— Здравствуй, моя милая ведьма, — прошелестел голос Карстарса над самым её ухом.
Твари рванули сильнее, и Клаудия свалилась вниз, оказалась между тёмными созданиями и тенями, смыкавшимися вокруг. Она рычала, отбивалась лишь одним осколком да свободной рукой, изо всех сил пыталась подняться, прорваться сквозь этот жутко воющий клубок, но он исчез быстрее, чем она успела сделать хотя бы ещё одно движение.
Клаудия открыла глаза и увидела свою простую комнату.
На этот раз она не дожидалась появления отражения. Разбила зеркало, отрезала не один кусок ткани, а сразу несколько, взяла столько осколков, сколько смогла удержать и не создать себе проблем. Оказавшись на лестнице, не меньше минуты пыталась приманить тварь к себе, а когда та всё же решила приблизиться, быстро избавилась от неё. На тварей, ждущих внизу, у подножия лестницы, швырнула осколки, чтобы отвлечь их, после чего изо всех сил рванула к отцовскому мечу, сорвала его со стены и обернулась, спиной прижавшись к холодному камину.
Отражение стояло перед ней, сложив руки за спиной.
— Почему ты продолжаешь? — с искренним непониманием спросило оно, склонив голову набок.
Клаудия обнажила меч.
— Почему ты никак не остановишься?
Она сделала шаг вперёд, сжимая рукоятку двумя руками. Отец учил иначе, но Клаудия хотела быть уверенной, что её не лишат оружия раньше времени.
— Почему ты мне не отвечаешь? Почему ты не отвечаешь себе?
Потому что Клаудия не привыкла разговаривать сама с собой. Все рассуждения — исключительно в мыслях, чтобы никто не подслушал и не использовал её слова и кроющиеся в них знания в своих интересах, чтобы никто не подумал, что на самом деле у неё куда больше переживаний, чем она показывает.
И потому что Клаудия — не отражение.
— Хорошо, — спустя ещё несколько секунд тишины произнесло отражение. Твари и тени стекались к ней, точно она беззвучно звала их. — Тогда слушай моё проклятие, ведьма мёртвых. Тот, кто убьёт меня, убьёт и себя.
Клаудия убедила себя, что верить всему, происходящему в пределах Башни, не стоит, но знала, как ощущается проклятие. В первый раз, когда её губы навсегда окрасились в чёрный, она почувствовала, будто её сковывают невидимыми цепями. Каждая клеточка тела вопила от боли, сердце билось, точно птица в клетке, и мысли путались, мешая осознавать происходящее. В эту минуту было точно так же. Проклятие сковало её тело, и оно стало вторым за всю жизнь Клаудии в Диких Землях.
— Вперёд, — произнесло отражение, раскинув руки. — Нападай.
И Клаудия напала, но твари и тени вновь помешали ей. Она рубила их мечом до тех пор, пока всё не застыло в тишине и притворном спокойствии.
Клаудия открыла глаза и увидела свою простую комнату.
Она втянула воздух сквозь зубы, на мгновение прикрыв глаза, и выдохнула. Отражение либо концентрация хаоса, как Розалия, которую всё ещё следовало убить, либо настоящая тварь, возможно, одна из высших, раз так умело противостоит ей. Но если это тварь, значит, её можно убить.
Именно это и собралась сделать Клаудия. Она разбила зеркало, собрала осколки, убила тварь на лестнице и почти вбежала в гостиную, когда поняла, что отражение не появилось в зеркале. Меча на стене не было, зато за спиной были шаги и голос, ещё звучащий сквозь рычание, шипение и отвратительное чавканье.
Клаудия метнулась к другой двери, вбежала на кухню и схватила топор, почему-то оказавшийся под столом. Острое лезвие поймало льющийся откуда-то свет. Шаги и голос стали громче, и раньше, чем Клаудия успела понять, почему на кухне нет ножей, на пороге показалась высокая женщина с растрёпанными каштановыми волосами.
Клаудия сглотнула, поудобнее перехватив рукоятку топора.
На женщине было простое белое платье, заляпанное алой и чёрной кровью. Разодранные рукава обнажали посеревшую кожу, чёрные вены и вырванные куски плоти с белеющимися под кровоточащими мышцами костями. Глубокая рана на шее говорила о том, что женщина уже давно умерла, но слабо дёргающаяся голова и голос, шипящими и рычащими интонациями звучащий из-за изменившихся зубов, доказывали, что она переродилась в тёмное создание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Клаудия сглотнула ещё раз.
— Где-е-е ты-ы-ы? — тянула женщина, делая медленный, неуверенный шаг вперёд. Гниющее лицо почти не шевелилось, глаза заволокло туманом. Клаудия заметила, как сгибались и разгибались пальцы женщины, будто кто-то задел её сухожилия. — Где-е-е ты-ы-ы? Кла-а-у-у-ди-и-я…
С каждым протяжным словом женщина делала шаг вперёд — до тех пор, пока не наткнулась на стол. На нём всё ещё лежали разделочная доска, в стороне высилась горстка трав, которую Клаудия должна была заварить в чай, совсем рядом — свежеиспечённые булочки. Если бы не ходячий труп перед ней, она бы решила, что Вторжение и Дикие Земли были лишь кошмаром.
— Кла-а-у-у-ди-и-я… — повторила женщина с большим отчаянием. — Кла-а-у-у-ди-и-я…
На самом деле тогда она не могла говорить: она визжала, как тварь, рычала, как дикий зверь, и не звала её. Клаудия знала, что сейчас у женщины был голос лишь потому, что это было игрой Карстарса. Но она не собиралась проигрывать. Она собиралась наносить один удар за другим до тех пор, пока не выиграет.
— Прости меня, — тихо и со всей искренностью произнесла Клаудия.
Женщина хищно улыбнулась и метнулась к ней, огибая стол. Клаудия нырнула под него и, выбираясь с другой стороны, со всей силы толкнула его на противницу. Её отвлекло это лишь на мгновения, но этих мгновений хватило, чтобы Клаудия замахнулась и рубанула топором по шее, а затем ещё раз, разрывая гниющую плоть, и ещё раз. Женщина стонала от боли, корчилась в муках, пытаясь руками остановить топор, но Клаудия замахивалась и опускала оружие до тех пор, пока женщина не перестала двигаться.
Сплюнув попавшую в рот кровь, Клаудия отошла на шаг и огляделась, тут же наткнулась на зеркало, которого раньше не было.
На этот раз её губы были чёрными.
Больше они не менялись — всегда были чёрными.
Клаудия открывала глаза в своей простой комнате, разбивала зеркало, игнорируя болтающее отражение, и сталкивалась с тварями, число которых только множилось. Она швыряла в них осколки, душила голыми руками, кусала, пока они кусали её, рубила мечом и топором, разбивала об их головы деревянные кухонные табуретки, швыряла книги и любую утварь, которая только попадалась под руку. Когда появлялась женщина, переродившаяся в тёмное создание, Клаудия уже была с ног до головы в крови и чувствовала, что её тело на пределе, но упорно продолжала драться. Отцовским мечом она отсекала женщине голову, отрубала её разлагающиеся конечности топором, лезвие которого ещё ни разу не затупилось, душила сорванными с окон занавесками, придавливала креслом или шкафом (в зависимости от того, что получалось опрокинуть), и глотала подступающие к горлу слёзы.
Клаудия убеждала себя, что это от боли. Твари разрывали её на части, и хотя физически это никак не сказывалось на ней, она чувствовала боль от каждого укуса, каждого удара мощной когтистой лапы.
Клаудия убеждала себя, что глотает слёзы, появляющиеся из-за боли, и раз за разом оказывалась в своей простой комнате, за пределами которой её ждали твари и женщина, ставшая одной из них.
***
Перед Эйкеном сидела не та же собеседница, что и в прошлый раз. Он откуда-то знал, что больше никогда её не увидит, — что он больше никогда не видел её, — но не переживал. Его пальцы держали ложку, которая подносила ко рту что-то мягкое, сладкое, со вкусом карамели, и испачканные в ней же губы кривились в улыбке.
— Аккуратнее, — проворчал кто-то совсем рядом.
Эйкен скосил глаза на мальчика, сидевшего по левую руку от него. На вид он был немногим старше Эйкена, чёрноволосый, с тёмными серыми глазами, светлой кожей и таким лицом, будто его под страхом смерти загнали за стол.
— Не ругай его, — тут же произнесла женщина, сидящая напротив. Она была красивой, как богиня: с чёрными волосами, стянутыми в узел, ямочками на щеках и искрящимися зелёными глазами, из-за которых даже морщинки на её лице казались к месту.
