– Я тоже люблю кокосовую стрижку.
Это меня покорило. Оказалось, он обладал таким Свойством – как бывает у людей, выучивших язык уже во взрослом возрасте, – иногда заменять одни слова совсем другими.
– Сейчас погрожу, что с вами такое, – сказал Али в тот раз.
Этот Человек очень серьезно занялся моими Недугами, не только кожными. Его темное лицо всегда оставалось спокойным. Он неторопливо рассказывал мне какие-то запутанные байки, между делом измеряя пульс и давление. О да, он, видимо, был далеко не только дерматологом. Али, родом с Ближнего Востока, применял чрезвычайно традиционные и почтенные методы лечения кожных болезней – заставлял провизоров делать очень сложные мази и кремы, состоящие из множества компонентов и очень трудоемкие в приготовлении. Подозреваю, что аптекарей это к нему не слишком располагало. Его микстуры имели поразительные цвета и сногсшибательно пахли. Возможно, Али был убежден, что лечение аллергической сыпи должно быть не менее зрелищным, чем сама сыпь.
Сегодня он внимательно разглядывал также синяки на моих плечах.
– Откуда это у вас?
Я не придавала им значения. Всегда было достаточно легкого ушиба, чтобы я потом месяц ходила с красным пятном. Еще доктор Али заглянул мне в горло, пощупал лимфоузлы и послушал легкие.
– Пожалуйста, выпишите что-нибудь обезболивающее, – сказала я. – Ведь наверняка есть такие лекарства. Вот чего мне хотелось бы. Не чувствовать, не беспокоиться, спать. Это возможно?
Он стал выписывать рецепты. Над каждым долго размышлял, грызя кончик ручки, наконец вручил мне стопку бумажек, причем все лекарства надо было делать на заказ.
* * *Вернулась я домой поздно. Уже давно стемнело, а со вчерашнего дня дул хальный[4], так что таяло на глазах и валил мокрый снег. К счастью, огонь в печи не погас. Дэн тоже опоздал, потому что из-за липкого, скользкого снега по нашей дороге снова невозможно было проехать. Он оставил свой маленький «Фиат» на шоссе и пришел пешком, взмокший и замерзший.
Дэн – Дионисий – появлялся у меня каждую пятницу, а поскольку он приезжал сразу после работы, я в этот день готовила обед. Раз в неделю – для себя-то я варю по воскресеньям большую кастрюлю супа, который потом только разогреваю. Обычно хватает примерно до среды. В четверг я ем всухомятку – таскаю что-нибудь из буфета – или съедаю в городе пиццу «Маргарита».
У Дэна ужасная аллергия, поэтому я не могу дать волю своей кулинарной фантазии. Ему нельзя молочных продуктов, орехов, перца, яиц, пшеничной муки, а это весьма ограничивает наше меню. Тем более что мясо мы не едим. Бывало, он легкомысленно соблазнялся чем-нибудь запретным, тогда кожа покрывалась зудящей сыпью, а маленькие пузырьки наполнялись жидкостью. Дэн начинал чесаться как безумный, царапины превращались в кровоточащие раны. Так что лучше не экспериментировать. Даже Али не сумел унять аллергию Дэна своими микстурами. Ее природа таинственна и коварна, а симптомы изменчивы. Ни разу не удалось поймать ее с поличным при помощи какого-нибудь анализа.
Дэн вытащил из потрепанного рюкзака черновик и кучу цветных ручек, на которые нетерпеливо поглядывал во время еды, а потом, когда мы съели все без остатка и пили черный чай (другого мы не признаем), принялся рассказывать о том, чтó ему удалось сделать на этой неделе. Дэн переводил Блейка. Такое решение он принял несколько лет назад и до сих пор строго его придерживался.
Когда-то давно он у меня учился. Сейчас ему за тридцать, но, в сущности, он ничем не отличается от того Дэна, у которого во время выпускного экзамена по английскому заело замок в школьном туалете и он получил двойку. Постеснялся позвать на помощь. Он всегда был худощав, мальчишеская, а может, даже девчачья, фигура, небольшие ладони и мягкие волосы.
Неудивительно, что судьба вновь свела нас спустя много лет после этого злосчастного экзамена здесь, на рыночной площади. Я увидела его однажды, когда выходила из здания почты. Дэн пришел получать книги, которые заказал через интернет. К сожалению, я, видимо, очень изменилась, потому что он не сразу меня узнал и вытаращил глаза, открыв рот и хлопая ресницами.
– Это вы? – прошептал он наконец изумленно.
– Дионисий?
– Что вы здесь делаете?
– Живу неподалеку. А ты?
– Я тоже.
И тогда мы не сговариваясь кинулись друг другу в объятия. Оказалось, что он работал во Вроцлаве, в Полиции, компьютерщиком, но подпал под какую-то реорганизацию и реструктуризацию. Ему предложили место в провинции и даже временно обеспечили общежитием, пока он не подыщет нормальное жилье. Однако квартиру себе Дэн так и не нашел и продолжал жить в этом рабочем общежитии – огромной, отвратительной бетонной коробке, где останавливались по дороге в Чехию все шумные экскурсии, а фирмы устраивали корпоративы с пьянками до утра. У него была просторная комната с прихожей, а кухня – на этаже, общая.
Сейчас Дэн трудился над «Первой книгой Уризена» – задача, по-моему, намного более сложная, чем перевод «Пословиц Ада» и «Песен невинности», с которыми я ему до сих пор самоотверженно помогала. Мне действительно приходилось нелегко, поскольку я ничего не понимала в этих великолепных драматических картинах, которые Блейк наколдовывал при помощи слов. Неужто он в самом деле так думал? Что он описывал? Где? Где это происходит и когда? Это легенда или миф? Я спрашивала у Дэна.
– Это происходит всегда и везде, – отвечал тот, сверкая глазами.
Закончив фрагмент, Дэн с серьезным видом зачитывал мне вслух каждую строку и ждал замечаний. Иногда мне казалось, что я понимаю лишь отдельные слова и вообще не улавливаю смысл. Толку от меня было мало. Я не любила поэзию, и все стихи на свете представлялись мне излишне сложными и туманными. Я не могла понять, почему эти откровения нельзя описать по-человечески – прозой. Тогда Дэн раздражался и горячился. Мне нравилось поддразнивать его таким образом.
Сомневаюсь, что действительно могла ему помочь. Дэн справлялся гораздо лучше меня, мозги у него работали быстрее, ум был, скажем так, цифровой – тогда как мой оставался аналоговым. Мальчик быстро схватывал суть и умел взглянуть на фразу, которую переводил, с совершенно иного ракурса, не цепляться за слова, оттолкнуться от них, а после вернуться обратно, предложив нечто поразительное и абсолютно новое. Я все пододвигала к нему солонку, поскольку у меня есть Теория, что соль значительно активизирует процессы передачи нервных импульсов. И Дэн привык, послюнявив, совать туда палец, а затем слизывать с него соль. Я английский успела здорово подзабыть, мне бы соль не помогла, съешь я даже целую Величку[5], и потом, такая кропотливая работа быстро меня утомляла. Я чувствовала себя совершенно беспомощной.
Вот как перевести считалку, с которой могли бы начинать игру маленькие дети, вместо того чтобы бесконечно повторять «Эники-беники ели вареники»:
Every Night & every Morn Some to Misery are Born Every Morn & every Night Some are Born to sweet delight, Some are Born to Endless Night[6].
Это самое известное стихотворение Блейка. Невозможно перевести его на польский так, чтобы не пострадали ритм, рифма и детская лаконичность. Дэн брался за него много раз, и это напоминало решение шарады.
Сейчас он съел суп; согрелся и разрумянился. Под шапкой волосы наэлектризовались и теперь образовали над головой небольшой забавный ореол.
В тот вечер мы никак не могли сосредоточиться на переводе. Я устала и нервничала. Не в состоянии была думать.
