— Вставай, снайпер! — весело воскликнул он. — Проспала, удрапали они.
Таня вскочила и непонимающе уставилась на него.
— Как удрапали?
— А очень просто. Кишка тонка оказалась.
Торопливо натянув сапоги и схватив винтовку, Таня выбежала из блиндажа.
И вот она идет по улице Новороссийска с бьющимся от волнения сердцем.
Ни одного целого здания, кругом бесформенные груды камня и кирпича, на дороге поваленные телеграфные столбы, скрученные провода. Таня шла по тропе, проложенной саперами, смотрела широко открытыми глазами на то, что осталось от города. Не было города, одни развалины. Не было и людей, которые встречали бы освободителей. Но Таня этому не удивлялась, она знала, что гитлеровцы выгнали из города все население.
Но даже вид развалин не портил ее радостного настроения.
«Я сегодня вроде студентки, сдавшей экзамен», — подумала Таня, поймав себя на том, что с ее лица не сходит улыбка.
Около дороги лежал убитый солдат. Его широкие скулы и тонко поджатые губы показались удивительно знакомыми. «Кто это?» — подумала Таня, напрягая память. И вдруг вспомнила, а вспомнив, отшатнулась. Капитан Уздяков!
Невдалеке на камнях сидели два солдата и спокойно покуривали.
— Ребята, — обратилась к ним Таня. — Надо бы убрать человека, лежит почти на самой дороге.
— Пусть лежит, собака, — не поднимаясь, отозвался один солдат и пренебрежительно сплюнул.
— Зачем вы так говорите о погибшем товарище? — укорила его Таня.
— Черт ему товарищ! — ожесточась, ругнулся солдат.
Встав и бросив окурок, солдат подошел к Тане, широко расставив ноги и щуря серые глаза, сказал:
— Идите своей дорогой, товарищ старшина. Не ваша тут забота. Не имеем чести вас знать.
Таню рассердили его слова.
— Почему вы стоите перед старшиной в такой развязной позе? Станьте как полагается. Вот так. А теперь слушайте приказание: убрать труп.
Второй солдат, до сих пор молчавший, также поднялся и подошел к Тане. Козырнув, он миролюбиво сказал:
— Девушка-старшина, не расстраивайте нервы. Нам поручено убирать трупы. Ну, а с этим мы не торопимся. Пусть поваляется.
— Это был офицер, я его знаю, — призналась Таня, устыдясь своей вспыльчивости.
— Был, да сплыл, — невесело усмехнулся первый солдат. — Плохого знакомого имели, товарищ старшина. Негодяем оказался.
— К фашистам хотел перебежать, — пояснил второй. — Либо от страха, либо сознательно — кто знает. Поднял руки и побежал к ним, ну и схлопотал пулю в спину от своих. Вот каким оказался ваш знакомый. Понятно теперь, почему не торопимся? Прилетел бы ворон да глаза ему повыклевал. — И со вздохом заметил:
— Да не дождешься ворона. Все птахи залетели подальше от этого пекла.
Их слова ошеломили Таню. Она обошла Уздякова, стараясь больше не глядеть на него, и чуть не бегом бросилась подальше от места, где обрел конец своей жизни человек, проповедовавший какой-то вечный круговорот и себялюбец по натуре.
Поднявшись на пригорок, Таня увидела чудом уцелевшее трехэтажное здание и красный флаг на его крыше. Глядя на него, Таня вновь заулыбалась. Около дома обнимались солдаты. Это малоземельцы встретились с солдатами Большой земли! Таня подбежала ближе. Кто-то крикнул:
— Снайпер, поздравляю с победой!
Усатый солдат обнял ее, поцеловал. Вслед за ним ее обнимали и целовали другие. У всех было веселое ребяческое настроение. Некоторые приплясывали. Высокий, широкоплечий матрос приподнял Таню, чмокнул в лоб и воскликнул:
— Братва! Сейчас бы по чарке по случаю победы! Да сплясать под баян!
— А может, у кого есть? — раздался возглас.
Но у всех фляги оказались пустыми. Не нашлось и баяниста. Кто-то сказал со вздохом:
— В нашей роте был баянист. Вчера похоронили.
— Жалко парня… Что ж, обойдемся без музыки.
Таня заразилась общим весельем и не протестовала против объятий и поцелуев, только со смехом приговаривала:
— Ребята, вы мне ребра не поломайте. Женщину надо нежно обнимать, а не по-медвежьи. Иначе до своего батальона не доберусь.
— А ты из какого? — спросил веснушчатый солдат с нашивками ефрейтора.
— Из куниковского.
— Ого, — уважительно протянул он. — Значит, боевая. В куниковский батальон слабаков не берут. Ты в самом деле снайпер?
— Уже два года.
— И сколько ухлопала фашистов?
— Сто пятьдесят.
Высокий матрос, вспоминавший про чарку и баян, услышав ее слова, воскликнул:
— Братва! Перед нами геройская дивчина. Сто пятьдесят гитлеровцев спровадила на тот свет. Это же надо! У меня на счету всего семнадцать. А я ли не старался! Низкий поклон тебе, и дай я поцелую тебя еще раз.
Он обнял ее и поцеловал прямо в губы. Отпустив, виновато сказал:
— Прости, если не понравилось. От всего сердца. Вот так поцелую свою Марусю, как освободим Анапу. Она там живет. Вернее сказать, жила. А где сейчас — не знаю.
Слегка смущенная Таня погрозила ему пальцем:
— Ну и находчив ты.
Матрос усмехнулся:
— На то и моряки… Но ты, право, не сердись. Смотрю на тебя и диву даюсь — такая маленькая, хрупкая на вид…
Усатый солдат внушительно заявил:
— Мал золотник, да дорог.
Кто-то радостно сообщил:
— Ребята, в порт идут наши корабли.
У Тани екнуло сердце. Значит, скоро увидит Виктора. Семь месяцев мечтали они о встрече. И вот настал долгожданный день. Ее неудержимо потянуло в порт, к причалам, где ошвартуются корабли.
Помахав на прощание солдатам и матросам пилоткой, Таня торопливо зашагала дальше.
И вдруг остановилась. Сегодня такой праздник, а она одета черт знает как! Гимнастерка и брюки грязные, подворотничка нет, пилотка потеряла свой цвет. А сапоги какие… И в таком виде она хочет показаться Виктору! Даже не умывалась, не причесывалась сегодня. А солдаты еще целовали такую неряху. Впрочем, они сами были не в лучшем виде.
Она зашла за стену разрушенного дома, села на камень и скинула из-за плеч вещевой мешок. Первым делом достала зеркальце, посмотрелась в него и покачала головой. На щеках грязные пятна. На лбу пыль. Хорошо, что есть полная фляга воды.
Таня умылась, вынула из вещевого мешка темно-синюю юбку, чистую гимнастерку и легкие сапоги, сшитые из плащ-палатки. Переодевшись, причесалась и опять посмотрела в зеркало. «Теперь другое дело», — улыбнулась сама себе. Пилотку спрятала в вещевой мешок, а на голову надела бескозырку. Ворот гимнастерки расстегнула на три пуговицы, чтобы была видна тельняшка.
Юбка и гимнастерка мятые, по Таня не придала этому значения. Нет утюгов на Малой земле.
До порта путь оказался не таким-то близким, особенно когда идешь не по ровной дороге, а пробираешься между завалами, перескакиваешь через телеграфные столбы и камни, путаешься в проводах. А кругом еще дощечки с надписью «мины». «Вот молодцы саперы, — с уважением думала Таня. — Успели разведать и обезвредить дороги».
В порт она пришла во второй половине дня. Около полуразрушенного здания клуба моряков увидела офицеров, солдат, матросов. Таня подошла ближе.
К ней подошел невысокий круглолицый матрос, бескозырка у него заломлена набок, а из-под нее выбивается русый чуб.
— А мы гадаем, где наш снайпер. Одни говорят, что ранена, другие, что совсем ушла от нас. А ты жива и здорова, видик у тебя вполне приличный. Откуда взялась?
Лицо матроса знакомое, но Таня никак не могла вспомнить его фамилию и имя. Но разве это так важно? Важно, что встретила куниковца, что ее не забыли. Улыбнувшись, она спросила:
— А где сейчас батальон? Кого можно увидеть?
Матрос не спеша вынул пачку трофейных сигарет, протянул ей.
— Балуешься? Ну и хорошо, что не куришь. А то некоторые девки смалят махорку. Не одобряю. Не стал бы такую целовать. А сигареты, между прочим, дрянь. Затянешься, а до души не достает. — Он выплюнул недокуренную сигарету и стал крутить цигарку из махорки. Закурив, с удовольствием выдохнул дым и сказал: — Вот это другое дело. Между прочим, мы сегодня выпили. Начальство расщедрилось. Видишь, стоят катера. На них пришли командующий флотом, член Военного Совета и командир нашей базы. Сейчас они в этом клубе. Ордена нашим ребятам вручают. Получит матрос орден, выйдет, а в другом зале начпрод преподносит кружку вина и тушенку. Выпьет парень, закусит — и спать. Видишь, кругом спят ребятишки. Не вино сморило. Пять суток не спали. Помнишь, как высаживались на Малую землю? Так тут погорячее пришлось.
Он неожиданно замолк, вынул из вещевого мешка плитку шоколада и протянул Тане.
Таня вдруг вспомнила этого матроса. Костей его зовут. Он друг ее напарника в первые сутки боев на Малой земле Миши Беленко. Это Костя рассказывал после смерти Миши, что поедет в его село на Черниговщину и женится на его сестре.
