Шарпа. – Я послал вас узнать новости, больше ни за чем, ведь так?
– Да, сэр.
– Вместо этого вы перехватили у Раймера командование, организовали атаку и всполошили французов, из-за чего погиб один из моих офицеров.
Шарп переборол закипающую злость. На замечание о Мэтьюзе он отвечать не стал.
– Всполошил французов, сэр?
– Черт возьми, вы открыли огонь!
– Так сказал вам капитан Раймер?
– Я здесь не для того, чтобы с вами спорить! Открыли или нет?
– Я ответил на огонь, сэр.
Молчание. Похоже, Раймер рассказывал по-другому. Уиндем взглянул на Коллета, тот пожал плечами. Оба верили Шарпу, но авторитет Раймера надо было поддержать. Уиндем предпринял обходной маневр:
– Тем не менее вы нарушили мой приказ?
– Да, сэр.
Снова молчание. Уиндем не предполагал услышать такой ответ или, может быть, ожидал оправданий, а Шарп просто признал, что нарушил приказ. Однако спрашивать почему значило выслушивать упреки в адрес Раймера, чего полковник не хотел. Он смотрел на Шарпа. Стрелок выглядел чертовски уверенным в себе, сидел с невозмутимым видом; сильное, рассеченное шрамом лицо выражало спокойствие, которое обезоруживало полковника. Уиндем мотнул головой:
– Черт возьми, Шарп, Раймер в невозможном положении! Он добивается, чтобы рота его уважала, а вы наступаете ему на пятки.
Коллет шевельнулся, может быть неодобрительно, но Шарп медленно кивнул:
– Да, сэр.
– Винтовки, например.
Шарп встревожился:
– Винтовки, сэр?
Коллет вмешался, придав голосу резкость:
– Раймер считает, что именно они виной сегодняшним потерям. Слишком медленно заряжаются, и это нас подвело. Мушкеты скорострельнее и надежнее.
Шарп кивнул:
– Да, но только нынче ночью.
– Это лишь ваше мнение. Раймер считает иначе. – Коллет помолчал. – А Раймер – капитан.
– И может управлять ротой, как сочтет нужным, – подхватил Уиндем. – Значит, с винтовками придется расстаться.
Шарп впервые повысил голос:
– Нам надо больше винтовок, сэр, а не меньше.
– Вот и я о том же! – Уиндем тоже заговорил громче. – Вы не можете распоряжаться ротой. Это должен делать один человек!
То есть Раймер. Гнев улегся. Шарпа наказывают не за собственные промахи, а за промахи Раймера, и все трое это понимают. Стрелок криво улыбнулся:
– Да, сэр.
Снова молчание. Шарп чувствовал, что полковник должен сказать что-то еще и никак не решается. Ладно, он поможет полковнику закончить этот чертов разговор.
– И что теперь, сэр?
– Теперь? Все продолжается, Шарп, все продолжается! – Уиндем уходил от ответа, потом все-таки решился: – С нами говорил майор Хоган. Он огорчен.
Полковник замолчал. Он начал не с того места, но Шарп уже догадывался, что произошло. Уиндем хочет избавиться от Шарпа, по крайней мере на время, и Хоган предложил решение, которое полковник мнется назвать.
– Да, сэр?
– Ему нужна ваша помощь, Шарп. Дело на несколько дней. У саперов, черт побери, вечно не хватает народу, вот он и попросил отдать вас. Я согласился.
– Значит, я оставляю батальон, сэр?
– На несколько дней, Шарп, на несколько дней.
Коллет у центрального кола переступил с ноги на ногу:
– Черт возьми, Шарп, скоро капитанские патенты начнут раздавать, как фунтовые бумажки в день выборов!
Шарп кивнул:
– Да, сэр.
Коллет сказал самое главное. Шарп стесняет не только Раймера, но и остальных капитанов: каждому чудится, что Шарп дышит ему в затылок. Если Шарп сейчас отправится к Хогану, то после штурма его можно будет взять обратно капитаном. А штурм не за горами. Веллингтон не хочет тянуть с осадой, по хорошей погоде французы успеют подойти на помощь осажденным. Шарп чувствовал, что очень скоро пехоту бросят на город. Может быть, слишком скоро. Коллет прав: будут вакансии, слишком много вакансий, об этом позаботятся французские пушки.
Явная готовность Шарпа несколько успокоила Уиндема.
– Что ж, Шарп, удачи. Доброй охоты. – Он отрывисто рассмеялся. – Вы еще к нам вернетесь!
– Да, сэр. – Но не так, как думает Уиндем.
Стрелок, хромая, вышел из палатки. Он не возражал против решения полковника, вернее, Хогана, но, черт побери, он не пешка, которую можно смахнуть с доски. Его лишили роты, теперь выставляют из батальона. В душе закипал гнев. Ко всем чертям! Он поведет «Отчаянную надежду»! Он останется жив, и его возьмут назад, но не просто взамен убитого капитана, а как героя, об которого нельзя вытирать ноги! Он будет бороться! Черт побери, он будет бороться и знает, с чего начать.
От батальонного полевого склада донесся гогочущий смешок. Хейксвилл! Чертов Хейксвилл под покровом темноты разрядил в него семистволку.
Шарп повернулся на звук, скривился от боли в ноге и пошел на врага.
Глава 20
Хейксвилл гоготнул:
– Вы не солдаты, вы бабы! Смирно!
Двенадцать стрелков замерли. Каждый охотно убил бы сержанта, но не здесь, не на полевом складе, открытом взорам всего лагеря. Убить надо ночью, тайком. Однако Хейксвилл то ли вовсе не спал, то ли просыпался от малейшего шороха. Может, его и впрямь нельзя прикончить?
Сержант медленно шел вдоль строя. Стрелки стояли в одних рубахах, зеленые мундиры лежали перед ними на земле. Хейксвилл остановился перед старым браконьером Хэгменом, пнул ногой мундир.
– Что это? – Носок сержантского башмака указывал на черную нарукавную нашивку.
– Нашивка старшего стрелка, сержант.
– Нашивка старшего стрелка, сержант! – передразнил Хейксвилл; желтое лицо дернулось. – Вонючая старая развалина, вот ты кто! – Он подтолкнул рукав в грязь. – Старший стрелок, поди ты! С сегодняшнего дня ты солдат, черт возьми! – Он гоготнул, обдав Хэгмена зловонным дыханием.
Стрелок не шелохнулся, чтобы не дать повода для наказания. Хейксвилл дернулся и зашагал дальше. Он был доволен собой. Стрелки раздражали его – это была как бы ротная элита, тесно спаянная компания, и ему хотелось их изничтожить. При отступлении от дамбы сержант подсказал Раймеру, что винтовки – помеха и что с Шарповой ротой будет легче управляться, если распустить стрелков. Прием сработал.
– Ты! Вонючая ирландская свинья! Кругом! – Хейксвилл брызгал на Харпера слюной.
Харпер долю секунды колебался, потом увидел, что на них смотрит офицер. Ему не хотелось кончить дни у стенки. Он повернулся.
Хейксвилл вытащил штык.
– Как спина, рядовой?
– Отлично, сержант.
– Отлично, отлично! – Хейксвилл передразнил донегольский акцент. – Это замечательно, рядовой. – Он плашмя приложил штык к Харперовой спине и с силой провел вниз, по незажившим болячкам, так что на рубахе выступила кровь. – На тебе грязная рубашка, рядовой, грязная ирландская рубашка.
– Да, сержант. – Харпер крепился, чтобы не показать, как ему больно.
Он пообещал, что убьет этого человека, и обязательно сдержит слово.
– Выстирай ее! – Хейксвилл убрал штык. – Кругом!
Двенадцать стрелков смотрели на сержанта. Он безумен, в этом сомневаться не приходилось. В последние дни Хейксвилл приобрел новую привычку – садиться в сторонке, снимать кивер и разговаривать
