Присланная из штаба корпуса комиссия для проверки знаний пулеметного дела нашла, что люди были отлично подготовлены. После произведенных испытаний люди были распределены и отправлены к местам новых формируемых частей. Я получил месячный отпуск, после чего по прибытии в полк должен был вступить в командование третьим батальоном.
Во время моего отсутствия в полку произошли новые и большие перемены. Полковник князь Херхеулидзе принял один из полков 66-й пехотной дивизии, в ту же дивизию был переведен произведенный в полковники Коломейцев. Через несколько дней после их отъезда был получен приказ о переводе командира полка, с производством его в генералы, в штаб корпуса или в штаб армии. Условия жизни в Чардакли далеко не позволяли сделать широких проводов отъезжавшему всеобщему любимцу.
Всем же казалось, что одним из приятных воспоминаний у вновь произведенного генерала, покидавшего свой полк, останется последнее кубинское «прости».
Новым командиром полка был назначен Генерального штаба полковник Якубович.[241] Он прибыл в полк к началу февраля. Находясь в отпуске, я не был свидетелем приема им полка, но первое впечатление, произведенное им как на офицеров, так и на солдат, было неприятное. Ряд же нетактичных поступков с его стороны в первые дни командования полком, создали отношение к нему всех скрыто враждебным.
Была у нас часть офицеров, которые, в силу служебных обстоятельств покидая строй, забывали его важную основу, а именно человека. Возвращаясь в этот строй, но лишь на время, чтобы отбыть ценз командования,[242] или, как мы говорили, появляясь на кратковременное гастролерство, они уже не могли подойти к этому человеку, будь то офицерская корпорация или же солдатская масса.
Более вдумчивые из них старались так или иначе подойти к подчиненным, понять их, другие же просто этим пренебрегали. Они или показывали полное равнодушие, или держали себя в достаточной удаленности, в высокомерии и т. п. Наконец, были и те, которые просто не считались ни с чем, так сказать, были начальниками домостроевского толка и делали все, как им нравилось, пренебрегая традициями, самолюбием и достоинством подчиненных. Часто они для пущей важности напускали на себя величие опытных строевиков, причем последнее выражалось у них в грубости, в невежестве и в старой армейской бурбонщине.[243]
Прибыв в полк, полковник Якубович начал прием с объезда позиций. Кажется, на правом боевом участке, при опросе претензий, люди чистосердечно признались, что в получаемом довольствии у них всегда бывала большая нехватка.
– Про мясо у нас хозяйственная часть забыла, да и с хлебом что-то сдали, – отвечали с разных сторон люди. Такие ответы для нас, офицеров, живущих в одних условиях с солдатами, ничего особенного не представляли. Мы отлично понимали солдатскую нужду, и если он ее стоически переносил, то отчасти потому, что мы эту нужду вполне разделяли с ним. На позиции офицеры отказывались от многих скромных привилегий, питаясь с людьми с одного котла, и жили с ними в тех же землянках. Вообще же, война, сохранив в частях дисциплину, видоизменила некоторые рамки взаимоотношений между офицером и солдатом. Они сделались, на мой взгляд, проще и реальнее. Строгое и точнее повиновение уставу осталось в прежней силе, но нас, офицеров, не смущало откровение солдата в нехватке продовольствия. Полковнику Якубовичу, опытному строевику, это очень не понравилось. Он нашел в этом какое-то выступление, чуть ли не бунтарство, и решил этому положить конец. Он приказал замолчать.
– Кому не нравится казенный паек, может убираться туда, к туркам! – крикнул полковник, показав рукой в сторону неприятельских позиций, и вслед за этим разразился площадной бранью.
Приказ был исполнен. В наступившей мертвой тишине полковник покинул правый боевой участок. Дальше включительно до последней роты никто ему ни на что не жаловался. Его всюду встречали молчанием, в котором таился знак глубокой полученной обиды. Я не присутствовал при этой неприятной сцене, но участвовавшие в ней офицеры, по их словам, готовы были провалиться сквозь землю.
Полковник Якубович, по всей вероятности, в тот момент не отдавал себе отчета в непростительной ошибке. Будучи по природе своей, наверное, грубым и невоспитанным человеком, он показал эти качества при первой же встрече с полком.
Не понимая солдата и, очевидно, не желая его знать и полагая, что солдату можно сказать все и нанести ему всякую обиду, полковник все же не представлял, что он жестом в сторону турок создал непроходимую пропасть между собой и людьми.
Давно, давно, почти за два десятка лет до начала войны в Елизаветпольском полку произошел такой случай. Во время строевых занятий один из ротных командиров, оставшийся недовольным ротой, крикнул фельдфебелю: «Веди роту к чертям, в Турцию!» – после чего, повернувшись, ушел к себе на квартиру. Каково было его удивление, когда через несколько часов дежурный по роте доложил, что рота в казарму не вернулась и пошла куда-то по Караурганскому шоссе, т. е. по направлению к турецкой границе. Роту вернули, но командир роты должен был в спешном порядке выехать из полка. Из опыта мы узнали, что солдату можно было сказать лишнее, но не все, кроме того, это лишнее во многих полках, в том числе и в нашем, строго преследовалось самими офицерами. Все, если можно выразиться, реформы полковника Якубовича в Кубинском полку выразились в том, что он разогнал, как он сам выразился, «болтуновское омоложение».
Дело в том, что полковник прибыл в полк с несколькими офицерами, служившими до того времени вместе с ним в Тифлисском военном училище. Приказом по полку несколько ротных командиров должны были уступить свои должности новым прибывшим офицерам.
Предназначаемый мне 3-й батальон был принят капитаном Михайловским. Причиной перемены полковник выставил принцип старшинства. Аргумент, безусловно, важный, но в этом случае полковник пренебрег новой и важной традицией полка, где старшинство очень считалось с количеством времени, проведенного офицером на фронте. Нечего скрывать, что и эта нетактичность произвела на офицеров весьма невыгодное впечатление. Образовавшаяся пропасть между командиром полка и офицерами сделалась еще глубже.
* * *Наступил февраль 1917 года. Что сулила нам грядущая весна!..
Огромные лишения, стоически перенесенные Кавказской армией, все-таки не прошли для нас даром. Она еще раз явила и союзникам, и врагам высокий дух. Ни для кого не являлось тайной, что с наступлением весны и с урегулированием вопроса снабжения армия нанесет противнику еще ряд новых поражений. Кризис продовольственного вопроса, созданный главным образом большой удаленностью фронта от базы и неудовлетворительным состоянием дорог, постепенно начал проходить. После необычайных усилий к Эрзеруму была проведена узкоколейная железная дорога с большой провозоспособностью. С той же неутомимой энергией ее дальнейшие работы были продолжены в сторону Мамахатуна и Эрзинджана. С наступлением теплых дней предполагалось начать работу по устройству целой сети шоссейных и грунтовых дорог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
