— А я кое–что про тебя знаю.
— Что?
— Ты красить не умеешь, — улыбка ее стала шире, — тебе даже не разглядеть, где неровно.
— Твоя правда, — смиренно признал Нитц, — я чертовски близорук.
Развернувшись на голой пятке, Мэри Энн проследовала в гостиную и снова взялась за дело.
В десять тридцать Шиллинг спустился к припаркованной машине и достал из бардачка пол–литра «Глейва»[137]. При виде бутылки лицо Нитца посерело от жадности и предвкушения.
— Боже правый, — проговорил он, — чего это у вас там, дядя? Это что — настоящий?
Порывшись в коробках с тарелками и кастрюлями, Шиллинг откопал три стакана, наполнил их до половины водой из–под крана, поставил на кафель раковины и открыл бутылку.
— Эй, стоп, — запротестовал Нитц, — мне этой дурацкой воды не надо.
— Это чтоб запить, — объяснил Шиллинг, передавая ему бутылку.
— Ух. — Тот хватал воздух, фыркая и покачивая головой. Утерев рот тыльной стороной ладони, он передал бутылку Шиллингу. — Да уж. Знаете, как я это называю? Писи ангелов, чисто и просто.
В дверном проеме показалась любопытная Мэри Энн.
— А мне?
— Тебе можно столовую ложку, — сказал Шиллинг.
Ее глаза вспыхнули.
— Столовую ложку, как же! Еще чего… — она схватила бутылку, — ты же давал мне то вино, тогда.
— Это совсем другое, — сказал он, но нашел пластиковый мерный стаканчик и налил ей с мизинец. — Только смотри не подавись, — предупредил он, — сразу не пей, а потягивай маленькими глоточками, как сироп от кашля.
Мэри Энн глянула на него и с интересом подняла край стаканчика. Сморщив носик, она сказала:
— Бензином пахнет.
— Ты уже пила скотч, — сказал Нитц. — Туини пьет скотч — у него ты и пробовала.
Мужчины, каждый глубоко погрузившись в свои мысли, смотрели, как девушка одним глотком осушила стаканчик. Мэри Энн скорчила рожицу, вздрогнула и потянулась за стаканом с водой.
— Видишь, — проворчал Шиллинг, — тебе это совсем ни к чему; тебе ведь даже не понравилось.
— Это нужно с чем–то смешивать, — уклончиво ответила она, — может, с фруктовым соком.
Нитц покачал головой:
— Какое–то время тебе лучше держаться от меня подальше.
— Ничего, это у тебя пройдет.
Мэри Энн исчезла в гостиной; забравшись обратно на стул, она вернулась к работе.
Мужчины сделали еще по глотку скотча.
— Превосходная вещь, — сказал Шиллинг.
— Мое мнение вы уже знаете, — сказал Нитц, — но это не для детей.
— Согласен, — пробурчал Шиллинг, ощущая неловкость, — я и дал–то ей всего ничего.
— Ладно, — сказал Нитц и вышел, оставив Шиллинга одного, — пора в соляные копи.
— Будем считать, что мы в расчете, — произнес Шиллинг, глядя ему вслед.
Он с грустью почувствовал, что Нитц жестоко ревнует, — и знал, что ревность эта справедлива и оправдана. Он пришел и вытащил девочку из ее мира, ее городка, прочь от Нитца. Его можно было понять.
— Еще не в расчете, — отозвался Нитц, — я хочу закончить спальню.
— Хорошо, — покорно сказал Шиллинг.
Они работали до половины двенадцатого. Шиллинг полз по полу, докрашивая плинтус, и понимал, что выпрямить ноги будет очень непросто. Синяк на колене, который он набил о прилавок, набух и болел.
— Старею, — сказал он Нитцу, остановился и бросил кисточку.
— Все, наработались? — с тревогой спросила Мэри Энн. — Оба?
Нитц с виноватым видом зашел в гостиную, теребя свою потертую спортивную куртку.
— Прости, дорогая, мне нужно в «Королек», иначе Итон меня уволит.
Шиллинг вздохнул с тайным облегчением.
— Я отвезу вас. В любом случае пора закругляться; для одного вечера мы сделали более чем достаточно.
— Боже мой, а ведь мне еще играть, — Нитц выставил свои запачканные краской пальцы, — вместо этих надо вставить новые.
Пройдя с Нитцем на кухню, Шиллинг сказал:
— Сделаете мне одолжение?
— Конечно, — согласился Нитц.
— Возьмите скотч себе.
Это был жест примирения… кроме того, теперь ему хотелось избавиться от этой бутылки.
— Черт побери, да я на столько не накрасил.
— Я думал, мы прикончим ее здесь, но потерял счет времени. — Он положил бутылку в коричневый бумажный пакет и преподнес его Нитцу. — Договорились?
Шлепая босыми пятками, на кухню вошла Мэри Энн.
— А можно я тоже поеду? — взмолилась она. — Я хочу с тобой.
— Сотри сначала краску с лица, — сказал Шиллинг.
Она зарделась и стала искать влажную тряпку.
— Ты же не против? Здесь так одиноко… мебели никакой, сплошная грязь и бардак. Мы так и не закончили.
— Да с удовольствием, — пробормотал Шиллинг, все еще слегка расстроенный поведением Нитца.
Она вытерла краску с лица, и он подал ей жакет. Потом она пошла за мужчинами на лестницу; спустившись, они оказались на темной улице. Доехали они буквально за минуту.
— Народу, похоже, набилось достаточно, — сказал Шиллинг, когда обитые красные двери «Королька» раскрылись, чтобы впустить какую–то парочку. Он впервые видел это место — ее привычное убежище. Вдруг он произнес:
— Хочешь, зайдем ненадолго?
— Не в таком виде.
— Какая разница? — сказал Нитц, вылезая из машины на тротуар.
— Нет, — решила она, глянув на Шиллинга, — как–нибудь в другой раз; я хочу вернуться. Там еще очень много работы.
— Работа не убежит, — говорил Нитц, стоя у машины, — не нервничай, Мэри.
— Я не нервничаю.
— Ты не сможешь сделать все за день, куколка.
— Легко тебе говорить, — буркнула Мэри Энн. Она придвинулась к Шиллингу, за что тот был ей благодарен. — Тебе не придется там спать.
— Тебе тоже, — сказал Нитц.
— Я собираюсь ночевать там.
— Следи повнимательней за тем, где остаешься на ночь, — сказал Нитц, и Шиллинг подался вперед, потому что понимал, к чему это все ведет. Но было поздно — Нитц уже продолжал: — Нехорошо это, Мэри. Прости меня. Мне чертовски жаль, но это правда. Он слишком стар для тебя.
— Доброй ночи, Пол.
Он даже не взглянул на него.
— Я должен был это сказать.
— Все — хорошо, — жестко сказала она.
— А что хорошего? Ну, может, и много чего. Но все равно недостаточно. А теперь ненавидь меня, если хочешь.
— Я тебя не ненавижу, — произнесла она слабым отрешенным голосом, как будто вглядывалась во что–то очень далекое.
Нитц потянулся, чтобы щелкнуть ее по носу, но она отпрянула.
— Поговорим об этом как–нибудь в другой раз, — сказал Шиллинг. — Мы все устали. Сейчас не лучшее время.
— Время не лучшее, — согласился Нитц. — А что лучшее? Все совсем не так хорошо, как ты думаешь, Мэри. Или хочешь думать.
Шиллинг завел мотор.
— Оставь ее в покое.
— Простите, — сказал Нитц. — Я, правда, прошу прощения. Думаете, мне это нравится?
— Тебя ждут на работе, — отрезал Шиллинг.
Он отжал сцепление, и машина поехала. Перегнувшись через Мэри Энн, он захлопнул дверь. Она не возразила, даже не пошевелилась. Нитц, сжимая коричневый бумажный пакет, постоял на тротуаре, а потом повернулся и исчез внутри бара.
Через какое–то время Шиллинг сказал:
— И Христа распяли одни из самых славных людей на земле.
— Что это значит? — пробурчала Мэри Энн.
— Это значит, что Нитц — славный парень, но у него есть свои предубеждения, свои идеи. И свои желания, конечно, как и у всех нас. Он не смотрит со стороны. Ты ему не безразлична, очень даже не безразлична.
— Хорошо, — сказала она, — мне приятно это слышать.
Он чувствовал, что совершает ошибку, продолжая этот разговор. Она была не в том состоянии, чтобы слушать, рассуждать и принимать решения. Но он не мог остановиться:
— Прости меня.
— За что?
— За эту перебранку.
— Да, — кивнула она и уставилась в окно.
Они катили дальше по темной улице, и вдруг он спросил:
— Ты уверена, что тебе это нужно?
— Что — это? Да, я так хочу. Я уверена.
— Ты слышала, что он сказал. И ты доверяешь ему. А что с твоей соседкой? Она сможет найти кого–то другого? Или ей придется одной платить за всю квартиру?
— За нее не беспокойся, — сказала Мэри Энн, решительным жестом отметая его сомнения, — бабок у нее навалом.
— Все произошло так быстро. Ты не успела ничего толком обдумать.
Она пожала плечами.
— Ну и что?
— Тебе нужно больше времени, Мэри. — Нитц вынудил его сказать это. — Ты должна абсолютно ясно понимать, во что ты ввязываешься. В чем–то он прав. Я не хочу… ну, втянуть тебя во что–то не то.
— Не глупи. Квартира мне очень понравилась. Я хочу развесить там репродукции и разложить циновки. Ты можешь повозить меня и помочь все выбрать. И одежду… — глаза ее загорелись новыми идеями и планами. — Я хочу, чтобы мне было что надеть, когда мы снова пойдем…
