Волосы у парня переливались и колыхались, словно на ветру чиркнули спичкой. Мигающий свет под потолком пульсировал, точно живая неуловимая сила, и казалось, этот рослый парень с ключом как бы расплывается, не оставляя на желтых стенах даже четкой тени. Он напоминал саламандру в огне. «Берегись!» — хотелось сказать ему, но и сразу же: «Иди сюда!» А он стоял и рассеянно, нервно перебрасывал ключ из одной руки в другую. Вдруг ему как будто надоела эта игра: рука задержалась, затем метнулась, но слишком поздно, и ключ упал на пол.
Все, кроме Альберта и Элли, посмотрели в его сторону. Ключ громко звякнул, и в этом резком металлическом звуке словно крылись вызов и предостережение. Все даже вздрогнули. В тишине зала, где шелестели под потолком бабочки, где каждый человек мирно сидел среди своих вещей в уверенном ожидании отъезда, звон ключа прозвучал оскорблением, нескромным вопросом. Между молодым человеком и ожидающими как бы выросла стена легкой досады.
Молодой человек увидел встревоженные, но сдержанные, апатичные лица, которые на мгновение повернулись к нему, и губы его тронула легкая усмешка. Он пошел подобрать ключ.
Но ключ, сверкнув, скользнул по полу и лежал теперь в пыли у ног Альберта Моргана.
Альберт Морган уже нагнулся за ним. Стоя напротив, молодой человек видел, как Альберт медленно, внимательно разглядывает ключ, а его лицо и руки выражают изумление, как будто ключ свалился с неба. Неужели он не слышал звона? Странный какой-то…
Молодой человек, судя по всему, решил не разрушать чудо — он не отобрал ключ у Альберта. Он отошел, а в его опущенных глазах мелькнул не то острый интерес, не то нечто более загадочное, быть может, покорность судьбе.
Альберт, наверно, задумавшись смотрел на пол, как вдруг по темной половице скользнул блестящий ключ. И, видно, сразу хлынули воспоминания — лицо его дернулось и застыло. Какая давняя, невинная картина воскресла в его памяти? Может, он вспомнил рыбу, которую мальчишкой увидел на поверхности сверкающего на солнце озера? Ключ появился тоже неожиданно, ошеломляюще, был так же полон особого значения. Альберт сидел, положив ключ на широко раскрытую ладонь. До чего же отчаянными и тщетными выглядят попытки убогих высказаться! Когда он взял в руки этот неизвестно откуда появившийся ключ, почувствовал тяжесть на ладони, его всего словно обожгло восторгом. Он повернулся к жене. Губы у него дрожали.
А хозяин ключа все еще ждал — казалось, непонятная радость человечка была для него важнее всего. А когда он увидел, что Элли, отодвинув с запястья ремешок сумки, заговорила с мужем на пальцах, его словно ударило током.
Остальные тоже увидели, что делает Элли, и дешевенькая жалость прокатилась по всему залу, как грязная волна, вспенивающаяся на общественном пляже. «Глухонемые!» — быстро прошелестело от скамьи к скамье. Но где им было видеть то, что видел рыжий? А он, хотя и не понимал слов, сказанных Элли, заволновался, поняв ошибку человечка, увидев его напрасные изумление и радость.
Альберт ответил жене. Его руки сказали: «Я нашел его. Теперь он мой. Он появился неспроста! Он что-то означает. Теперь нам будет легче друг с другом, мы будем лучше ладить… Может быть, когда мы приедем в Ниагара-Фолс, мы даже полюбим друг друга, как другие люди. Может, и мы поженились по любви, а не потому, что мы оба калеки, неспособные говорить и потому одинокие. Теперь ты можешь больше не стыдиться, что я такой осторожный, всю жизнь медлю и ни на что не решаюсь… Теперь у тебя есть надежда. Ведь это я нашел ключ. Запомни: это я его нашел». Он внезапно рассмеялся, совсем беззвучно.
Все смотрели, как он произносит на пальцах свою короткую страстную речь. Людям было неловко, они смутно сознавали, что происходит что-то важное, и это почему-то шокировало их, но они не могли вмешаться — как будто это они были глухонемыми, а он умел говорить. Когда же он рассмеялся, несколько человек непроизвольно, с облегчением засмеялись вместе с ним и отвернулись. Один только молодой человек не двинулся с места и, стоя невдалеке, внимательно наблюдал.
«Ключ появился здесь непонятно откуда, а это что-то да значит, — говорил муж. Он поднес ключ прямо к глазам жены. — Ты всегда молишься, веришь в чудеса, вот тебе и чудо в ответ на молитвы. Оно явилось мне».
Жена смущенно осмотрелась и ответила:
«Вечно ты мелешь глупости. Успокойся».
Но втайне она была довольна и, когда он медленно, как всегда, опустил глаза, тотчас наклонилась к нему, будто хотела взять свои слова обратно, и положила ему на ладонь свою руку, коснувшись ключа натруженными, неуклюжими от нежности пальцами. Теперь уже они, занятые только собой, не смотрели вокруг. Они глядели друг на друга напряженно, торжественно — им хотелось, чтобы каждое движение было правильно понято.
«Пойми же, это особый знак, — снова начал он; пальцы его от волнения двигались неловко и скованно. — Это знак, знак чего-то, что мы заслужили, — знак счастья. Мы найдем его в Ниагара-Фолс».
А потом, словно вдруг застеснявшись даже ее, Альберт слегка отвернулся и опустил ключ в карман. Теперь они сидели, положив руки на колени, и смотрели на чемодан.
Молодой человек медленно повернулся и, отойдя обратно к стене, достал сигарету и закурил.
Темнота за окнами смыкалась вокруг станции, плотная, как камень, и маленький зал был закован в ней, как мошка в янтаре, чтобы навечно сохранить этот миг надежды. Подошел поезд — всего несколько вагонов, — остановился и почти беззвучно ушел.
На станции все переменилось: одни уехали, другие встрепенулись во сне и снова заснули, третьи бродили по залу. Только глухонемые и никуда, очевидно, не спешивший молодой человек остались на прежних местах.
Молодой человек все курил. Он был одет, как одеваются, например, молодые городские врачи, и все же не производил впечатления городского жителя. Он выглядел очень сильным и энергичным, но при этом в нем чувствовалось что-то необычное, какая-то встревоженность и настороженность, и оттого сила его не представала во всей красоте силы — уверенной и спокойной, а казалась словно бы ускользающей и зыбкой. Не молодость была главной чертой его личности, хотя именно через нее проявлялась его потребность в деятельности; то, как он стоял, хмуро затягиваясь сигаретой, заставляло опасаться, что он воплотит свою жизненную цель, какова бы она ни была, не в этой молодости и силе, не в действии, а в сострадательном отчуждении, в интуитивных, бессознательных дарах и жертвах — и не потому, что в мире слишком многое требовало применения его силы, а потому, что слишком чутко он на все отзывался.
Он ошеломлял, когда вы смотрели на него, а когда отворачивались, закрывали глаза и не видели больше ни его, ни желтой комнаты, в вашем воображении словно запечатлевалась тень его напряженности и всей напряженности, накопившейся в этом зале: чернота и свет, негатив рядом с позитивом. Казалось, между вашими душами искусно протянули какие-то тончайшие нити, чтобы вы осознали и его радость, и отчаяние. Вы ощущали всю полноту и тщету жизни этого незнакомого человека.
Вошел дежурный по станции и, увидев глухонемых, перестал размахивать фонарем. Со смущенным и недовольным видом он подошел к ним, резко жестикулируя и пожимая плечами.
Глухонемых будто громом поразило. Элли на какой-то миг вся поникла. Но в глазах Альберта появилось даже что-то вроде бравады.
— Они пропустили свой поезд, — громко, ни к кому не обращаясь, объявил рыжеволосый.
Дежурный, точно извиняясь, поставил фонарь у ног Альберта и быстро ушел.
И, словно замыкая круг, молодой человек тоже подошел к глухонемым и молча остановился рядом. С укором взглянув на него, Элли подняла руку и сняла шляпу.
Они снова начали разговор на пальцах и говорили быстро, почти одновременно. Старые, привычные ощущения вернулись к ним. Глядя на их сходство — у нее тоже были светлые волосы, — можно было подумать, что они вместе росли, что они даже двоюродные брат и сестра, пораженные одной и той же болезнью и отправленные из дому в один и тот же муниципальный приют…
Они казались заговорщиками. Они были в тайном заговоре против всего, что давило их, что было вне их понимания, вне их способа объясняться. Жена явно получала от разговора большое удовольствие. Но когда вы смотрели на взъерошенного Альберта, то казалось, что разговор оставался для него чем-то вроде буйной игры, которой Элли научила его как старшая и более сильная.
«Что ему, по-твоему, нужно?» — спросила она, кивая на рыжеволосого, который едва заметно улыбнулся. И как сверкнули ее глаза! Кому дано знать, как глубоко укоренилось в ее душе недоверие ко всему окружающему миру и до какого предела оно довело ее?
«Что ему нужно? Ключ!» — быстро ответил Альберт.
Конечно, ключ! И до чего же чудесно сидеть, спрятав его от чужих и от собственной жены — ведь она не видела, куда он его положил. Он незаметно потрогал ключ, лежащий в кармане почти у самого сердца. Потом удовлетворенно кивнул. Ключ, конечно, появился на полу перед его глазами внезапно, но нельзя сказать, чтобы совсем уж неожиданно. Так все в жизни и бывает. Элли этого не понять!
