Во второй раз русы пошли на приступ с двух концов вала, и над толпой тархановцев взлетели изумленные крики: русы волокли к городу что-то вроде стен, собранных из толстых связок прутьев, а поставлено все это было на санные полозья. Зачем – скоро стало ясно: пущенные из городца стрелы застревали в связках прутьев, не причиняя русам никакого вреда. Вот зачем они все утро бегали к лесу!
Когда русы были уже вблизи вала, из-за передвижной стены взметнулись веревки с железными крючьями, упали и зацепились за верхний край плетня. Сразу множество русов навалились на веревки, дружно потянули – плетень затрещал и зашатался.
– Руби! – поняв, чем это грозит, рявкнул Хастен и сам живо съехал по обледенелому валу.
Несколько человек последовали за ним, но обрубить веревки не удавалось – плетень был выше человеческого роста и люди до них не доставали.
Плетень начал рушиться – падали сразу целые куски длиной в десять шагов. Поставленный против обычных четвероногих волков, плетень не способен был защитить от волков двуногих и вооруженных железным оружием. Видя, что попытка безнадежно, Хастен торопливо полез обратно на вал. За спиной кусок плетня рухнул, в лед между его ногами вонзилась стрела…
Из-за передвижных стен ударили луки – густым роем полетели стрелы. Люди на валу падали, роняли оружие, скатывались внутрь городка, чтобы укрыться за валом.
А пришельцы только того и ждали.
– Р-р-ру-у-усь! – закричал могучий голос возле красного стяга с черным вороном.
– Р-ру-усь! – подхватили другие. – За Годреда!
– Го-о-д-ре-ед! – разносился крик сотен голосов, и казалось, все русы разом призывают богов[74].
Хирдманы бежали к валу, по двое-трое неся лестницы, собранные из жердей. Их бросали на склон вала – тесно, одну к одной – и живо лезли по ним наверх, будто муравьи. Больше лед на склоне не мог им помешать, и подъем совершался в мгновение ока.
– Бей их! – истошно орал Ярдар, выскочив на вал. – Бе-ей!
Русы были уже почти наверху – на склоне вала, в трех шагах, в двух. Вот один уже совсем рядом. Ярдар встретил ударом кромки щита, тот покачнулся на лестнице, и Ярдар ударил его мечом по ребрам. Затем ударом в шею срубил того, что справа выскочил было на гребень вала. Снизу высунулось жало копья – Ярдар успел и его отбить. Сам мельком удивился, откуда эта легкость и быстрота. Рядом кто-то из своих – не успел заметить кто – повалилися назад с сулицей в груди, и через миг Ярдар уже бился с его убийцей.
Все исчезло – мысли, опасения, ожидания, чувства и надежды. Каждый миг стал огромен и важен, как вся жизнь. Принять на щит могучий удар топора – в ответ рубануть мечом сверху вниз. Рус закрылся щитом, и Ярдар сильным ударом ноги просто сбросил его с вала вниз, на головы тех, кто лез позади него. Еще одним меньше! Вырывая у смерти один миг за другим, Ярдар каждый ощущал как победу. В груди ширилось воодушевление. Он чувствовал себя сильным и даже почти верил, что сумеет перебить их всех и отстоять город. И эта толпа в низких варяжских шлемах сгинет, как дурной сон, а Тархан-городец останется…
Стрела скользнула по пластине панциря. Сулица снизу едва не угодила в лицо, но Ярдар отбил ее щитом… и тут подломилась правая нога.
Роняя щит, Ярдар опрокинулся на спину. Попытался зажать рану и не понял – ниже колена ноги просто не было, а торчал обрубок кости и кровь лилась рекой. Над ним вознесся, будто вырастая из-под земли, огромный русобородый рус в кольчуге. Шлем у него был хазарский – островерхий, с золочеными накладками, и Ярдар еще успел удивиться – как будто свой… Но в руке у здоровяка был русский меч-корляг, на клинке блестела свежая кровь. Ярдар еще успел понять – это его собственная кровь.
Клинок взметнулся к серому зимнему небу и стал опускаться. Медленно, как во сне…
…Оди́н есть. Свен знал в лицо тархановских воевод, и одного, и второго, да их нетрудно было отличить по богато украшенным шлемам. Больше ему шлем не нужен – нету головы. Вчера вас было двое и нас двое, потом нас стало… один, но теперь и вас один. Зарубив одного из здешних воевод, Свен не ощутил особого торжества, лишь отметил – мы посчитались. Но это войско посчиталось с войском. Сам он еще не посчитался с тем псом, который… стрелял в Годо. И пока тот пес топчет землю, каждый миг оставался для Свена мученьем.
Сейчас, когда пришло время драться, когда вокруг кричал сотней голосов бой, когда смерть летела к нему со всем сторон и разливалась от клинка Стража Валькирии, Свен задышал легко, почти как прежде. Гнетущая тоска и боль не посмели пойти за ним на тархановский вал, остались где-то позади.
– О́-о-о-ди-и-ин! – закричала Свен, стоя над телом того, в шлеме.
Видишь, Властелин Ратей, вот первый дар для тебя.
В своем голосе Свен услышал голос Годо – раньше всегда старший брат призывал Бога Битв. Голоса их были похожи – родные братья, как-никак, – и у Свена было чувство, будто не он, а Годо сражается сейчас здесь, Годо наносит удары. Годо отмстил за свою смерть… и еще будет мстить.
– Р-р-р-у-усь! – ответили ему сотни голосов.
Русы уже в двух местах ворвались на вал и теперь теснили местных. Вон какой-то старик – из-под валяной шапки видны седые космы, – спиной к нему отбивается от наседающих снизу русов. Пошатнулся, взмахнул руками и полетел вниз – с вала ударили копьем. Между двумя его товарищами остался пустой промежуток. Свен прыгнул вперед и двумя ударами меча закончил дело.
Волна нападавших перехлестнула вал. Здесь битва заканчивалась, стремительно перетекала внутрь городца. Тархановцы бежали к постройкам, надеясь то ли укрыться и спастись, то ли чтобы обороняться в избах. Издали казалось, что на валу густо от войска, но вблизи выяснилось, что мужчин здесь немного, всего несколько десятков, а основная толпа – отроки и бабы. Не раз и не два на кого-то из русов кидалась озверелая баба с топором в руке или тыкала рогатиной из-за угла, а девчонки, затесавшись среди подростков-отроков, с близкого расстояния пускали стрелы в бойцов. И впрямь здесь не то, что в других городцах и весях, здесь как будто даже бабы и девки – оружные.
Как там дела на другом краю вала, ближе к дубу, отсюда было видно плохо, но и оттуда был слышен шум сражения.
– Дренги, за мной! – рявкнул Свен.
Спрыгнув внутрь
