– Что с тобой? Ты сегодня очень рассеянная, – сказал Дионисий.
Я согласилась. Болело меньше, но до конца не прошло. Погода была ужасная, ветер, дождь. Когда дует хальный, собраться с мыслями непросто.
– Что за Демон мог создать столь гнусной пустоты бездушный вакуум? – спросил Дэн.
Блейк соответствовал настроению этого вечера: нам казалось, что небо низко нависло над Землей, оставив всем сущим Созданиям слишком мало пространства для жизни, слишком мало воздуха. Тяжелые, темные облака целый день мчались по небу, а теперь, поздно вечером, терлись о вершины гор своими мокрыми брюхами.
Я уговаривала Дэна остаться на Ночь, мы иногда так делали – тогда я стелила ему на диване в своей небольшой гостиной, включала электрокамин и оставляла дверь в комнату, где спала сама, открытой – чтобы слышать дыхание друг друга. Но сегодня он не мог. Сонно потирая лоб, объяснял, что комендатура переходит на какую-то новую компьютерную систему; мне не слишком хотелось вникать, какую именно, факт тот, что в результате у Дэна прибавилось работы. Рано утром он должен быть на службе. А тут еще эта оттепель.
– Как ты поедешь? – беспокоилась я.
– Лишь бы до шоссе добраться.
Мне не нравилась эта идея – идти пешком. Я натянула две флисовые куртки и надела шапку. Мы оба были в желтых резиновых дождевиках и напоминали гномов. Я проводила Дэна до дороги и, собственно, охотно прошлась бы с ним дальше, до шоссе. Под плащом у него была тонкая куртка, висевшая на нем как на вешалке, а ботинки, хоть мы и сушили их на батарее, нисколько не высохли. Но Дэн не хотел, чтобы я его провожала. Мы попрощались, и я уже было двинулась домой, когда он меня окликнул.
Дэн показывал рукой в сторону Перевала. Что-то там светилось едва заметно. Странно.
Я вернулась.
– Что это может быть? – спросил он.
Я пожала плечами.
– Может, кто-то бродит там с фонарем?
– Пошли проверим. – Дэн схватил меня за руку и потянул, точно маленький скаут, нащупавший разгадку тайны.
– Сейчас, Ночью? Перестань, такая мокрядь везде, – воскликнула я, удивленная его упрямством. – Может, это Матоха потерял свой фонарик, вот он теперь лежит там да светит.
– Это не свет фонарика, – сказал Дэн и зашагал наверх.
Я пыталась его удержать. Схватила за руку, но в моей ладони осталась лишь перчатка.
– Дионисий, нет, мы туда не пойдем. Ну пожалуйста.
Но эта идея уже втемяшилась ему в голову, и он просто не реагировал.
– Я остаюсь, – попыталась я прибегнуть к шантажу.
– Ладно, иди домой, я сам пойду проверю. Может, что-то случилось. Иди.
– Дэн! – воскликнула я со злостью.
Он не ответил.
Так что я шла за ним следом, подсвечивая нам фонариком, с его помощью выхватывая из темноты световые пятна, в которых цвета делались неразличимы. Облака висели так низко, что можно было ухватиться за них и позволить унести себя далеко на юг, в теплые края. А там спрыгнуть вниз, прямо в оливковую рощу или хоть в моравский виноградник, где делают это чудесное зеленое вино. Тем временем ноги вязли в снежной каше, и дождь, нещадно раздававший пощечины, пытался забраться к нам под капюшоны.
Наконец мы это увидели.
На Перевале стоял автомобиль, большой джип. Все дверцы были открыты, поэтому внутри горел свет, тусклый. Я остановилась в нескольких метрах, боялась приблизиться, чувствовала, что сейчас расплачусь как ребенок от страха и волнения. Дэн взял у меня фонарик и медленно подошел к автомобилю. Посветил внутрь. Там было пусто. На заднем сиденье лежал портфель, черный, и еще какие-то пакеты, видимо с продуктами.
– Послушай… – тихо, растягивая слова, сказал Дэн. – Я знаю этот джип. Это «Тойота» нашего Коменданта.
Теперь он обшаривал лучом фонарика пространство возле автомобиля. Машина стояла в том месте, где дорога сворачивает влево. Справа шли заросли; при немцах здесь были дом и мельница. А теперь – поросшие кустарниками руины и высокий орех, к которому осенью со всей округи сбегались Белки.
– Смотри, – сказала я, – посмотри, чтó тут, на снегу!
Луч фонарика выхватил странные следы – множество круглых вмятин размером с монету, их повсюду было полно, вокруг машины, на дороге. И еще – следы мужских ботинок с подошвами, словно гусеницы трактора. Они были ясно различимы, потому что снег таял, и каждая впадина заполнялась темной водой.
– Это следы копыт, – сказала я, присев на корточки и внимательно рассматривая небольшие круглые отпечатки. – Следы Косуль. Видишь?
Но Дэн смотрел в другую сторону, туда, где размокший снег был вытоптан, уничтожен до основания. Луч фонарика продвигался дальше, к зарослям, и через мгновение я услышала, как Дэн ахнул. Он стоял, склонившись над старым колодцем – в кустах у обочины.
– Боже мой, боже мой, боже мой, – повторял он как заведенный, и это совершенно лишило меня самообладания. Ясно ведь, что никакой бог не явится и не наведет здесь порядок.
– Боже мой, там кто-то есть, – вскрикнул Дэн.
Меня обдало жаром. Я подошла и выхватила у него фонарик. Посветила в колодец, и нашим глазам предстала чудовищная картина.
В неглубоком колодце головой вниз лежало скрюченное тело. Из-за плеча виднелась часть лица, страшного, залитого кровью, с открытыми глазами. Из колодца торчали ботинки, массивные, на толстой подошве. Колодец давно засыпали, он был мелкий – так, яма, не более того. Когда-то я сама прикрывала ее ветками, чтобы туда не свалились Овцы Стоматолога.
Дэн присел и беспомощно прикоснулся к этим ботинкам, погладил кожу.
– Не трогай, – шепнула я.
Сердце бешено колотилось. Мне казалось, что эта окровавленная голова вот-вот повернется к нам, из-под засохших потеков крови сверкнут белки глаз, а губы шевельнутся, чтобы произнести какое-то слово, и тогда это массивное тело полезет обратно – наверх, к жизни, разъяренное собственной смертью, разгневанное, и схватит меня за горло.
– Может, он еще жив, – умоляюще произнес Дэн.
Я молилась, чтобы это оказалось не так.
Мы стояли, окоченевшие и потрясенные. Дэн вздрагивал, словно его сотрясали судороги, – мне стало за него страшно. Зубы у парня стучали. Мы обнялись, и Дэн заплакал.
Вода лилась с неба, вытекала из земли, которая, казалось, превратилась в огромную губку, пропитанную ледяным дождем.
– Схватим воспаление легких, – всхлипывал Дэн.
– Идем отсюда. Пойдем к Матохе, он знает, чтó делать. Ну давай же, пошли. Не надо здесь стоять, – предложила я.
Мы двинулись назад, неуклюже, в обнимку, точно раненые солдаты. Я чувствовала, как голова у меня пылает от неожиданных, тревожных мыслей, я почти видела, как от этих мыслей идет под дождем пар, как они превращаются в дым и соединяются с черными тучами. И пока мы так шли, поскальзываясь на размокшей земле, у меня внутри вдруг родились слова, которыми я очень хотела поделиться с Дэном. Очень хотела произнести эти слова вслух, но пока что не в силах была их из себя извлечь. Они убегали прочь. Я не знала, как начать.
– Господи Иисусе, – всхлипывал Дэн. – Это Комендант, я видел его лицо. Это был он.
Мнение Дэна всегда много значило для меня, и я не хотела, чтобы он считал меня сумасшедшей. Только не он. Когда мы уже подошли к дому Матохи, я собрала в кулак всю свою волю и решила сделать еще один шаг – сказать ему, чтó я обо всем этом думаю.
– Дэн, – начала я. – Это Животные мстят людям.
Он всегда доверял моим словам, но на этот раз вообще не слушал.
– Это не так уж невероятно, – продолжала я. – Животные сильные и умные. Мы даже не представляем себе насколько. Когда-то Животные представали перед судом. Им даже выносили приговоры.
– Что ты говоришь? Что ты говоришь? – бормотал Дэн, как в забытьи.
– Я где-то читала о Крысах, которых судили за то, что они нанесли большой ущерб. Дело откладывали, поскольку Крысы не являлись на заседания суда. В конце концов им даже предоставили государственного адвоката.
– Господи, что ты такое говоришь?
– Это было, кажется, во Франции в шестнадцатом веке, – продолжала я. – Не знаю, чем все закончилось, наказали их или нет.
