Затем мы проследовали за ними в саму студию, где они продемонстрировали нам совсем свежие работы и свободные зарисовки для продажи.
Адам поставил нам пару миксов известных ди-джеев на его мега-хиты. Нам они очень понравились. И вообще было чертовски приятно находиться в студии такого масштаба с такими талантливыми лююдьми.
В холле висело огромное количество фотографий звезд, записывавших свои хиты в этой студии, которая была одной из самых известных в стране.
На прощание огромный темнокожий Адам с кучей всевозможных цепей на шее и довольно скромный Кито попрощались с нами, обещая сотворить для нас бомбу. Мы покинули студию, окрыленные и одержимые будущим совместным проектом, опять подхватываемые невидимой волной. Снова начали дурачиться и забавляться, как дети, давая всем своим эмоциям возможность выплеснуться наружу. Потом мы неожиданно решили поехать в клуб. Для этого мы снова сделали вираж по городу в поисках новых интересных шмоток и влетели в клуб, как будто на другую планету, планету вечного счастья, музыки, эйфории и энергии.
На следующий день я почему-то не захотела позвонить своему менеджеру и не поставила ее в известность о наших планах с Майком записать дуэт. Мы сами запланировали и организовали для себя фотосессию. И так как фотосессия была назначена только через несколько дней, мы приняли решение остановится в гостинице еще какое-то время. Планы Инкери относительно меня рухнули из-за моего внезапного порыва.
В субботу, часов в 12 ночи, Майк позвонил вниз на ресепшн. Мы заказали в номер виски и клубнику, и портье сообщил нам как бы между прочим, что внизу в ресторане есть рояль.
Через пять минут мы были уже там. Время было 2:45. А мы сочиняли шедевр, предварительно отблагодарив персонал за первоклассное обслуживание и за то, что они попросили последних посетителей покинуть ресторан в ночное время ради нас.
Мы творили нечто из ряда вон выходящее. За окном сияла луна, и я в шутку представила себя волчицей и тихонечко изображала вой на луну.
Майку эта фишка очень понравилась. К четырем утра был готов гениальный набросок, просто необратимый шедевр. Фёрг восседал с умным видом за красным роялям в полумраке, а я, то и дело смеялась и подпевала, иногда позевывая, вспоминая японца и его тонкие пальцы, быстро бегающие по клавишам рояль «For seasons».
Потом Фёрг попросил меня позвонить Адаму. Сгоняв в номер за его телефоном, пока он подбирал последние аккорды левой руки, я уже набирала Раймонда и поднесла трубку пианисту к уху.
– Доброе утро! – с сарказмом отрезал Майк.
Прошла пара секунд, на том конце по громкой связи было четко слышны какие-то телодвижения и нецензурная брань.
– Ты знаешь, сколько времени, подонок?
– Да, надень обратно свою ночную повязочку, ляг на подушку и просто слушай. Послушай, хорошо?
Тишина…
Майк прикоснулся к клавишам, и потекла божественная мелодия, потом дал мне знак – и я спела кусочек новоиспеченного текста. В общем, к концу нашего выступления мы заслужили аплодисменты от барменов и кряхтение самого Адама.
– Алло, Раймонд, ты тут?
– Да, мать вашу, тут, пью кофе. Жду вас к вечеру ЗАВТРАШНЕГО дня, а теперь дайте поспать. Будьте людьми, изверги…
Глава 6. Признание в любви
После разговора мы доползли до постели и тут же погрузились в сладкие сны.
Несколько раз я просыпалась от того, что наши тела прикасались друг к другу, и я, с трудом сдерживая желание, закрывала глаза. И как только я это делала, Майк распахивал свои длинные ресницы и крепче прижимал меня к себе. Шанс уснуть был крайне мал.
Поэтому наше позднее утро началось около часа дня сразу с совместного душа.
Вода стекала по кафелю, «принтованному» роскошными фиолетовыми пионами, и по нашей коже тоненькими струйками.
Дышать было почти нечем: нос был заложен, а его губы не хотели отпускать мои ни на миг. Я задыхалась.
Кипящие тела плавились. Желание обладать друг другом было настолько велико, что если бы вдруг кто-нибудь из нас оторвался от другого хоть на секунду, то тело смогло отреагировать шоком, словно принимая пулю с дальнего расстояния…
* * *
После «ядерного» душа мы выпили молочного зеленого чая и провели совместную медитацию, освободив себя от ненужных мыслей. Еще через полчаса мы наконец-то собрались и уехали в студию.
Майк переворачивал всю меня наизнанку. Мне хотелось готовить ему, стирать, делать ему массаж, слушать его постоянно – в общем, делать всё, чего я раньше для мужчин особо не делала.
В студии мы работали весь вечер и всю ночь до рассвета. Были моменты, когда я начала ловить себя на мысли, что просто быть и существовать без Майка мне будет очень сложно, ведь он стал вторым человеком после Барбары, кому я могла доверять, пускай и ничего не рассказывая. И, глядя в мои глаза, он, возможно, догадывался о моих мыслях и молча время от времени сжимал мою руку, отчего почва уходила у меня из-под ног.
– Завтра! – прокричал мне Майк. – Завтра мы наконец-то доберемся до места, про которое я тебе говорил… там время не имеет значения.
Студия гремела так, что дрожали даже звукоизоляционные стены и потолок сотрясались.
Я вышла покурить и поняла, чего желает моя душа. А моя душа хотела излиться, поделиться с близким человеком самым сокровенным, своими тайнами или просто помолчать о жизни.
Я включила телефон и произнесла голосовую команду. На другой стороне невидимой линии что-то щелкнуло, и гудки переросли в тихие хрипящие слова.
– Ну наконец-то…
Я выглянула в окно: в небе почти со скоростью перемещения цвета скользили КМ, а солнце, прорываясь сквозь кроны деревьев, раздавало асфальту различные тени.
Рядом со студией находилась детская площадка, по периметру которой бегали дети. Глядя на них, хотелось жить еще больше, дышать еще чаще, делать что-то еще быстрее. А в паре километров к северу была железная дорога, по которой неторопливо ехал красный поезд. По его крыше бегали яркие солнечные блики, и он напомнил мне отрывок из одной детской сказки.
Вокал был записан, и наша совместная с Майком песня, которую уже начинали сводить аранжировщики, доносилась сквозь стены музыкальной студии.
– Наконец-то! – снова прохрипел голос из трубки.
И я стала словно прозрачной.
Монолог продолжился…
– Может, скажешь, где ты? Алло! Тебя искали уже…
Шрамы моего сердца воспалилась с новой силой, когда я услышала голос личного психотерапевта, который являлся связующей нитью между моим прошлым и настоящим, как пуповина, которую я никак не могла перерезать.
Я не смогла ничего произнести и снова выключила свой телефон. Большой экран погас, и я так и не сумела сказать ни слова.
* * *
Мои глаза были сонными и уставшими, хотелось спать и есть, даже руки чуть-чуть дрожали – тело нуждалось в срочном принудительном постельном режиме.
Утром из студии мы залетели в милую кофейню, где выпили флэт уайт и запихнули в себя картофельное пюре с колбасками на гриле.
Прилетев в гостиницу, мы рухнули на кровать в одежде и проснулись ближе к вечеру, помятые, но безумно довольные.
Окинув в последний раз взглядом свой номер, мы собрали свои вещи и отправились навстречу таинственным приключениям.
* * *
Наблюдая за Майком, я заметила, что он часто делает какие-то заметки в своем ежедневнике, и сначала делала вид, что не замечаю этого, но потом всё-таки любопытство взяло верх:
– Расскажи мне, что ты пишешь?
– Не сейчас.
– Ты пишешь обо мне?
– Всё тебе расскажи.
– Когда-то мне пришлось завести личный дневник, и он помогал мне справляться со своими эмоциями. Дневник был моим молчаливым другом, который впитывал всё в себя, но ничего не отвечал. Дневники молчат, понимаешь? А я могу дать тебе какой-то ответ, если ты меня о чем-нибудь спросишь, поговори со мной…
– Мне не нужны ответы, – коротко обозначил Майк.
– Почему?
– Потому что я не привык задавать вопросы. Но спасибо, когда они мне понадобятся, я обращусь именно к тебе, – двояко протараторил Майк и наконец улыбнулся.
Пока мы летели, я снова успела почувствовать себя маленькой девочкой, какой-то беззащитной, со своими воспоминаниями. Мне казалось, что если Майк коснется меня даже случайно, я свернусь, как ежик, выставив иголки.
Мне было обидно, что мужчина, влюбивший меня в себя, не хочет говорить со мной о том, о чем он молчит. Для меня это означало нежелание быть со мной честным, искренним до конца. А для меня это было очень важно. Я захотела говорить именно с ним, рассказать ему что-то о себе, но было неподходящее время, место, и всё как-то было не так, и еще я не знала, нужно ли ему знать обо мне или нет. Я судорожно сжалась и вцепилась руками в сидение машины, опустив голову.
Я старалась сдержать слезы и не заплакать, но тихо заплакала, и Майк не понимал, почему, и молчал, что еще больше меня злило.
Он не знал мою трагедию и поэтому не знал меня, не понимал, что я чувствую, и как важны для меня минуты, секунды, прожитые в счастье. Мне очень хотелось быть нужной. Очень. И я понимала, что когда я уходила в себя, со стороны всё выглядело очень глупо. И вот пятое «очень» в разном контексте про себя… за последние пять минут.
