Великое отступление сербской армии получило у современников название «сербской Голгофы». Оно сопровождалось массовым исходом гражданского населения, опасавшегося репрессий со стороны австро-германоболгарских оккупантов. Исключение составляла Македония, большая часть населения которой с восторгом встречала болгарские войска. 11 октября 1915 г. болгарский чиновник, отвечавший за печать, сообщал: «Действующая в Македонии наша армия в первый же момент почувствовала, что вступает в родную страну с полностью преданным ей населением»44. Это чувство окрыляло болгарскую армию и объединяло болгарский народ вокруг правительства, поставленного Фердинандом Кобургом. «Я твердо верю, – заявил в своем интервью 22 октября (4 ноября) 1915 г. Р. Д. Радко-Дмитриев, – что чуждые политиканству широкие массы Болгарии с горечью смотрят на происходящие события… Этому человеку, Фердинанду, совершенно безразлично, останутся ли болгары или погибнут, он ничего не теряет. Надо различать правителей Болгарии и народ»45.
В этих словах было немало правды и много эмоций. Как часто бывает, народ шел туда, куда его вели, и смотрел на прошлое так, как его учили. «Болгары быстро забыли, – отмечал воевавший с ними позже итальянский офицер, – тысячи русских, которые пали под Плевной за болгарскую свободу, но они сохранили живые воспоминания о преследованиях и жестокости генералов Эрнрота и Каульбарса и их сподвижников, которые скверно управляли страной в течение многих лет; о беззаконном вмешательстве России во внутренние дела Болгарии при князе Александре Баттенберге и о том, что Россия оставила Болгарию, когда в 1885 г. она подверглась неспровоцированному и внезапному нападению со стороны Сербии»46.
Позиции болгарской интеллектуальной элиты переданы довольно точно. К этому можно добавить, что вступив в Первую Балканскую войну с территорией в 96 345 500 кв. км и не просто проиграв Вторую Балканскую войну, а выйдя из нее в катастрофическом состоянии, Болгария все же расширилась до 114 424 508 кв. км47. Все это было бы невозможно без поддержки Петербурга. Однако и она осталась незамеченной. Массы не оперируют арифметикой – они живут эмоциями. Осенью 1915 г. Болгария ликовала, радуясь воссоединению болгарского народа. Немногим менее года после прихода в Македонию болгарских войск ситуация здесь изменилась. Установленный режим мало походил на результат действий освободителей.
В болгарской зоне оккупации (включавшей в себя не только Македонию, но и Ниш) изымались все сербские книги, в концентрационные лагеря были сосланы все школьные учителя, священники (включая епископа Нишского). Все сербы, занимавшие выборные должности, были сосланы в Болгарию, где их использовали на публичных работах (подметание улиц и прочее). Так осуществлялась болгаризация Понишья и Поморавья48. Несколько лучше обстояло дело в македонских районах, хотя и здесь результаты были плачевными. Скверное управление, самодурство военной администрации и многочисленных дельцов, отправляемых сюда правительством В. Радославова, привели к тому, что всякий энтузиазм «освобожденных» был быстро уничтожен. 12 сентября 1916 г. профессор Богдан Фролов писал о положении в Македонии: «Наша администрация совершенно коррумпирована. Почти все окружные начальники были отстранены за злоупотребления»49.
События на Балканах укрепили мнение начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего о необходимости заключения сепаратного мира с Турцией. В письме от 8 (21) октября 1915 г. Н. А. Кудашев сообщал С. Д. Сазонову: «Положение, созданное решением Болгарии присоединиться к нашим врагам, считается генералом Алексеевым настолько серьезным, что он мне категорически заявил, что мы из него не выйдем, если не заключим мира с Турцией. На мое замечание, что такой мир, даже если бы его удалось заключить (к чему имеются почти непреодолимые технические трудности), обозначал бы крушение всех наших надежд на разрешение больного константинопольского вопроса, генерал Алексеев ответил: «Что же делать?». С необходимым приходится мириться»50. Между тем это необходимое нарушало положения англо-франко-русского договора от 23 августа (15 сентября) 1914 г., по которому союзники во время войны обязались не подписывать сепаратного мира и не предъявлять условий мира «без предварительного согласия каждого из других союзников»51.
Начальник штаба Ставки считал основной целью войны разгром Германии и, отстаивая идею сепаратного договора с Турцией, по словам Н. А. Кудашева, «свои убеждения он высказывал с большим жаром», несмотря на то что М. В. Алексеев, по тому же свидетельству, имел уже основания убедиться в несочувствии Николая II своим предложениям52. М. В. Алексеев высказал желание встретиться с С. Д. Сазоновым и объясниться на словах. Генерал считал, что в случае падения Сербии Германия получит свободное сообщение с Турцией и пополнит за счет последней продовольственные, сырьевые запасы, человеческие ресурсы, и задача победы над Германией станет трудно выполнимой53. Правильная оценка начальником штаба Ставки важности Проливов для хода войны не вызывает сомнения, однако непонятно, каким образом он представлял возможность заключения подобного сепаратного мира, в пользу которого не настроены были ни Турция, ни союзники России по войне, завершавшие разработку проектов раздела державы османов и явно не желавшие уступать в этом вопросе.
Впрочем, вскоре колебания начальника штаба Ставки были преодолены, и он сосредоточился на планах возможных действий против Болгарии54. 18 (31) октября Н. А. Кудашев сообщал С. Д. Сазонову: «О сепаратном мире с Турциею Алексеев больше со мною не говорил. Я думаю, что он убедился в невозможности такого мира теперь»55. Возникал своеобразный порочный причинно-следственный круг: для реализации политических решений не хватало военных успехов, а для достижения последних – благоприятной политической обстановки. Определенную надежду в качестве слабого звена в цепи враждебных государств в этот момент могла вызывать Болгария. Следует отметить, что ее монарх в это время, несмотря на первые успехи болгарских войск, все же не чувствовал себя уверенно. Фердинанд Кобург по-прежнему боялся России. Русский посланник в Болгарии А. А. Савинский вынужден был задержать свой отъезд из страны из-за болезни, в здании русской миссии его посещал лейб-медик царя болгар. Посланник шутил: «Я остался здесь один, как чеховский Фирс»56.
Здоровье дипломата позволило ему покинуть Софию лишь 25 октября (7 ноября). Перед его отъездом, обставленным с исключительной предупредительностью (был подан личный поезд Фердинанда, на вокзал прибыли адъютанты царя, царицы, обоих принцев, представителей МИДа), в русскую миссию приехал Фердинанд и около часа говорил с бывшим уже дипломатическим представителем Петербурга. По словам посланника, «царь всех болгар» очень расстраивался, что его французские родственники начали возвращать пожалованные им болгарские ордена, сопровождая их «ругательными письмами»57. Но, судя по всему, Кобурга беспокоило не только это.
«Видимо, уже смущенный всем случившимся, – докладывал А. А. Савинский С. Д. Сазонову из Бухареста об этой беседе, – и неуверенный в будущем, ни своем, ни Болгарии, он в разговоре, которому усиленно старался придать личный характер, несколько раз делал намеки на политическое положение, пытаясь установить причины случившегося и ответственность. Мне не стоило труда разбить все его аргументы… Самое существенное в разговоре короля были повторенные им несколько раз слова: Si et quandje disparaitrai de ce monde ou bien de l’horizon politique des Balkans le pont entre les deux pays se refera (Если и когда я исчезну из этого мира или с политического горизонта Балкан, мост между двумя странами будет восстановлен). Как беседа короля, так и вообще мои наблюдения за последний месяц свидетельствуют о тревоге за будущее, царящей в болгарских правительственных сферах, сильно разочарованных поведением немцев, не исполнивших в точности ни одного из своих обещаний и толкнувших болгар на безумную и непопулярную войну, стоившую Болгарии уже тяжелых жертв»58.
Все эти рассуждения, казалось, свидетельствовали в пользу плана, предложенного 11 (24) октября штабом Черноморского флота. Он сводился к перевозке небольшого русского отряда по Дунаю из Рени и высадке его на болгарском берегу. Моряки ручались, что болгары не будут стрелять в русских. Численность такого десанта колебалась в пределах от бригады (которую, по мнению составителей, незачем было посылать в Салоники) до корпуса. Возникли даже проекты создания болгарского легиона из числа проживавших на территории России болгар59. Одновременно под Одессой и в Бессарабии активно формировалась новая 7-я армия. Формально армия под этим номером была образована при мобилизации. По предвоенным планам она должна была прикрывать границу с Румынией.
