Когда Мак-Грегор перевел Кэтрин пояснения Дауда, она велела расспросить его о белой горе над озером. Наверно, у этой горы тоже какое-нибудь славное прошлое.
– Это Тахт-и-Балкис. – Отец Дауд повернулся лицом к сверкающему белому конусу. – На самой вершине этой горы стоял дворец царицы Савской. – Он улыбнулся Кэтрин и заговорил по-персидски, обращаясь непосредственно к ней: – Царица раз сказала Соломону, что хочет иметь дворец, выстроенный из одних только птичьих косточек, и двести джинов Соломона за одну ночь построили ей такой дворец. Злой дракон напал на этот дворец и хотел испепелить его, но Соломон обратил дракона в камень. Вон он и сейчас виднеется за теми горами. А внизу под горой бездна, в которой Соломон держал своих дивов. Она проходит через огненную сердцевину земли насквозь к Новому свету.
– Вы об этом когда-нибудь слышали раньше? – спросила Кэтрин Мак-Грегора.
– Я слышал, что в этих местах находилась северная Экбатана мидийцев.
– Воображаю, как обрадуется Гарольд. Пожалуй, это вознаградит нас за вчерашнее путешествие. Спросите старика еще про те развалины на вершине скалы.
– Он говорит, что там был дворец Дейока; но кто такой этот Дейок, я понятия не имею. И потом он говорит, что здесь зарыто несколько кладов. Будто бы в одной из этих пещер Кир спрятал сокровища Креза; а вон на тех невысоких холмах под пластами известняка погребены некоторые из сокровищ Авесты.
Между тем отец Дауд уже вел их мимо хижин и палаток к подножию скалы. Здесь, за полуразрушенной оградой, чернели два сводчатых отверстия – это были входы в пещеры, выложенные снаружи камнем и кое-где даже украшенные глазированными плитками. Отец Дауд объяснил, монгольский завоеватель Хулагу-хан выстроил себе здесь дворец близ остатков древнего храма огнепоклонников А дальше, сказал он, указывая на выступ скалы, находится естественное водохранилище с горячими серными источниками, где совершались омовения.
– Там и сейчас есть вода? – спросила Кэтрин.
– Есть.
– Так давайте пойдем туда, я искупаюсь и постираю свое белье. Это можно?
Мак-Грегор передал отцу Дауду желание Кэтрин, и старик сказал, что позовет одну из женщин проводить ее к источникам. Там есть места, отведенные для купанья и стирки. Должно быть, и Мак-Грегор не прочь смыть с себя дорожную грязь. Отец Дауд ласковым движением положил руки на плечи им обоим.
Они повернули назад, к своей хижине, и когда поравнялись с палатками из козьих шкур, раскинутыми у полуразрушенной стены, из этих палаток высыпала детвора и окружила их, забегая вперед, чтобы посмотреть в лицо чужеземцам. Но две совсем маленькие девочки не поспевали за остальными, путаясь нетвердыми ножками в тяжелой, неуклюжей одежде. Они заплакали, и Кэтрин оглянулась посмотреть, в чем дело.
– Это все ты, ханум, – сказал ей Дауд. – Курдские женщины – самые прекрасные на свете, но твоя красота несравненна. Даже дети видят это.
Мак-Грегор перевел его слова, стараясь сохранить их поэтическую интонацию, и Кэтрин тут же ответила по-английски, назвав Дауда добрым другом. То, что Кэтрин обратилась непосредственно к нему, пусть и по-английски, явно польстило старику, и когда Мак-Грегор перевел ее ответ, Дауд поднял руку и отвесил глубокий поклон в знак благодарности. Мак-Грегор отметил про себя умение Кэтрин любой обстановке сказать каждому, что нужно, – умение, которому не мешало даже незнание языка.
Кэтрин, между тем, остановилась и ждала, когда отставшие девочки подойдут поближе. Но они стояли в отдалении, испуганно тараща глазенки и продолжая всхлипывать.
– Что это с ними? – спросила Кэтрин Мак-Грегора.
– Ничего,-сказал он. – Просто оробели.
– Да нет же. Посмотрите, у них лица в болячках.
– В Иране у всех детей болячки, – возразил Мак-Грегор.
Кэтрин присела на корточки и стала звать девочек по-английски. Они слушали, глядя на нее во все глаза, но не трогались с места. Они были в длинных черных шароварах, войлочной обуви, длинных цветных казакинах перехваченных в талии, и пестрых шарфах, накрученных на голове в виде тюрбана, – настоящие курдские женщины, только в миниатюре. Одежда на них была теплая, но очень уж рваная и грязная. Дети постарше, столпившиеся вокруг Кэтрин, не казались такими болезненными. Их кожа, не очень смуглая от природы, приобрела ореховый оттенок под действием солнца и ветра. У всех были черные волосы, ровные белые зубы и живые, прекрасные глаза. Девочки, такие же рослые и крепкие, как мальчики, отличались только большей округлостью черт да длинными косичками, в которых звенели металлические украшения.
– Айвр, скажите им, пусть они подойдут, – попросила Кэтрин, указывая на двух маленьких.
Мак-Грегор обратился к девочкам по-курдски, но они только испуганно попятились. Тогда с ними заговорил отец Дауд; как им не стыдно бояться, сказал он, ведь его-то они знают и любят. Но они все так же боязливо озирались, хотя и не убегали от него. Тогда отец Дауд подхватил обеих на руки и понес к Кэтрин. Девочки судорожно в него вцепились. Мак-Грегор с интересом наблюдал за Кэтрин – отшатнется ли она от их изъеденных болячками рожиц и грязной одежды. Но Кэтрин спокойно взяла одну из девочек пальцами за подбородок и приподняла ее лицо, чтобы лучше разглядеть.
– Ведь это же, должно быть, ужасно больно, – сказала она, разглядывая гноящиеся язвы на лице ребенка. – Отчего это у них?
– В такой грязи может возникнуть все, что угодно.
– А это не сифилитические язвы?
– Сифилис среди курдов встречается редко, – сказал Мак-Грегop. – Просто грязь и совершенно антисанитарные условия. Посмотрите, в какой нищете они живут, в каком убожестве. У них у всех полно вшей. Здесь можно ожидать тифа, оспы, даже чумы. Ни врачей, ни больниц нет, питание плохое, жилье – рассадник заразы. Нечем уберечь детей от болячек и нечем лечить их. Не прикасайтесь к ним, – предостерег он Кэтрин.
Но Кэтрин не обратила никакого внимания на его слова и занялась вторым ребенком. Это была совсем еще крошечная девочка; когда Кэтрин протянула руку к ее головному убору, она судорожно обхватила ручонками длинную шею Дауда. Кэтрин сдернула тюрбан. На лбу и за ушами у девочки все было усыпано гнойными прыщиками. Под волосами виднелись струпья и болячки. Девочка, не переставая, жалобно ныла, как ноют дети, которых беспокоит постоянная тупая боль.
– Почему ее не вымоют? – сердито спросила Кэтрин. – Не удивительно, что она все время плачет.
– Бог с ней, – сказал Мак-Грегор.- Не трогайте ее руками.
Кэтрин снова надела ей тюрбан. Девочка стала вырываться из рук Дауда, и ему пришлось опустить ее и ее подружку на землю. Обе отбежали к стене и оттуда поглядывали на чужих, все еще всхлипывая, словно жалуясь на свое невеселое, отравленное болью существование.
– Ханум рассердилась? – спросил отец Дауд Мак-Грегора.
– Ей неприятно видеть все эти болячки и грязь. ■ Дауд опечалился.
– У нас прекрасные дети, – сказал он, – но мы живем в темноте и убожестве, хоть и принадлежим к благородному и богатому преданиями народу. Только большой переворот может изменить нашу жизнь. Прошу тебя, скажи это ханум, чтобы наша жизнь стала ей понятнее.
– Она понимает и так, – сказал Мак-Грегор.
– Если ты и твой народ все поймете, мы можем надеяться на такие решения в политике, которые изменят наше будущее.
Дауд снова обнял их обоих за плечи, и они пошли дальше. Неподалеку стояла кучка молчаливо-любопытных женщин. В их высоких, осанистых фигурах чувствовалось то же сочетание природной силы с болезненной истощенностью, что и у детей. На приветствие Дауда женщины ответили дружно, но таким тоном, который подчеркивал, что они не склонны признавать мужское превосходство.
Мак-Грегор и Кэтрин расстались с Даудом и пошли в свою хижину собрать что нужно для купанья. Но тут Мак-Грегора ожидало непредвиденное обстоятельство, которому суждено было значительно осложнить их взаимоотношения с племенем мукри. В хижине они застали Амир-заде Он стоял у самой двери и что-то говорил на своем ломаном английском языке внимательно слушавшему его Эссексу. Увидя Мак-Грегора, Амир-заде вскинул на него свои пронзительные голубые глаза и быстрым шагом вышел из хижины.
– Что он тут делал? – спросил Мак-Грегор.
– А мы с ним немножко поболтали, – ответил Эссекс. – По-английски он говорит несколько странно, но понять можно.
Мак-Грегор уже успел позабыть об угрозах Амир-заде, но сейчас они сразу ожили в его памяти. Эта неожиданная дружба с Эссексом заставляла насторожиться, напоминая о том, что Амир-заде опасен, а Эссекс питает слабость к интригам. От подобного сочетания хорошего ждать не приходилось, но Мак-Грегор тут же решил пока ничего не говорить Эссексу об Амир-заде.
– Как вы себя чувствуете, Гарольд? – Кэтрин присела на топчан рядом с Эссексом.
Эссекс взял ее под руку и вздохнул. – Я одно из терпеливейших созданий господа бога, – сказал он. – Я грязен и голоден, но настроение у меня превосходное.
