Несмотря на ноющую боль внизу живота, все мое нутро ликовало: оно наконец получило желаемое. И только гребаная душа тихо вторила о том, что пират хочет вовсе не меня, а всего лишь мое бездушное тело…
Ваас сделал несколько толчков, и вдруг накрыл губами мою шею, где остались покрасневшие следы от его пальцев. Я ожидала очередного больного засоса, но почувствовала лишь, как губы пирата скользят вверх по моей шее и касаются мочки моего уха. Если это были своего рода немые извинения — я их приняла. И уже в тот момент я была готова простить этому ублюдку все. Простить за какую-то мимолетную нежность, которая совсем скоро вновь обернется укусами в шею и грубыми прикосновениями мужских пальцев…
Слабачка.
Мои руки обвили шею пирата, притягивая того ближе. Боль медленно отступала, и я тихо постанывала, чувствуя на шее горячее, сбитое дыхание мужчины. Но в один момент Ваас сделал очередной толчок, с которым все мое тело содрогнулось — я запрокинула голову, и с моих с губ сорвался протяжный стон удовольствия. И каждое последующее движение пирата отзывалось внизу живота этим неописуемо приятным чувством, заставляя меня выгибаться всем телом.
Комната наполнилась нашими громкими рваными вздохами и моим стоном, от которого Монтенегро просто сносило крышу. Я чувствовала такой жар, исходящий от его тела, что не удержалась, протянув ладонь к его лицу — мои пальцы зарылись в густую эспаньолку пирата, а губы накрыли его рот. Ваас ответил коротким поцелуем и тут же разорвал его, не забыв до крови прикусить мою губу, чтобы больше я не строила себе воздушных замков.
— Не останавливайся… Ваас, пожалуйста…
Мои ногти уже исцарапали спину Вааса, но ему было наплевать. Я чувствовала приближающийся конец, в то время как пират уже сам был на пике, наращивая темп. Сжимая пальцы на моих бедрах, он накрыл мою шею губами, и этого оказалось достаточно, чтобы я потеряла контроль над собой — оргазм накрыл меня с головой, и с моих губ сорвался последний громкий стон. Спустя пару толчков главарь пиратов догнал меня, кончая мне на живот.
Он лег рядом, переводя дыхание и бегая взглядом в поисках пачки сигарет. Наплевав на гордость, я приблизилась к Монтенегро, кладя голову на его плечо и накрывая нас по пояс тонким одеялом…
Из головы не вылетали угрозы и оскорбления. Ваас мог вертеть мной, как ему вздумается: он знал, куда давить — на чувства привязанности и моей зависимости от него, а теперь к этим своеобразным «пыткам» прибавился и секс. Главарь пиратов полностью завладел мной — и моим телом, и моей душой… И только отсутствие страха перед ним каждый раз напоминало Монтенегро, что я все еще не подчинилась ему. Это так ущемляло его самолюбие, так ломало всю систему в его больной голове.
И это осталось единственным, что спасало меня и не давало потерять остатки рассудка рядом с этим безумным человеком…
Я не Крис Фостер.
Я предпочла бы пулю от Монтенегро, чем перспективу занять место его белобрысой подстилки, которая и слово против него боится сказать. Крис никогда не понимала Вааса, для нас троих это было очевидно. Все ее разговоры о пирате сводились к одному — к ней же самой: угрожая мне и прикрываясь интересами главаря, Крис всегда думала только о себе, только о том, как спасти свою шкуру, как не упасть с того «пьендестала», который она сама же себе и придумала. Фостер жила иллюзией: в реальности она никогда не оказывалась на той вершине, о которой так любила рассказывать, восхваляя себя. Она оставалась той же проституткой, той же бесхарактерной марионеткой, которой Ваас мог так легко управлять, а на досуге и трахать по ночам.
Фостер решила, что став единственной пираткой на этом проклятом острове, она сумела возвыситься, решила, что она наконец-то завоевала уважение главаря пиратов, стала значить для него что-то, а значит, получила контроль над ним…
Но это оказалось страшной, непоправимой ошибкой. Не остров сломал эту девушку — Ваас успел сделать это первым. В его руках она превратилась в верную псину, которая даже не заскулит, если жестокий хозяин пнет ее в живот, и которая подбежит к нему в следующую же секунду, радостно виляя хвостом, если хозяин начнет постукивать по коленке. Крис утонула в двух зависимостях: от алкоголя и от этого ублюдка, Царя и Бога острова Рук. Кроме смерти, Крис уже ничто не могло бы спасти.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И прийдя к осознанию этого, я больше была не в силах испытывать ненависть к ней — мне было жаль эту девушку, искренне жаль, ведь отчасти я ее понимала. Наверное, ее пример и носит название стокгольмского синдрома…
Но я не стану такой, как она — не позволю Ваасу превратить меня в сломанную куклу, которая остаток своей жизни проживет с невидимым скотчем на рту и ошейником, сомкнутом на горле.
Не подчинюсь.
Ни за что…
Вот только… Желал ли сам Ваас сделать из меня такое же ничтожное подобие Фостер? Желал ли он обрести очередную сломленную душу и вместе с тем потерять единственного человека, в котором он нашел утешение и понимание? Я не знала ответа на этот вопрос… Ведь я и понятия не имела, что творилось в душе пирата, когда он находился рядом со мной. Да, он был привязан ко мне, сильно привязан, но разве достаточно одной привязанности, чтобы лишний раз задуматься, прежде чем причинить близкому человеку боль и страдания?
Хотел ли Ваас вернуть все, как было прежде? Когда в его жизни не было никакого смысла, но он продолжал пустое существование на зло своей более чем довольной циничной сестрице? Когда каждый его прожитый день был похож на предыдущий? Когда наркотики и алкоголь смешались с пролитой кровью сотни убитых им людей? Когда со всех сторон его окружали одни лишь верные псы и подлые крысы, в чьих глазах одно оставалось неизменным — страх и лицемерие?
Желал ли Ваас вернуть эту жизнь, в которой меня для него не существовало, в которой я была в его глазах всего лишь очередной пленницей, очередным «возвратом», которому, по-хорошему, стоило бы пустить пулю в лоб? Желал ли Ваас вернуть эту жизнь — это хладнокровное спокойствие и стабильность? Желал ли вернуть ту жизнь, когда ничто и никто не заставлял биться его сердце чуть быстрее, будь это вызвано ненавистью или же тем чувством, которое пират презирал и отказывался понимать?
Если Ваас и желал этого, то сотворить из меня такую же преданную псину, подобную всем его шестеркам и подстилкам, стало бы для него отличным решением…
— Не знаешь, что со мной делать? — тихо спросила я, прижимаясь к мужчине.
— М? О чем это ты, принцесса? — без особого интереса ответил Ваас.
Его рука по-хозяйски опустилась на мою талию, пока пират выпускал сигаретный дым в серый потолок.
— Признайся, тебе же так хотелось, чтобы я боготворила тебя… — грустно усмехнулась я, отрешенно смотря в сторону окна.
Голос после сна немного охрип.
— Хотел, чтобы перестала огрызаться и ходить с этой недовольной миной… Хотел, чтобы улыбалась тебе…
Я мельком глянула на пирата, медленно затягивающегося приподнятым уголком губ.
— Я ведь отлично помню ту ночь. Ты тогда сказал, что у меня охуенная улыбка. А еще ты хотел, чтобы я сама желала тебя, без принуждения и этой гребаной наркоты. Ты хотел, чтобы я жизни без тебя не представляла.
— Ну допустим, amiga, — усмехнулся Ваас, туша сигарету о пепельницу на столе. — И что с этого?
— Ты называл это игрой. Для тебя это стало даже некой… Целью?
Я отстранилась от пирата и приняла сидячее положение, опираясь лопатками о стену.
— А теперь, когда «цель» достигнута, когда все обернулось так, как ты хотел… Ты в растерянности. Не знаешь, что делать теперь. Разве нет?
Я выжидающе посмотрела на лежащего пирата, закинувшего одну руку себе за голову — мужчина не спешил отвечать на мой зрительный контакт. Казалось, Ваас задумался о чем-то, смотря сквозь потолок.
— Да ты и сам не верил в эту идею, называл ее игрой. А теперь ты в растерянности, до сих пор тебя мучают сомнения, что такой финиш вообще был возможен и что он воплотился в реальность. Что я и вправду оказалась человеком, который искренне понял тебя и принял вместе с твоим прошлым, настоящим и даже будущим. Ты… Встретил первого человека, который проявляет к тебе эмпатию? Который не смотрит на тебя со страхом в глазах? Это приводит тебя в ступор.
