— Пойди, расскажи соседям, — ответила Мэри Энн. Она закончила завтрак и отнесла посуду в раковину.
— Я хочу обсудить с тобой кое–что, — продолжала миссис Рейнольдс, — мои хорошие знакомые говорят, что тебя видели с певцом из какого–то бара. Не помню точно, как этот бар называется, но неважно. Он ведь цветной, этот певец, верно? И как это люди обо всем узнают, просто удивительно. Я читала в газете про черномазого, который убил белого человека, и его арестовали. Удивительно, что его выпустили под залог. У них, должно быть, хорошие связи тут, в Калифорнии, особенно в Лос–Анджелесе. — Скрестив руки, она ходила за Мэри Энн. — Когда мы с тобой обсуждали супружеские отношения, я упоминала о том, как сложно незамужней девушке приобрести колпачок. Однако с помощью знакомых можно… — речь ее прервалась.
В кожанке и рабочих штанах, с контейнером для ленча под мышкой, в дверях появился Эд Рейнольдс; он как раз собирался на завод.
— Как поживает моя девочка? — спросил он. — И где это ты пропадаешь последние месяцы? Только давай начистоту.
— Я снимаю квартиру — ты же знаешь.
Она попятилась от отца и повернулась к нему спиной.
— А откуда ты явилась вчера ночью?
— Говорят, она спуталась с цветным парнем, — сказала миссис Рейнольдс, — спроси ее сам. Я не могу от нее ничего добиться. Может, ты сумеешь.
— Она не залетела? Ты ее посмотрела?
— Вчера вечером не получилось.
— Не ходите за мной, — сказала Мэри Энн, выбегая из кухни к своей бывшей спальне. — Мне на работу пора! — трусливо взвизгнула она, когда мать увязалась за ней. Пытаясь запереть дверь, она завопила: — Убери от меня свои руки, черт побери!
— Лучше пусти меня, — отвечала мать, — или войдет он; ты же не хочешь, чтоб он заходил, так что ради своего же блага пусти меня. — Она распахнула дверь. — Когда они были последний раз?
— Чего последний раз?
Делая вид, что не обращает на мать внимания, Мэри Энн порылась в стенном шкафу и вынула оттуда темно–красный костюм. Из комода она достала старую сумочку; сорок долларов были на месте — там, где она их спрятала. Они их не нашли.
— Месячные, — уточнила миссис Рейнольдс, — или ты не помнишь?
— Нет, не помню. В прошлом месяце.
Торопясь и нервничая, Мэри Энн припрятала джинсы и футболку, в которых пришла прошлой ночью. Она уже начала натягивать узкую юбку, как вдруг мать отскочила от двери и рванула к ней.
— Отпусти! — завизжала Мэри Энн, царапаясь и впиваясь ногтями.
Эд Рейнольдс встал в дверях и пристально наблюдал за происходящим.
Схватив девушку за талию, Роуз Рейнольдс стянула с нее трусы и с силой запустила руку ей в промежность. Мэри Энн визжала, пытаясь вырваться. Наконец, удовлетворив свой интерес, мисс Рейнольдс отпустила ее и большими шагами отошла к двери.
— Убирайтесь отсюда! — завопила Мэри Энн; она схватила туфлю и запустила матери вслед. По ее лицу текли слезы ярости. — Пошли вон!
Она подбежала к родителям, вытолкала их из комнаты и захлопнула дверь.
Всхлипывая и теребя одежду, она с грехом пополам привела себя в порядок. Было слышно, как они обсуждают ее за дверью.
— Заткнитесь! — закричала она, утирая слезы тыльной стороной ладони.
А потом поспешила выполнять свой план.
В девять часов она уже маячила возле «Ленивого королька». Тафт Итон — угрюмый, в грязном переднике и рабочих штанах — подметал тротуар. Когда она подошла, он попытался сделать вид, что в упор ее не видит.
— Чего тебе? — спросил он наконец. — Вечно с тобой одни неприятности.
— Ты можешь оказать мне услугу, — сказала Мэри Энн.
— Какого рода?
— Я хочу снять комнату.
— Я не сдаю комнат.
— Ты знаешь все дома в округе. Где есть свободное место? Просто комната, самая дешевая.
— Здесь все больше цветные.
— Знаю. Здесь дешевле.
Кроме того, присутствие негров успокаивало — а сейчас ей было нужно именно это.
— А что случилось с твоей квартирой?
— Тебя это не касается. Давай ближе к делу — у меня времени в обрез. Я не могу целый день ходить и присматривать себе жилье.
Итон задумался.
— Без кухни. И ты знаешь, как тут с цветными. Хотя да, ты же любишь с ними якшаться. Только зачем? Какой тебе в этом кайф, а?
Мэри Энн вздохнула:
— Может, эту часть пропустим?
— У Карлтона Туини проблемы с законом, и все из–за тебя.
— Я в этом не виновата.
— Ты его девушка. Ну, или была ею. Теперь эта пухлая блондинка. Что у него — аппетит разыгрался?
Мэри Энн терпеливо ждала.
Итон взял швабру и принялся отщипывать от нее свалявшиеся комки пыли.
— Меблированных комнат здесь хватает. Есть одно место — не фонтан, конечно. Там живет один из наших поваров.
— Отлично. Давай адрес.
— Поди, сама его спроси; он на кухне, — сказал Итон, но, когда Мэри Энн уже подошла к двери, передумал. — Нет уж, мне будет спокойней, если твоего носа тут не будет.
Он записал адрес в блокнот из кожзаменителя, вырвал листок и протянул ей.
— Это та еще дыра; ты там не останешься. Полно алкашей и помойных крыс из канализации. Ты когда–нибудь таких видела? Они приплывают из залива. Вот, — он показал руками, — здоровые, как собаки.
— Спасибо, — сказала Мэри Энн, засунув записку в карман.
— А в чем, собственно, дело? — бухтел Итон, когда она отходила. — За тебя что, и заплатить некому? У такой–то красотки?
Здание полностью соответствовало описанию Итона. Высокое и узкое, оно было втиснуто между магазином медицинских инструментов и телемастерской. Некрашеные ступеньки вели на крыльцо, где она обнаружила стул и опрокинутую винную бутылку. Она позвонила в звонок и стала ждать.
Крошечная, высохшая цветная старушка с острыми черными глазенками и длинным крючковатым носом открыла дверь и внимательно посмотрела на нее.
— Да? — визгливо спросила она. — Что вам нужно?
— Комнату, — ответила она. — Тафт Итон сказал, что у вас, может, есть свободная.
Женщине это имя ничего не говорило.
— Комнату? Нет тут никаких комнат.
— Здесь разве не меблированные комнаты?
— Да, — сказала старушка, перекрывая проход сухощавой рукой.
Одета она была в мешковатое серое платье и белые гольфы. За ней открывался тусклый интерьер парадной: сырое и мрачное углубление, где Мэри Энн разглядела стол и зеркало, цветок в горшке и начало лестницы.
— Но у нас все занято.
— Отлично, — сказала Мэри Энн, — а мне что прикажете делать?
Старушка уже закрывала дверь, но остановилась, подумала и сказала:
— А когда она вам понадобится?
— Прямо сейчас. Сегодня.
— Обычно мы сдаем только цветным.
— Мне это все равно.
— У вас кавалеров не слишком много? У нас тут спокойно. Я стараюсь, чтоб все было прилично.
— Никаких кавалеров.
— Спиртное употребляете?
— Нет.
— Точно?
— Абсолютно, — убедила ее Мэри Энн, постукивая по крыльцу каблучком и заглядывая через голову старушки, — и каждый вечер перед сном читаю Библию.
— А в какую церковь ходите?
— В первую пресвитерианскую, — сказала она наугад.
Старушка задумалась.
— Тут принято соблюдать тишину — я слежу, чтоб никто не шумел и не безобразничал. Здесь живут одиннадцать человек, и все они приличные, уважаемые люди. После десяти радио не включать. Ванны после девяти не принимать.
— Супер, — вздохнула Мэри Энн.
— У меня есть одна свободная комната. Не уверена, могу ли я вам ее сдать… но все же покажу. Не желаете зайти посмотреть?
— Конечно, — ответила Мэри Энн, протискиваясь мимо нее в парадную, — давайте посмотрим.
В девять тридцать она приехала в оплаченную Шиллингом квартиру с панелями красного дерева.
Она открыла дверь своим ключом, но внутрь не зашла. Здесь так и стоял запах свежей краски — сильный, тошнотворный запах. Из окон лился холодный утренний свет; бледные блики ложились на смятые, закапанные краской газеты, разбросанные на полу. В квартире было до жути пусто. Посреди каждой комнаты стояли нераспакованные картонные коробки с ее пожитками. Коробки, газеты, все еще сочащиеся краской кисти и валики…
Она спустилась вниз, к соседям, и резко постучала в дверь. Когда хозяин — лысеющий мужчина средних лет — открыл, она спросила:
— Можно от вас позвонить? Я ваша соседка сверху.
Она вызвала городское такси и пошла наверх — ждать.
Хозяйка объявилась, когда она руководила погрузкой вещей. Таксометр бодро тикал, а водитель носил коробки и складывал их в багажник; оба уже вспотели, тяжело дышали и были рады, что дело близится к концу.
— Святые небеса, — начала хозяйка, — что все это значит?
Мэри Энн притормозила:
— Я переезжаю.
— Да, я вижу. Ну, и в чем же дело? Кажется, я имею право знать.
