?
Двое подняли с пола патефон и телевизор — видимо, любимые игрушки они таскали с собой, не желая расставаться. Последний достал увесистое портмоне, отсчитал несколько сотен и бросил на столик. Потом взял бутылку, отвинтил крышку и сделал большой глоток.
— Ноу проблем, — послышалось из-за двери, и японец вышел.
Старик выключил трескочущее радио и достал лакированную трубку с крошечной, словно наперсток, чашкой и серебряным мундштуком. Запустил пальцы в табачную пачку, скатал из щепотки рыжий комочек, положил в трубку и закурил.
— Развяжите меня, — обратилась к нему Адель, но мастер не отреагировал.
Слабый аромат подействовал на Адель успокаивающе. Шорох бумаги, продавливаемый карандашом рисунок… Потихоньку Адель попыталась вытащить из узлов руку, немного растягивая резинки подтяжек Старик приступил, и время остановилось. Боль отвлекала, но Адель тянула и тянула запястье, стараясь высвободиться. Мерное постукивание пальца по бамбуковой рукоятке иглы вводило в состояние транса, «каленое железо» острия оставляло свою позорную метку.
— Татуировка — это боль. Эта боль благостная, — шептал старик. — Это процесс рождения, который всегда связан с болью. Мы должны постоянно испытывать боль, ибо все истинное в этой жизни через боль.
Бамбук издавал низкий гудящий звук. Адель чувствовала запах аниса и бергамота. И ее побледневшая кожа — лишь холст, где появится пластичный контур совершенной композиции, а после — богатство оттенков и полутонов. Она станет произведением искусства, с ценником.
Ей почти удалось извлечь из пут кисть. Она чувствовала усталость, лицо покрывал пот. Сколько времени прошло? Когда вырвет руку, схватит со стола резец. Еще немного усилий, и… Услышав голос мастера, Адель замерла.
— Татуировка — это зарок, постулат, принятие на себя ответственности, от которой уже никуда не уйти. Татуировка будет жить с тобой и с тобой умрет.
Она мельком увидела перчатки на маленьких морщинистых руках. Осталось чуть-чуть, Адель медленно принялась распутывать второе запястье. Казалось, она перестала воспринимать действительность, нервные окончания отупели, перед глазами проплывали пятна, мир сузился до темноты. Адель уже только ощущала, что освободила один палец, затем второй… Вернулась боль, откуда-то возник голос Томико, японские слова. Мягкая ладонь смывает засохшую кровь, смазывает рану чем-то холодным. Потом снова старик.
