Гриднев вскинул глаза, удивленно ахнул, отбросил камыш и обнял Логунова.
— Глянь-ка на него! Трофим! Живой, чертушка! Вот уж не чаял встретиться.
Пелена застлала глаза Логунова. Не выпуская из объятий Гриднева, он выдохнул:
— Вот я и дома…
Гриднев усадил его на ящик, вынул кисет с махоркой. Логунов протянул руку к кисету:
— Ты читаешь мои мысли. Только хотел попросить у тебя закурить.
Пока он скручивал цигарку, Гриднев внимательно осмотрел его.
— Здорово ты сдал, — заметил он и добавил: — В роте подправишься. Были бы кости…
— Почти неделю на подножном корму, — невесело усмехнулся Логунов. — Хорошо, что в госпитале заштопали основательно.
— Так ты удрал?
Логунов не ответил, закурил. После нескольких затяжек, видимо не желая отвечать на вопрос, сказал:
— Между прочим, батя, недобрым словом вспоминал тебя, когда лежал в госпитале.
— Почему? — удивился Гриднев.
— Из-за Глушецкого. В госпитале встретился с его мамашей. Преждевременно ввели старушку в горе.
— Промашка вышла, верно, — подтвердил Гриднев. — Но сам посуди, ведь противотанковая граната…
— А из-за этой промашки жена Глушецкого в обмороке лежала, ребенок умер у нее. На фронт ушла. А могло все иначе быть.
— Могло, — согласился Гриднев. — Мы, как узнали, извинение написали. А сейчас Глушецкий из госпиталя выписался и домой поехал. Отпуск ему дали.
— Опять к нам придет? — обрадовался Логунов. — Вот было бы здорово. Кстати, кто его замещает?
— Крошка.
— Ну и как он?
Гриднев передернул плечами, словно осуждая нового командира за что-то, но на словах отозвался о нем хорошо.
— Боевой и о нас заботливый. В том сарае отсыпается, ночью лазил по переднему краю. Ты доложи ему о своем возвращении.
— Что-то он скажет, — вздохнул Логунов и признался: — У меня ведь ни направления, ни аттестата. Дезертир, одним словом.
— Непутевая твоя голова, — ругнулся Гриднев. — Поймали бы, не миновать штрафной роты.
— А я не боюсь. Все едино где воевать.
— Как сказать, — возразил Гриднев. — Ну, раз дело сделано, не выдадим.
— В запасной полк надо бы написать.
— И это сделаем.
Из сарая вышел заспанный Семененко. Он посмотрел сначала на небо, потом с кислой физиономией уставился на камыши. Левую бровь у него пересекал свежий шрам, которого Логунов еще не видел.
Заметив Логунова, командир взвода моргнул, протер глаза, будто не верил, и лишь после того гаркнул:
— Га, еще один возвернулся! Ну, давай лапу!
Он сгреб его, прижал к себе так крепко, что Логунов крякнул. Потом отпустил и спросил:
— Когда объявился?
— Час назад.
— Снидал?
— Нет еще.
— Шо? Гриднев, перестань его балачками забавлять. Накормить, зачислить в мой взвод, выдать автомат, кинжал. Да одеть нормально. А то, бачишь, какой у него вид! Срамота!
— Будет сделано, — заверил Гриднев.
Семененко принялся чесать шею, ругаясь:
— Сказились эти кубанские комары! Як вампиры. Все тело зудит. Занесло нас в трясину, чтоб ей… Тут отродясь, наверно, ни один путный человек не бывал.
Вразвалку он пошел к берегу, скинул гимнастерку и тельняшку, с шумом стал плескаться, ворча: «И вода тут как парное молоко. Нема в ней свежести».
— Пошли к Безмасу, — кивнул Гриднев Логунову.
Час спустя Семененко построил свой взвод.
— А ты чего? Особого приглашения ждешь? Становись! — крикнул Семененко Логунову, который стоял в стороне.
Логунов еще не представлялся командиру роты, успел только позавтракать и получить у старшины гимнастерку и тельняшку. Глядя на выстроившихся разведчиков, он с горечью подумал: «Почти ни одного старичка, все новые. Сколько друзей осталось на Малой земле».
После того как Логунов стал в строй, Семененко прошелся дважды перед разведчиками, окидывая взглядом каждого с ног до головы.
— Слухайте, шо я скажу, — остановился он, широко расставив ноги. — Бачите у меня белый подворотничок на гимнастерке? Почему не бачу у вас? А ну, кто скажет, что у меня времени свободного больше? Так вот мой приказ: с сегодняшнего дня шоб каждый имел опрятный вид. Не я выдумал. Устав требует. Мы первыми будем появляться в освобожденных станицах, селах и хуторах. В каком виде должны мы появиться перед советскими людьми, освобожденными от фашистского рабства? Шоб глянули на нас, веселых, добротно одетых, и подумали: «Гарни хлопцы! Такие будут гнать фашистов до Берлина».
Чуете, яка тут политика. Треба вам еще розмовлять на политичну тему?
— Все ясно, — раздался голос.
— А кому непонятно, — широко улыбнулся Семененко, — нехай забирае шмутки. В разведке бестолковым нема места. У старшины есть несколько простыней. На войне нам на них не спать. Используем их на подворотнички. Разойдись!
Он подозвал Логунова, отвел к берегу, где лежала кверху дном рассохшаяся лодка, сел на нее и усадил рядом Логунова.
— Рассказывай, видкиля ты взялся и кто размалювал твою физиономию.
— Долгая песня все рассказывать, — отозвался Логунов.
— Нехай, время пока есть.
— Ну что ж, коли так. Ты знаешь, как сложились дела в детских яслях. Оглоушили меня чем-то, подхватили фрицы под руки и повели…
Логунов говорил неторопливо, но заметно волнуясь, словно переживая все, что довелось ему перенести. Время от времени морщился, и тогда с его языка слетали просоленные матросские словечки. Семененко слушал внимательно, чуть покачивая головой и приговаривая: «Ну и ну». Сейчас Логунов с каждой минутой вырастал в его глазах. Не сломился парень, настоящей матросской закваски оказался. Хватило и смекалки. Надо доложить лейтенанту Крошке, чтобы Логунова назначили командиром отделения.
Когда Логунов умолк, Семененко достал из кармана три письма и протянул ему:
— Ось тебе в награду.
Глянув на обратный адрес, Логунов радостно ахнул:
— От Дуни! Что же сразу не дал?
Семененко хитро улыбнулся:
— То мое дело. Читай.
Логунов углубился в чтение. С первых строк заулыбался, глаза его засияли. А Семененко смотрел на него и становился все мрачнее и мрачнее.
Закончив читать, Логунов поднял глаза и весело воскликнул:
— Ой, Дуняха, молодец! Бригадир из нее получился классный. Самый большой урожай в районе собрала. С одними бабами! Это, Павло, оценить надо. Пишет, что в сентябре делегация уральских колхозников поедет на фронт и что в состав делегации ее метят. Только не знает еще, на какой фронт поедут. Вот бы к нам! Представляешь — появляется делегация в нашей бригаде. А я тут как тут, при всем честном народе обнимаю свою жинку. Здорово было бы, правда?
— Неплохо, — сказал Семененко и тяжко вздохнул. — А у меня, друже, горе. Освободили мое село Яблуновку. Получил письмо оттуда, и с той поры жжет в моей груди, Спалили фашистские каты хату, а маты застрелили. Мстили за батьку. Он в партизаны ушел. Ну, батько даст им перцу! Он партизанит у Ковпака, в село не возвернулся. Хата — черт с ней, после войны построим еще, а кто мне ридну маты вернет? Никого я так не ховал, как маты. А в нее стреляли… Сумно мне…
Он замолчал на какое-то время, потом стукнул кулаком по днищу лодки.
— За маты я дал зарок сто фашистов отправить на тот свет. Не знаю, смогу ли теперь их в плен брать. Рука будет чесаться… Может, мне в роту автоматчиков перейти? Крести автоматом, круши гранатами — нехай на том свете показания дают.
— Это ты всерьез о роте автоматчиков?
— Пока думка…
Из сарая с озабоченным видом выбежал Крошка.
— Семененко! — крикнул он.
Главстаршина откликнулся.
— Вызывает командир бригады. Тебя и меня. Немедленно. Где твоя пилотка? Надевай, и пошли.
Увидев за его спиной Логунова, Крошка не удивился, а подошел, пожал руку:
— Вот и хорошо, что вернулся в родную роту. Сдавай старшине документы. Вернусь — поговорим.
— У меня нет документов, — признался Логунов.
Крошка махнул рукой:
— Нет, и не надо. Пусть занесет в список.
— Я зачислил его в свой взвод, — сказал Семененко.
— Горазд, — не то с осуждением, не то с одобрением заметил Крошка. — Пошли.
3
Командир бригады встретил Крошку и Семененко, стоя у окна. Он с явным удовольствием оглядел их. Начальник штаба рядом с ними казался невзрачным. Полковник сам был могучего телосложения и любил рослых, широкоплечих моряков.
Усадив Крошку и Семененко за стол, полковник подсел рядом, постучал трубкой о ладонь, выбивая пепел, вынул пачку «Беломора», протянул ее разведчикам. Когда закурили, он, продолжая постукивать трубкой о ладонь, сказал:
— Курган-то надо брать?
— Обойти невозможно, — сказал Крошка, еще не понимая, к чему клонит полковник.
Но Семененко сразу догадался.
