– А теперь, господа, – предложил аббат, допив последнюю каплю кофе: – не прогуляться-ли нам в мое именьице?
– Ладно, пойдемте, для пищеварения, – пробормотал каноник, с трудом поднимаясь со стула. – Посмотрим имение аббата.
Они пошли по узкой проезжей дороге. День был ясный, и солнце приятно грело. Дорога вилась лентой между живыми изгородями, среди широких полей. Местами попадались группы оливковых деревьев; вдали, на горизонте, тянулась цепь холмов, поросших темно-зеленым сосновым лесом. Кругом стояла полная тишина. Только вдали, на большой дороге, слышался временами скрип телети. Священники шли медленно, слегка пошатываясь, перебрасывались шуточками и находили, что жизнь – очень, хорошая вещь.
Каноник взял под руку аббата; Брито шел рядом с Амаро и клялся, что он, изобьет до крови Кумиадского помещика.
– Полно, успокойтесь, Брито, не надо так волноваться из-за пустяков, – уговаривал Амаро, попыхивая сигарою.
Отец Натарио шел впереди всех, неся на руке волочившийся по пыли плащ. Ряса его была расстегнута, из-под неё виднелся грязный жилет. Ноги в дырявых чулках частенько подкашивались, заставляя священника шататься из стороны в сторону.
Внезапно все остановились. Натарио ругался, не помня себя от бешенства.
– Осел, не видишь ты, что-ли, куда прешь? Животное!
Оказалось, что он натолкнулся у поворота дороги на старика, ведшего овцу, и чуть не свалился в пьяном виде.
– Простите, падре, Бога ради, – робко взмолился старик.
– Животное, одно слово животное! – ревел Нотарио, потрясая кулаками. – Учить надо таких негодяев.
Старик бормотал слова извинения и почтительно снял шляпу. У него были совсем седые волосы. Судя по внешности, это был работник, состарившийся на тяжелой полевой работе. Он. склонился, покраснев от стыда, и прижался к изгороди, чтобы пропустить по узкой дороге веселых и подвыпивших служителей, церкви.
* * *
Амаро не пожелал итти с коллегами в усадьбу аббата. В конце деревни он распрощался с ними и повернул назад в сторону Лерии.
Дорога шла вдоль каменной ограды какой-то усадьбы. У ворот, посреди дороги, стояла бурая корова. Амаро захотелось подурачиться, и он ткнул ее зонтиком в бок. Она медленно сошла с места, и Амаро, обернувшись, увидел у ворот, к своему великому удивлению, весело смеющуюся Амелию.
– Что это вы пугаете мне скот, падре?
– Амелия! Каким чудом очутились вы здесь?
Она покраснела слегка.
– Я приехала с доною Мариею. Надо взглянуть на овощи.
Около Амелии стояла девушка, укладывавшая в большую корзину кочни капусты.
– Значит, это усадьба доны Марии?
Амаро вошел в сад. От ворот тянулась тенистая аллея из старых пробковых деревьев. В конце её виднелся белеющий на солнце дом.
– Да. А рядом наша усадьба. Но вход тоже отсюда. Ступай теперь, Жоанна.
Девушка подняла корзину на голову, попрощалась и пошла по дороге.
– Гм… гм… кажется, это недурное имение, – заметил священник.
– Пойдемте посмотрим наши владения, – сказала Амелия. – Это маленький клочок земли, но взглянуть стоит. Зайдемте только сперва поздороваться с доною Мариею.
– Хорошо, пойдемте.
Они отправились, молча, по аллее.
Земля была усеяна сухими листьями. Между старыми стволами росли кусты гортензий, печально поникших под частыми дождями. Аллея замыкалась старым, неуклюжим, одноэтажным домом.
Мимо них прошел молодой работник с ведром.
– Где барыня, Жоан? – спросила Амелия.
– Она в оливковой роще, – ответил тот вяло.
Оливковая роща находилась далеко, на другом конце усадьбы. Туда нельзя было пройти иначе, как в галошах, потому что дорога была сырая и грязная.
– Вы перепачкаете сапоги, падре, если пойдете. Лучше отправимтесь к нам. Пожалуйте сюда…
Они остановились у старой, поросшей вьющимися растениями ограды. Амелия открыла небольшую зеленую калитку, и они спустились по трем каменным ступенькам на дорожку, шедшую вдоль стены. С одной стороны её росли розовые кусты, цветущие круглый год.
Амелия останавливалась на каждом шагу, поясняя, где что будут сеять. Амаро слушал, поглядывая на нее искоса. Голос девушки казался ему в деревенской тишине еще нежнее и приятнее, щеки её разгорелись на свежем воздухе, глаза, заблестели ярче обыкновенного.
В конце дорожки начиналась их усадьба. Но калитка была заперта.
– Верно работник унес ключ с собою?
Она перегнулась через калитку и закричала громко:
– Антонио, Антонио…
Но никто не откликался на её зов.
– Он ушел должно быть в конец, – сказала она с досадою. – Но здесь по близости можно пролезть через изгородь. В детстве я никогда не пользовалась калиткою, а лазила всегда тут.
Амаро улыбался. Ему было трудно говорить. Вино аббата разгорячило его, а присутствие Амелии разжигало в нем страстное желание обладать ею.
– Вот это место, – сказала Амелия, останавливаясь. – Лезьте вперед.
– Ладно.
Он подобрал рясу, пролез в отверстие и соскочил вниз на лужайку, но поскользнулся в сырой траве и упал. Амелия захлопала в ладоши, весело смеясь.
– А теперь прощайте, падре, я пойду к доне Марии. Вам не выбраться оттуда. Калитка заперта, а через изгородь вам не пролезть обратно – слишком высоко. Теперь вы пойманы…
– Ах, вы насмешница!
Она не переставала хохотать, поддразнивая его. Священник был очень возбужден.
– Прыгайте ко мне, – сказал он хриплым голосом.
Она сделала вид, будто ей страшно.
– Прыгайте скорее.
– Ладно, – крикнула она вдруг, соскочила сверху и упала ему на грудь, вскрикнув слегка. Амаро пошатнулся, но удержал ее, крепко прижал к своей груди и быстро поцеловал в шею.
Амелия высвободилась из его объятий, задыхаясь и густо покраснев, но не убежала, а стала поправлять на себе дрожащими руками волосы и платье.
– Амелия, дорогая!.. – сказал Амаро.
Тогда она приподняла юбку и побежала вдоль изгороди. Амаро пошел за ней следом, стараясь догнать. Но когда он добрался до калитки, Амелия разговаривала с работником, принесшим ключ.
– Антонио, – сказала она, – проводите падре к воротам. Прощайте, падре.
И она убежала по мокрой траве в оливковую рощу к доне Марии. Та сидела на большом камне, наблюдая за работой поденщиц, сбивавших с деревьев оливки.
– Что с тобою, голубушка? Откуда ты прибежала? Ты, кажется, с ума спятила?
– Я просто запыхалась, – ответила она, вся раскрасневшись, и села рядом со старухой. Грудь её тяжело вздымалась, губы были полуоткрыты, глаза устремлены в одну точку. В голове вертелась одна неотвязная, радостная мысль:
– Он любит меня, он любить меня…
VIII
Отец Амаро вернулся домой в ужасном состоянии.
– Что мне делать теперь? – спрашивал он себя, и сердце его сжималось от волнения.
Надо было прежде всего уехать от сеньоры Жоаннеры на другую квартиру. Нельзя было оставаться жить под одною крышею с девушкой, после того, что случилось.
Он видел, правда, что Амелия не рассердилась на него. Может быть, она сдержала свой гнев из уважения к его сану или из внимания к нему, как к другу каноника. Но она могла, рассказать все матери или Жоану Эдуардо. Какой ужас! Это пахло большим скандалом, может быть даже переводом в деревенский приход. Что сказала бы графиня де-Рибамар?
Амаро решил переговорить с каноником Диас. При своем слабом характере он чувствовал во всех трудных случаях потребность обратиться за помощью к чужой воле. Кроме того, ему было бы трудно найти себе квартиру и прислугу без содействия каноника, знавшего Лерию, как свои пять пальцев.
Придя к Диасу, он застал его в столовой. Старик сидел у стола в покойном кресле с молитвенником на коленях и дремал. Услышав шаги Амаро, он лениво приоткрыл, глаза и пробормотал:
– Я, кажется, заснул слегка.
– Я зашел к вам по делу… – начал Амаро.
– А славным обедом угостил нас аббат, – перебил его каноник и забарабанил пальцами по молитвеннику.
– Знаете, отец-наставник, – сказал Амаро и чуть было не добавил: – со мною случилось нечто ужасное, – по удержался и сказал вместо этого: – сегодня я чувствую себя прекрасно, но последнее время мне все что-то нездоровилось…
– Вы действительно бледноваты, голубчик, – ответил каноник, пристально разглядывая его. – Примите-ка разок слабительного.
Амаро помолчал несколько времени, уставившись на слабое пламя лампы.
– Знаете, я собираюсь переменить квартиру.
Каноник поднял голову и поглядел на него та недоумении.
– Переменить квартиру? А почему?
Отец Амаро подвинул свой стул ближе к канонику и заговорил тихим голосом:
– Видите ли, мне приходит в голову, что неловко жить в доме, где есть молодая девушка…
– Что за ерунда! Вы – жилец и живете, как в гостинице. Не говорите глупостей.
– Нет, нет, отец-наставник, поверьте, что я прав…
И он вздохнул. Ему хотелось, чтобы каноник вызвал его на откровенность.
Тот поглядел на него пристально.
