Алла. Ну это сервиз не из дорогих. (Читает.) Балабаново… хотя фабрика неплохая… рублей пятьдесят будет. (Кладет на счеты.) И находились такие скромные подруги?
Алексей Никонорович. А как же! А что за парни все тогда были! Ты бы посмотрела тогда на них — у Женьки, например, кудрей было на целую шапку, а Генка был чемпионом Омска по боксу.
Алла. Это толстый-то этот?
Алексей Никонорович. Этот самый, толстый. Ты бы посмотрела тогда на его фигуру. Атлет.
Алла. Атлант. Или атлет.
Алексей Никонорович. Ну да. Атлант. Или атлет. Что-то я перебрал малость. Или вот…
Алла. Золотые! Запонки золотые!
Алексей Никонорович. Ну да? Чисто золотые, что ли?
Алла. Похоже, что золотые. Такие рублей триста стоят. Только проба-то где, никак не найду что-то. (Выходит на цыпочках в соседнюю комнату, приносит лупу.) Нет, нет нигде пробы, тьфу ты, а я решила, что золотые, похоже, импортные, позолота, десятку всего стоят. (Кладет на счеты.)
Алексей Никонорович. Да и я думаю — кто мне золотые дарить станет? Ну вот. А взять Юрку Безлепова…
Алла. Пятьдесят тебе, юбилей, могли бы и подарить…
Алексей Никонорович. Да ну… Так вот Юрка Безлепов влюбился в одну балерину, чуть ли не в солистку, ну и капризная была, шоколад очень любила, так он все деньги, которые ему на месяц нужны были, в два дня ей на шоколад просаживал, а мы и не знали; смотрим только — худеет на глазах парень, тает; мы и так к нему и так, а он молчит. Может, говорим, ты в историю влип, так ты скажи, может, тебе денег нужно? А он молчит — и точка. До того домолчался, что прямо у станка упал. Врач осмотрел его и говорит — голодный обморок, как у барышни из девятнадцатого века, которая берегла свою талию…
Алла. Ну тут рубашка — это рублей пятнадцать, два польских галстука по четыре рубля, две каких-то литографии по восемьдесят копеек, Ладушке в комнату повесим, и книжка «Пейзажи Подмосковья». Это кто же такую глупость преподнес? Пейзажи Подмосковья! Что мы, в Неаполе живем, что ли?
Алексей Никонорович. А кто его знает. Какая разница?
Алла. И цена на обложке написана — всего рубль пятьдесят. Неужели не стыдно?
Алексей Никонорович. Да бог с ними. Ты вот послушай…
Алла. Ты вот меня послушай. Четыреста шестнадцать рублей десять копеек получились все твои подарки. А ты сколько по счету заплатил?
Алексей Никонорович. Ну, аванс дал четыреста и триста пятьдесят рублей потом. Нет, вру, триста восемьдесят семь рублей.
Алла. Почему триста восемьдесят семь? Я ведь счет видела: триста пятьдесят было!
Алексей Никонорович. Ну, дополнительные расходы были…
Алла. Какие?
Алексей Никонорович. Во-первых, на двух человек больше получилось, чем я приглашал.
Алла. То есть как это?
Алексей Никонорович. Да так, пришел кто-то по своему желанию. Узнал и пришел. Хорошо, что только двое, могла бы целая орава нагрянуть.
Алла. То есть как это? Нагрянуть на чужой банкет без приглашения?
Алексей Никонорович. Ну да. Что ж, выгонять их, что ли? Все же свои. Я ведь уже двадцать лет на этом предприятии работаю!
Алла. Ну и порядочки у вас! Без приглашения и — на банкет? Так у вас же с каждой пары по двадцать пять рублей собирали?
Алексей Никонорович. Ну а они не заплатили. Ну да бог с ними, выпили за мое здоровье, вкусно поели, и хорошо.
Алла. Так вот у тебя так и получилось — почти восемьсот рублей ты истратил на них, а вернулись в форме подарков четыреста шестнадцать рублей десять копеек. А еще говорят, что банкеты себя окупают, как бы не так! Нет таких дураков, чтобы больше заплатить, чем наесть. Каждый норовит побольше поесть, да поменьше заплатить.
Алексей Никонорович. Да не расстраивайся ты зря, хватит об этом!
Алла. Нет, не хватит, ты посмотри — восемьсот рублей на пятьдесят человек… Ну, считай, чего же ты? Обленился совсем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Алексей Никонорович. Ну… шестнадцать…
Алла. А теперь еще поднатужься и четыреста на пятьдесят?
Алексей Никонорович. Ну… восемь…
Алла. Вот именно. В два раза тебя каждый надул — наел на шестнадцать, а принес на восемь?
Алексей Никонорович. А цветы?
Алла. Ну еще десятка.
Алексей Никонорович. Где там десятка? Где ты гладиолусы зимой на десятку купишь?
Алла. Ну двадцать рублей, даже тридцать, все равно не окупятся.
Алексей Никонорович. Ну, знаешь, Алена, по-моему, это вопрос глубоко принципиальный и пока еще человечеством не решенный — с кого причитается, с именинника или с гостей? Вот в детском саду нашу Ладу четыре года учили, что именно с именинника: ты забыла, как каждый ее день рождения гонялась по магазинам, отыскивая коробки шоколадных конфет?
Алла. Но ты же уже, увы, давно не в детском саду. Тебе уже пятьдесят лет грянуло — вся жизнь почти прошла, и ты должен кормить и поить кого-то по этому поводу? Нет, по-моему, в такой день это они должны были как-то порадовать тебя. И уж во всяком случае, никто не должен оставаться внакладе. Ну да бог с ними. Это дело их совести. Будь!
Алексей Никонорович. Будь!
Алла. Так что же, я понимаю так, что подруги членов вашей коммуны хоть и должны были быть скромными, но должны были все же иметь кое-какое наследство?
Алексей Никонорович. Какое еще наследство?
Алла. Ну квартиры или комнаты, на худой конец жилплощадь, одним словом, или вы приглашали их в свое общежитие?
Алексей Никонорович. Конечно, в общежитие, куда же еще. Каждая новая девушка каждого из наших членов обязательно представала перед всем коллективом, и если коллективу она нравилась, мы оставляли их вдвоем, предоставляя им две комнаты.
Алла. А сами куда девались?
Алексей Никонорович. Как куда? Мы забирали одну из бритв, мыло и одеколон и отправлялись ночевать на вокзал.
Алла. И часто вам так приходилось ночевать?
Алексей Никонорович. Случалось, но не особенно часто. Во-первых, члены нашей коммуны не злоупотребляли своим правом изгнания коллектива из дома, во-вторых, мы были очень требовательны, и большинство девушек коллективу все же не нравились. В этом случае мы никуда не уходили, и приведший на этот раз девушку понимал и шел ее провожать домой спать.
Алла. А твои девушки нравились коллективу?
Алексей Никонорович. Я ни разу не приводил ни одной девушки на суд коллектива.
Алла. Да, я помню, этот толстый, Борис, кажется, сказал, что ты был любимцем всех женщин, которых они тогда знали, но ты был настолько скрытным, что они ни разу не видели ни одной женщины, с которой ты бы ходил хотя бы под ручку. Как тебе удавалась такая конспирация при таком вашем тесном содружестве?
Алексей Никонорович. Просто никакой конспирации не было.
Алла. Ты хочешь сказать, что не встречался тогда с женщинами?
Алексей Никонорович. Да.
Алла. Почему?
Алексей Никонорович. Неужели это так трудно понять? Просто я был молод и романтичен и искал свою Дульцинею. И не находил. Меня тогда и звали все Дон Кихот. И за это тоже.
Алла. Да, этот толстый об этом говорил. Я не все слышала, в ресторане была ужасная акустика.
Алексей Никонорович. В ресторане и должна быть ужасная акустика. Чтобы не подслушивали за соседним столиком.
Алла. Да брось ты, просто у нас плохо строят. И я плохо слышала все тосты. Но этот толстый все время обзывал тебя Дон Кихотом. Это я хорошо расслышала. Подумать только, какое все же отсутствие такта у этих технарей — прийти к товарищу на банкет…
Алексей Никонорович. Почему обзывал? Разве Дон Кихотом быть плохо? По-моему, это почетно.
