даже матери ее. Верба сухая! Зачем хакан-бек на тех русов напал, когда они мирно домой шли и ему долю добычи выдали? Не напал бы – не обозлились бы они, не собрали бы войско в Хольмгарде. А не пришли бы те лихие братья – мы бы в битве верх взяли, на костях встали. Заранка, что ли, хакана подбила на то дело? Сам подумай!
– Удачу мы утратили, – вздохнул Хельв. – И тут Заранка причастна… Хоть и не ее вина. Зачем Ярдар ее Азару отдал? Своя девка, родная, вон! – Он кивнул на Мираву, имея в виду, что Заранка – сестра Миравы и свояченица Ольрада, а значит, Ярдар, как воевода, обязан был за нее заступиться перед чужаками. – А он сплоховал… перед Азаром слабину дал… девку хазарину на потеху оставил… оттого и разгневались деды, удачу отняли. Это так.
Мирава не спорила: Ольрад был прав, но и Хельв был прав. Предательства Ярдару она так и не простила и была убеждена, что именно за эту вину воевода утратил удачу. А уж его неудача вызвала русов из Холмгарда или из той Ледяной страны, где живут одни волоты из льда.
А что до гибели Азара… Кто проклял Азара и его дружину, Мирава знала совершенно точно. Кроме нее о том знал лишь старый дуб на валу, под которым она стояла в тот судьбоносный вечер, но дуб ее не выдаст.
– И что теперь воеводы делать думают? – медленно выговорила Мирава, стараясь не выказать ту смесь страха, негодования и сознания своей причастности, что в ней гудели, будто гром и молнии в туче. – Теперь эту избу сожжет? Раз я одна осталась… кого они знают, где найти?
Хельв досадливо крякнул. Он не желал зла Мираве, которая была ему как дочь, но понимал, что ее опасения не без оснований…
– …Я б ее убил, злыдню скверную, но тогда проклятье с нами навек останется, – говорил Хастен у себя в избе, после того как остальные поверили в правоту Озоры. – Говорят же, что кто проклятье наложил, только тот и снимет, иначе с тобой до смертного часа оно. Надо, выходит, разыскать ее…
– На том свете, что ли? – угрюмо спросил Ярдар.
– Тебе видней. Ты убивал ее?
– Нет. Я ее и не видел с той поры…
– Стало быть, живы обе, и мать, и дочь.
– Они, сказывают, в сорок превратились! – вставила Дивея. – Лови теперь!
– Ты, мать, это дело лучше всех разумеешь! – хмыкнул Хастен; после всех событий он не боялся посмеиваться над грозной некогда и сварливой свекровью. – Особенно по части медведей… Ты видел, – обратился он к Ярдару, – чтобы она в сороку превращалась?
– Я – нет. Отроки сказывали…
– Отроки еще не то скажут, лишь бы девки слушали.
– Но где ж она тогда? В Крутовом Вершке Любован и то не знает.
– Любован не знает, а кое-кто другой знает.
– Кто?
– Да лихой тебя побей! – теряя терпение, Хастен хлопнул по колену. – У нас в городе сестра ее живет! Мировида знает, где ее мать, вот света белого не видеть!
– Оттого она и тихая такая, – вставила Озора. – Живы они обе, только спрятались. Она знает, что живы, вот и не голосила, не жаловалась.
Некоторое время все в избе молчали.
– Что делать-то? – первым не выдержал Ярдар.
– Ты с ней раздор имел, не я, – ответил Хастен. – Тебе и улаживать. Разыщи ее да… склони как-нибудь к миру… чтобы проклятье сняла.
– Прощения, что ли, мне просить у нее? – Ярдар набычился.
– Уж я не ведаю, чего она хочет от тебя, – ухмыльнулся Хастен. – Ты молодец удалой, месяц ясный…
Не так уж много в Ярдаре осталось от былой красоты – он осунулся, под глазами от всех испытаний залегли темные круги, на скуле еще виднелся оплывший кровоподтек после битвы у Ратиславля. А главное – погасли некогда ясные глаза, тоска сменила в них прежний задор и веру в свое счастье.
– Чего хочет, у меня нет! – мрачно отрезал он. – Я мою жену на эту жупелицу не променяю.
Хастен встал, приблизился к Ярдару, взял его за плечо и наклонился к уху.
– Делай что хочешь, – негромко и весомо произнес он. – Ты ее разозлил, ты на весь Тарханов беду навел, тебе и отводить. А чего и как – дело твое. Не управишься – все сгинем.
Возразить Ярдар не смог – не было больше сил выдумывать, как отвести вину от себя и переложить на другого. Эта определенность даже отчасти радовала. Не так уж худо, если дела можно поправить примирением с Огневидой и Заранкой. Мертвых они не воскресят, но и всему Тарханову, и самому Ярдару еще было что терять…
– Сами-то они к тебе на поклон… опасаются, – рассказывал Мираве Хельв. – А хотят, чтобы ты их с матерью и сестрой свела. Меня снарядили. Вот я к тебе… помоги уж, Миравушка. Иначе сгинем все.
Мирава не сразу ответила. Сжимая руки на коленях, она смотрела перед собой и пыталась понять, поможет ли делу ее вмешательство. Может ли Заранка что-то исправить? А Огневида? Мирава хорошо помнила, как Заранка бросила тот поясок, в который вплела удачу Ярдара, выпрошенную у самих судениц, в реку и велела плыть на остров Буян. Тот поясок не вернуть. Но обида Заранки и Огневиды так и не была искуплена. Она висит над Ярдаром и всем Тархан-городцом. И пока она висит, в такое тревожное время гибель грозит всем, кто еще уцелел. Все тархановским жителям. Хельву, Уневе с ее будущим чадом, маленькому Безбедке, Вербине, Елине и Рдянке… Ольраду.
– Вот что. Раз уж ты, отец, послом заделался, – Мирава улыбнулась, стыдясь посылать старого кузнеца с поручением, – сходи, добро сотворя, опять к воеводам и скажи: сперва две гривны серебра матери за двор и все добро пропавшее, гривну сестре за бесчестье. Принесут – пойду их искать. Не принесут – даже и не пойду. А там сумею их уговорить, не сумею…
– Пойду, – Хельв встал. – Время терять нынче нельзя нам.
– И пусть лошадь дадут! – крикнул Ольрад ему вслед.
Милый их бурый Веприк, увы, остался в полоне и стал добычей Улава вместе со всем тархановским обозом…
Глава 4
Выехали на санях рано утром – Мирава и Ольрад. Куда они направляются, в Тархан-городце не объявили, да никто и не спрашивал. Заночевали в Ржавце и на другой день были в Честове. Огневида и Заранка устроились тут в избе одной вдовы, Милонежки, которая была только рада такому прибавлению к хозяйству – они привезли и
