Между тем Фафиу уже в течение пяти лет зарабатывал всего по пятнадцать франков в месяц, да и те получал так неисправно, что весь его заработок равнялся не больше чем пяти франкам ежемесячно.
Таким образом, свадьба Фафиу была отложена, употребляя ученое выражение дяди Галилея Коперника, «до греческих календ», а Фафиу приходил в отчаяние, бесился и, наконец, доходил до зверского желания, чтобы царицу Таматавы сожрали львы и тигры.
Этими несколькими чертами вполне выясняется и характеризуется отношение к Сальватору и делается понятной фраза, которую он всегда повторял ему:
– Господин Сальватор, клянусь вам честью Фафиу: если я могу вам на что-нибудь пригодиться, располагайте мною как своей собственностью.
Зато когда Сальватор, в течение трех месяцев постоянно отказывавшийся от его услуг, сказал ему: «Хорошо, может быть, я и поймаю тебя на слове», – Фафиу пришел в истинный восторг и радостно воскликнул:
– Тогда вы сделаете счастливым человека, мосье Сальватор, и счастливцем этим буду я.
– Я и так рассчитывал на твою добрую волю, Фафиу, – ответил Сальватор, улыбаясь, – особенно после нашего разговора насчет мадемуазель Мюзетты. И, по правде сказать, даже распорядился тобой заранее.
– Ах, так говорите, говорите скорее, господин Сальватор! – заторопил Фафиу, глубоко тронутый его доверием. – Ведь вы знаете, что я готов служить вам телом и душою.
– Знаю, Фафиу. Ну, так слушай же.
Одной из особенностей Фафиу была способность придавать своему носу и ушам, по крайней мере, сорок восемь различных форм и положений. Он тряхнул головой, непомерно расставил уши и проговорил:
– Я слушаю, господин Сальватор.
– В котором часу начнется у вас представление?
– Да ведь их бывает два.
– Ну, так в какие часы бывают они оба?
– Первое – в четыре часа дня, а второе – в восемь вечера.
– Гм! В четыре часа слишком рано, а в восемь слишком поздно.
– Экая досада! А переменить этого уж никак нельзя! У нас такое правило.
– Послушай, Фафиу, необходимо, чтобы сегодня первое представление началось никак не раньше шести. Видишь ли, несколько человек из моих друзей хотят видеть твой триумф, но они заняты до пяти, а потому и попросили меня передать тебе, чтобы ты оттянул представление до шести.
– Трудно это, черт возьми, господин Сальватор!
– Уж не хочешь ли ты сказать, что это невозможно?
– Этого я вам никогда не скажу, мосье Сальватор! Раз вы сказали, что представление должно быть в шесть, значит, оно так и будет.
– Ты придумал, как это устроить?
– Нет еще, но все-таки придумаю.
– Значит, я могу быть спокоен?
– Можете быть спокойны. Хотя бы меня на куски разрезали, я раньше шести часов на сцену не выйду.
– Спасибо, Фафиу. Но это еще только половина услуги, о которой я хочу тебя просить.
– Тем лучше! Потому что в этом и трудности никакой нет.
– Значит, ты согласен все для меня сделать?
– Все на свете, мосье Сальватор!.. Если бы вы даже захотели, чтобы я сожрал свою тещу, как жру горящую паклю, я пошел бы и проглотил ее.
– Ну, нет. Это значило бы обмануть бенгальского тигра и нубийского льва, которым ты ее предоставил, а слово свое следует держать всегда.
– Так в чем же дело, мосье Сальватор?
– А вот в чем: сегодня вечером ты должен отдать твоему хозяину то, что он дает тебе каждый день.
– Это господину Копернику-то?
– Да.
– То, что он дает мне каждый день?
– Да.
– Да он никогда и ничего не дает мне.
– Ошибаешься! Он после каждого представления дает тебе пинка и всегда в одно и то же место.
– Это ногой-то под зад?.. Это точно, мосье Сальватор.
– Ну, так вот, видишь ли, когда он даст тебе сегодня пинка, ты должен выждать, пока он повернется, и ответить ему тем же.
– Хе?! – вскричал Фафиу, думая, что он не совсем понял Сальватора.
– Да, да, отплати ему тем же! – подтвердил Сальватор.
– Господину Копернику?
– Ему самому.
– Вот это уж совсем невозможно, господин Сальватор! – вскричал Фафиу, бледнея.
– Почему же невозможно?
– Да потому, что он мой директор, да и на сцене всегда играет Кассандра, моего барина. А кроме того, и по контракту этого нельзя.
– Это что значит?
– В контракте у нас так и прописано, что я должен быть брадобреем для всей труппы, представлять шутов, дураков, чучел и получать пинки «коленкой под зад беспрекословно, никогда их не возвращая».
– Гм! Никогда не возвращая, – повторил Сальватор.
– Точно так! Да я вам контракт покажу. Он у меня здесь.
Фафиу вытащил из кармана грязную, засаленную бумагу и подал ее Сальватору Тот взял и осторожно развернул ее.
– Верно, – проговорил он. – «… никогда их не возвращая».
– Да, да, так там и прописано! Так вот-с, господин Сальватор, лучше прикажите мне умереть, только не нарушать мой контракт.
– Однако постой, – сказал Сальватор, – в контракте сказано, что Коперник должен уплачивать тебе по пятнадцати франков в месяц, а он, если не ошибаюсь, тебе их не платил?
– Это верно-с…
– А пинки тебе все-таки дает?
– Да-с. Который день по четыре, два – после первого представления, два – после второго.
– Ну, так вот, видишь ли: если он нарушает контракт, тогда и ты можешь сделать то же самое.
Фафиу с удивлением вытаращил глаза.
– Я об этом и не думал-с! – проговорил он.
Несколько минут он постоял в раздумье, потом покачал головой и сказал:
– Нет, а все-таки лучше прикажите мне умереть, чем нарушить контракт и дать господину Копернику пинка! Это просто невозможно!
– Да почему же, если он тебе не платит?
– А разве вы думаете, что после этого я имею право?..
– Думаю.
– А все-таки нет!.. Он нарушает контракт все-таки меньше, чем я, когда нарушу! Невозможно, господин Сальватор! Лучше уж мне умереть!
– Ну, постой, Фафиу. Давай рассуждать толком.
– Извольте, господин Сальватор.
– Ведь все сцены, которые у вас разыгрываются, вы импровизируете, причем ты, по-моему, проявляешь талант поразительный.
На щеках шута вспыхнул румянец скромного самодовольства.
– Вы очень добры, мосье Сальватор! – сказал он. – А что про импровизацию, так это верно.
– Ну, так что же может тебе помешать сымпровизировать пинок точно так же, как ты импровизируешь остроты?
– Но где это видано, господин Сальватор, чтобы Джилль угощал Кассандра пинками?
– Так что ж? Это выйдет еще неожиданнее, а потому еще больше понравится публике.
– О, черт возьми! Это-то верно! – вскричал Фафиу, в котором затронули артистическую жилку. Ему уже слышались взрывы хохота и аплодисментов.
– Ну, так за чем же дело стало? Я даже не понимаю, как ты не можешь решиться на такой пустяк, когда тебя ожидает из-за него целый триумф!
– А если дядя Коперник обидится?
– Ну, уж об этом ты не беспокойся!
– Если он меня выгонит за то, что я нарушил один из основных пунктов нашего контракта?
– Тогда я сам ангажирую тебя.
– Вы?..
– Да, я.
– Значит, вы хотите сделаться директором театра?
– Может быть.
– И вы ангажировали бы меня?
– Да… Я предлагаю тебе тридцать франков в месяц жалованья и, если хочешь, выдам тебе его за год вперед.
– Так ведь, если у меня будет тридцать франков в месяц, – вскричал Фафиу, совершенно остолбенев от радости, – тогда… тогда…
– Что тогда?
– Ах, господи! Ах, господи!..
– Ну, что же?
– Тогда я могу жениться на мадемуазель Мюзетте.
– Разумеется. Только ты теперь успокойся… Коперник тебя не выгонит, потому что ты самый лучший актер во всей труппе. Да этого еще мало: если ты на другой день потребуешь, чтобы он удвоил твое жалованье, то он и на это согласится. Ты смотри, так и сделай.
– А если он не согласится?
– Тогда я сам дам тебе тридцать франков в месяц или, что то же, триста шестьдесят франков в год.
– Да ведь это целое богатство! Нет, даже больше! Это счастье!
– Так что же? И ты намерен отказаться от своего счастья, Фафиу?
– Понятно, что нет, мосье Сальватор! Теперь это дело решенное! По правде сказать, я и сам даже очень рад маленько посчитаться с Коперником. Сегодня же вечером он получит от меня два добрых пинка!
– Нет, нет, не два! Не увлекайся, Фафиу. Всего только один пинок.
– Ну, хорошо, – один, да зато такой, что трех стоить будет!
И Фафиу сделал движение, как человек, дающий страшный пинок.
– Это твое дело, но все-таки не больше одного!
– Хорошо, хорошо, один, один… Вам только один и нужен?
– Да, мне нужен только один.
– Да зачем это вам, черт возьми?!
– Это моя тайна.
– Хорошо. Значит, Коперник получит один пинок.
– Прекрасно!
– Ах, я так и вижу лицо, которое сделает мой патрон! А скажите, пожалуйста, можно мне будет сейчас же после пинка соскочить с подмосток.
– Что ж? Я думаю, что в этом дурного ничего не будет.
– То-то и есть. А я дядю Коперника знаю! В первую минуту он будет готов убить меня.
