выговорить. Шало бегал бесцветными глазами. Выворотил все карманы, заглянул в облезлую баранью шапку — искал донесение. Нашел в пазухе.
Федор по синему клочку бумажки угадал блокнот Шевкопляса. Первые же слова заставили бегом вернуться в штабную комнату. Сгреб на пол со стола ворох бумаг, очистил карту. Борис не мешал, стоял в сторонке, ждал. Приспел его черед. Сомнения не было.
— Большие конные массы с рассветом из Граббев-ской выступили на Гашуны. Шевкопляс вот пишет… Возможно, они уже в Бурульской… Гляди. Приказывает двинуть наперерез кавалерийский полк. Через Власовскую, вот… На Чунусовскую, а то ц Эркетинскую. Калмыцкие станицы это все. Тут и перехватить…
— Знаю те места.
— Вот и дело твоему полку, — Федор едва приметно улыбнулся запекшимися губами. — С вами я…
— Не помешаешь.
— Размяться. Коня бы…
Трепля за челку Кочубея, смирно стоявшего у брички, Борис предложил:
— Вот садись.
Мишка, не дожидаясь знака, живо подседлал Панораму.
3
С полком встретились на выгоне, у железнодорожного переезда. Шел он поэскадронно. Строй неровный, но интервалы соблюдались нужные. Ведет Семен, пла-товец. Крепко держится в седле. Ноги в яловых сапогах ладно облегают утянутые подпругами бока буланого черногривого коня. К нему кучно жмутся эскадронные. Издали еще выделялась мохнатая белая шапка Гришки Маслака.
Борис пропустил эскадроны. Платовцы косились на командира, поворачивая черные обветренные лица; они его и в глаза еще не видели. Любопытство одолевало. Зато орловцы, великокняжевцы и особенно свои, зама-нычские, приветствовали бурно. Махали шапками, картузами, кричали каждый свое.
Панорама пенила удила, рвала из рук поводья. Не унимал ее пыл. Растроганный, мял махор темляка.
За конниками шли брички и тачанки с пулеметами, две упряжки с трехдюймовыми пушками. Показывая плеткой на белоголового парнишку-ездового в серебря-ковской тачанке, Борис сказал Иванову:
— Поглядим, на что гож твой хваленый Беркут.
Приказав Наумецкому замкнуть своим отрядом колонну, рысью двинулся к головному эскадрону.
Федор Крутей посоветовал не отбиваться от полотна. Через станцию Гашун достигнуть сальского моста и под прикрытием пехотного подразделения ждать противника.
— Ждать, пока рак в Салу свистнет, — отозвался насмешливый голос позади.
Начальник штаба крутнулся в седле. Борису не надо искать по глазам насмешника.
— У Маслака свои думки…
Ответ у Гришки не залежался:
— Ждать возле моста — дохлое дело. Оборонять его конницей треба вон… — ткнул плетью в степь на восход.
Поймав на себе усмешливый взгляд Думенко, Федор взял назад свое предложение:
— Я, собственно, не настаиваю. Туда они сами придут, а в степи можно и разминуться…
Из Зимовников спешил к Салу «Черноморец». Чмы-хая, отдуваясь, натужно брал подъем. На паровозе размахивал грабаркой голый по пояс кочегар: советовал кавалерии подпустить больше пыли. Кто-то из командиров громко сказал:
— Шуруй свою мангалку, иначе сам явишься на мост к шапошному разбору.
Борис, переждав веселье, приказал:
— Даешь на Чунусбвскую!
Сбил Панораму на целину. Окидывая в бинокль глухую степь, распорядился выслать вперед дозоры, обеспечить боевое охранение.
4
Калмыцкую станицу Власовскую оставили с левой руки, верстах в пяти.
— Хурул белеется, — пояснил Куница.
— Недавно воздвигли, — заметил Федор. — На карте не обозначен. В Эркетинской вот есть…
— Тот куда-а, давний… Бывало, еще малым с дедом пасли скот тут, у власовских калмыков. На провесне у них праздник такой, вроде нашей паски, — цаган-цара. Такое затевается, мать моя… Кибитками, хуту-нами, с отарами со всего Гашуна съезжаются в Эрке-тинку. Потеха, ей-бо.
Разговор подхватил Буденный; вспомнил свою недавнюю драку с платовскими калмыками из-за спаленного станичного хурула.
Хлестнули винтовочные выстрелы. Из балки вылетел всадник, припав к гриве, наметом гнал куда-то в сторону.
— Беляк, хлопцы! — догадался Куница, пуская коня.
Борис едва удержал себя и Панораму от соблазна.
Подогнали калмычонка. На костлявых плечах топорщилась новая гимнастерка. Новехонький и карабин, немецкий. Тряс им зимовниковец — хвалился трофеем. Подскочившие дозорные сообщили, что его вспугнули в камышах. Было их трое; тех свалили в балке.
Кто-то странным голосом помянул божью мать. Борис повернулся. Холодком взялись щеки. Зарябило в глазах: голый, выгоревший на солнце бугор почернел от конницы. Раздумывать времени не оставалось. Выхватил клинок.
— По-о-олк!
Наметом прошла Панорама вдоль изломавшейся колонны. Рвала острыми шипами подков пучки земли вместе с полынком. Бес вселился в нее еще у штаба, едва носок сапога коснулся стремени. Сдерживалась, крепилась, теперь дала себе волю.
Одичавшими глазами оглядывал Борис пустой бугор. Чертовщина! Куда же девалась конница?
— В балку шугнули! Вон пылюка! — крикнул Мишка.
Следя за пылью, вихрившейся из балки, Борис метался в думках. Не рискнули кинуться в хвост, там пулеметы. Через считанные минуты с ходу вырвутся вон
