распахнулись. Привлекательные карие глаза на веснушчатом личике. Интересно, подумала миссис Оливер, сколько ей лет? Пожалуй, не больше тридцати.
— Правда? — удивилась Морин. — Ну, не знаю. Я, конечно, всех их страшно люблю, но разве этого достаточно?
Пуаро кашлянул.
— Не сочтите меня бесцеремонным, мадам, но если жена по-настоящему любит своего мужа, она должна заботиться о том, как он питается. Питание — вещь серьезная.
Морин, похоже, эти слова немного задели.
— А что? — вспыхнула она. — Голодный мой муж не ходит. Только и делаю, что его кормлю.
— Я имел в виду качество пищи.
— Вы хотите сказать, что я плохо готовлю, — догадалась Морин. — Но я всегда считала: что именно человек ест — это неважно.
Пуаро издал стон.
— Или что на нем надето, — рассеянно продолжала Морин. — Или чем он занимается. Я думаю, все это наносное и в жизни мало что значит.
Минуту-другую она молчала, глаза от выпитого подернулись какой-то дымкой, будто она смотрела в дальние дали.
— На днях одна женщина написала в газету письмо, — вдруг сообщила она. — Дурацкое письмо. Спрашивает, как лучше поступить: отдать ребенка на усыновление чужим людям, которые смогут предоставить ему все возможности — все возможности, так и написано, она имела в виду хорошее образование, приличную одежду, достойное окружение, — либо оставить его при себе, хотя никаких возможностей у нее нет. По-моему, дурацкое письмо — глупее не придумаешь. Главное, чтобы ты мог ребенка прокормить, — все остальное неважно.
Она уставилась в пустой бокал, будто пыталась разглядеть на его дне будущее.
— Я-то знаю, — сказала она. — Ведь меня саму удочерили. Мать меня отдала, и там мне, как пишет эта женщина, предоставили все возможности. Но всегда больно сознавать — даже сейчас, — что от тебя отказалась собственная мать, взяла и отдала тебя своими руками.
— Но, может, она пошла на эту жертву ради вашего же блага, — предположил Пуаро.
Проясненным взором она посмотрела на него.
— Нет, не согласна я с этим. Перед собой эти родители так и оправдываются. На деле все проще — оказывается, они просто могут без тебя обойтись… А сознавать это больно. Я бы от моих детей не отказалась — ни за какие возможности на свете!
— Я считаю, вы совершенно правы, — поддержала ее миссис Оливер.
— С этим я тоже согласен, — сказал Пуаро.
— Вот и договорились, — обрадовалась Морин. — О чем мы тогда спорим?
Как раз в этот момент на террасу вышел Робин и подхватил:
— Да, о чем мы тогда спорим?
— О приемных детях, — доложила Морин. — Мне не нравится быть приемным ребенком, а вам?
— Все же это лучше, чем быть сиротой, разве нет, дорогая? Пожалуй, нам пора идти, правда, Ариадна?
Гости собрались расходиться разом. Доктор Рендел куда-то умчался немного раньше других. Все вместе спустились с холма, весело и громогласно болтая, слегка взвинченные, как оно и бывает, когда вольешь в себя несколько коктейлей.
У ворот Лэбернемс Робин стал настойчиво приглашать всех зайти.
— Расскажем мадре, как прошла вечеринка. Ей, бедняжке, так обидно, что не смогла пойти с нами — опять нога замучила. Но все равно ей жутко хочется знать, что творится вокруг.
Веселая гурьба хлынула в дом, и миссис Апуорд и вправду очень обрадовалась.
— А кто еще там был? — спросила она. — Уэтерби?
— Нет, миссис Уэтерби нездоровится, а эта унылая девица Хендерсон без нее идти отказалась.
— Какая трогательная привязанность, — заметила Шила Рендел.
— Я бы скорее назвал это патологией, — вставил Робин.
— Это все ее мать, — подала голос Морин. — Некоторые матери своих чад прямо съесть готовы.
Она вдруг вспыхнула, наткнувшись на вопросительный взгляд миссис Апуорд.
— Я тебя не пожираю, Робин? — спросила она.
— Мадре! Конечно же, нет!
Чтобы скрыть смущение, Морин быстренько переменила тему — стала рассказывать, как они воспитывают своих ирландских волкодавов. Какое-то время говорили о собаках.
Потом миссис Апуорд решительно сказала:
— От наследственности никуда не денешься — человек ты или собака.
Шила Рендел пробормотала:
— А как же среда?
Миссис Апуорд была категорична:
— Среда, моя дорогая, здесь ни при чем. Она позволяет тебе сменить облицовку — но не более. То, что в человеке заложено, все равно остается при нем, и никуда от этого не деться.
Эркюль Пуаро с любопытством остановил взгляд на Шиле Рендел — лицо ее вдруг пошло красными пятнами. С излишней, как ему показалось, пылкостью она возразила:
— Но ведь это жестоко… и несправедливо.
Миссис Апуорд заметила:
— В жизни много несправедливого.
В разговор вступил Джонни Саммерхейз, неспешным, ленивым голосом он сказал:
— Я согласен с миссис Апуорд. Наследственность сказывается. Я всегда на этом стоял.
В голосе миссис Оливер прозвучал вопрос:
— Вы хотите сказать, что все передается? «И проявляется в грядущих поколениях…»
Морин Саммерхейз неожиданно отозвалась своим приятным высоким голосом:
— Но у этой цитаты есть продолжение: «И потому будь к людям милосерден».
Все снова немножко смутились — слишком серьезная нота зазвучала в разговоре.
Чтобы переменить тему, накинулись с вопросами на Пуаро.
— Расскажите нам про миссис Макгинти, месье Пуаро. Почему вы считаете, что этот омерзительный жилец ее не убил?
— Между прочим, он часто бормотал что-то невнятное, — припомнил Робин. — Бродит по переулкам и что-то себе бормочет. Я его часто встречал. И могу вам точно сказать — вид у него был жутко странный.
— Наверное, месье Пуаро, у вас есть какая-то причина полагать, что он ее не убивал. Скажите нам, что это за причина.
Пуаро улыбнулся окружающим. Покрутил усы.
— Если ее убил не он, кто же тогда?
— Да, кто же?
Миссис Апуорд сухо произнесла:
— Не ставьте человека в неловкое положение. Возможно, он подозревает кого-то из нас.
— Кого-то из нас? Ого!
Поднялся гомон, а глаза Пуаро встретились с глазами миссис Апуорд. В них было хитрое довольство и что-то еще… Вызов?
— Он подозревает кого-то из нас! — воскликнул Робин в полном восторге. — Так, начнем с Морин. — Он изобразил из себя напористого следователя. — Где вы были вечером… какое это было число?
— Двадцать второе ноября, — подсказал Пуаро.
— Где вы были вечером двадцать второго ноября?
— Убей бог, не помню, — откликнулась Морин.
— Кто это может помнить, столько времени прошло, — заметила миссис Рендел.
— А я помню, — похвастался Робин, — потому что в тот вечер я вещал на радио. В Коулпорте читал лекцию «О некоторых аспектах театрального искусства». Я хорошо это помню, потому что долго распространялся о поденщице из «Серебряной коробки» Голсуорси, а на следующий день стало известно, что убили миссис Макгинти, и я еще подумал: интересно, поденщица в пьесе была похожа на миссис Макгинти или нет?
— Точно, — внезапно заявила Шила Рендел. — Я тоже
