уйдет, даже если украшения придется отдать. Только станет крепче. А сам он? Чего такого Заранка может попросить, чего он не отдал бы? Коня доброго, меч булатный, гривну золотую? Никакое сокровище не казалось сейчас настолько дорогим, чтобы стоило его жалеть. Лишь одно он не отдал бы… но это Заранке ни к чему.
Над Крутовым Вершком висело курево от топящихся печей, но над прогалиной, где прежде стоял двор Огневиды, воздух был чист и пахло только зимним лесом. Когда Ярдар подъехал, Заранка уже была на месте – у края развалин, где раньше стоял ее родной дом, а теперь груды обгорелых бревен прятались под снегом. При виде этой кучи у Ярдара защемило сердце. В его свадебных незадачах Заранка была не виновата, но он в те дни здраво рассуждать не мог. За Уневу, за свое новое счастье, он кого угодно был готов руками порвать. Вот и порвал…
Глядя издали на скромно стоящую девушку, Ярдар ощущал холод в сердце, не зная, с существом какого мира ему придется говорить. Как в прошлый раз, когда живая Заранка и мертвая ее сестра Звездана сменяли одна другую в одном и том же теле – сперва одна, потом другая, потом опять первая… На вид дева как дева, простой белый кожух из овчины, красный платочек на голове…
Красный платочек? Ярдара прошиб холодный пот, и он невольно натянул поводья, не доезжая шагов десяти. Красный – цвет тени, переходной ступени между белым и черным, светом и тьмой. Это не Заранка…
Дева повернулась к нему. И Ярдар содрогнулся от вида этого лица. До чего хороша девка – милые черты, голубые глаза, изливающие покой и веру в свои силы, розовые губы, сложенные так, будто сейчас улыбнутся…
Окажись на месте этого лица голые кости черепа под красным платком, Ярдар, наверное, испугался бы меньше. Она такая, как всегда. Она такая, как все. Но она принесла несчастье, погубившее половину дружины, более двадцати крепких, смелых мужей и отроков. И продолжает улыбаться. Только сама Морена может улыбаться, натворив таких дел.
– Приехал все-таки, не побоялся, – вместо приветствия произнесла она.
Другая боялась бы сама – зная, в чем виновна. Мирава, вернувшись вчера в Тархан-городец из Честова, взяла с него и Хастена клятву на мече, что они сами не попытаются причинить вред Заранке и другим не дадут. Мирава боялась за сестру. И только сама эта сестра, как видно, почитает себя неуязвимой. Ярдар мог бы одним ударом снести ей голову с плеч. Но даже не думал этого сделать, уверенный, что тогда все Марины прислужники разорвут его на мелкие клочки прямо здесь.
Ярдар сошел с седла, привязал коня к дереву с опаленной кроной – жар горевшего двора доставал и сюда. Сделал несколько шагов к Заранке.
– Что скажешь? – Она спокойно ждала.
Ярдар набрал полную грудь воздуха, но все слова позабылись.
– Ты знаешь… сколько бед у нас приключилось, – выдавил он. – Половина дружины… И что дальше будет? Врагов у нас больше прежнего, а сил почти не осталось. Помоги… Проси чего пожелаешь, только… избавь нас от беды.
Не в силах поднять взгляд к ее лицу, Ярдар не видел, как расцвела Заранка от этих его слов: глаза заблестели, щеки зарумянились, улыбка расцвела на губах. Всю мощь Темного Света она ощутила за своей спиной, когда этот удалец, красавец, гордый воевода пришел к ней с низким поклоном. К той самой, которую его друзья-хазары гнали по лесу, как зверя, загнали на дерево и обстреляли там, чуть не убили, будто она белка! А он… только вздохнул и оставил ее на забаву чужакам.
– Беда и впрямь грядет немалая, – сказала Заранка, будто с удовольствием ожидая этого. – Ты не был таким смирным, когда сжег мой дом родной, – она показала на развалины под снегом. – А теперь и твой дом вот так же сгорит! Да только ты того не увидишь.
У Ярдара было чувство, будто он летит в холодную бездну. Нечего спрашивать, почему не увидит – закроются глаза его, навек со светом белым разлученные.
– Чего ты хочешь? – Он заставил себя взглянуть ей в лицо, и его замутило от ненависти к этим ясным темно-голубым очам, розовым улыбающимся губам. – Какой платы, какого выкупа? За двор и обиду я вам заплатил…
Произнося эти слова, он понимал: та плата – мелочь. Что́ бревна дома и сгоревшая утварь! Заранка мстит ему за нечто иное, чего серебром не выкупить.
И все же он вынул из-за пазухи белый сверток и развернул.
– Вот, – он протянул Заранке на ладони платок, в котором блестело серебро и медово-рыжие продолговатые бусины. – Возьми. Твое будет.
Заранка с любопытством взглянула на предложенное. Украшения ей понравились – какой же девице такое не понравится? Но и этого было мало. Это всего лишь серебро и камни…
– Это никак… жены твоей узорочья? – Заранка впилась взглядом в лицо Ярдара, и ревнивая зависть полоснула по сердцу будто нож. – Да уж верно! Как прищемило, так ничего стало не жаль. Истинно ли – ничего?
– Скажи, чего ты хочешь?
В голосе Ярдара невольно порвалась досада, и мысленно он добавил: «от меня». Он видел, что жупелица скверная играет с ним, но не видел иного пути, кроме как терпеть.
– А вот чего… – Заранка поджала губы и бросила на него лукавый взгляд, будто обещая веселую шутку. – Твоя жена дитя носит. Обещай, что как оно родится, ты мне его отдашь.
Ярдар содрогнулся с головы до ног. Сколько сказов он слышал с самого детства, где божество или иная какая сущность просит не рожденного еще ребенка или выманивает его хитростью…
– Нет! – отрезал он, не желая попасть в такой сказ. – Блуд тебя взял! Дитя не отдам.
Если бы она попросила шестилетнего Безбедку, то Ярдар, пожалуй, заколебался бы. Бывает, что детей хороших родов в семь лет отдают в научение к волхвам. Но дитя, которое носила Унева, еще неизвестно, сын или дочь, казалось Ярдару драгоценным и священным, будто она должна была родить новое солнце. Отдать его этой жупелице в красном платке было все равно что своими руками в болото бросить.
– Тогда иное… Пусть твоя жена мне послужит – год, два, может, три. Тогда искупишь вину.
– Возьми тебя лихой! – потеряв терпение, Ярдар сплюнул. – Играешь ты со мной! Забавляешься! Да я тебе не потешка! Соль те в очи, головня в зубы, а с меня хватит!
Сунув узорочья в платке опять за пазуху, он развернулся, рывком отвязал поводья, одним махом взлетел в седло и рванул
