«Бессильны легонькие весла…»
Бессильны легонькие веслаИ лодка вдруг побеждена,По берегам помчались ветлыИ громом стала тишина,
И белой пылью водопаднойКлубится гибель впереди, —И знаешь: это беспощадно,И шепчешь: «Боже, пощади!»
«Запах сырости и воска…»
Запах сырости и воска,В крестном знаменьи рука.Плач ребенка, гнев подростка,Взрослых смирная тоска.
Вьется ладан серовато,Узко вечности окно.Всё бессмысленно и свято,Всё — не нами решено.
«Так трудится над тайной кулака…»
Так трудится над тайной кулакаМальчонка, пальцы крестного считая,И вот — разжал, и вот — ладонь пустаяИ пустоты смущается рука.
Но ты напрасно шепчешь мне: «Не тронь», –Я старше, я добрей и осторожней;Чтоб не найти руки твоей порожней,Я в бедную не загляну ладонь.
«Как тень горы, упала тень разлуки»
Как тень горы, упала тень разлукиНа светлый луг — и он померкнул весь.В траву напрасно зарываю руки, —Я здесь еще — и я уже не здесь.
А за горой, над самой острой граньюВисит заката розовая прядь:Я уложу ее в воспоминанье,Прикрыв глаза, чтоб складок не измять.
«Ну и пусть — глупые, ну и пусть — злые…»
Ну и пусть — глупые, ну и пусть — злые, –Но мы так одиноки, Господи!Такая огромная черная ночь стоит над нами.Прости нам наши жестокие игры земные,Мы как дети, что спать боятся,Из добрых рук вырываютсяИ с игрушкой в руках — засыпают.Не отнимай у нас игрушек наших, Господи!Если возьмешь их —За что схватимся,Что прижмем к сердцу,Зажмурясь и падая-падая-падаяИз ночи в ночь?..
ВРЕМЯ РАЗЛУК. Четвертая книга стихов (Нью-Йорк, 1971)
Посвящаю памяти моего отца
Алексея Викторовича Девель
«Уходят лица, имена и даты…»
Уходят лица, имена и даты,Смолкает звук любимого стиха.Что было розой радости когда-то —В листах альбома — ломкая труха.
Но я молю, забыв о расстоянье,Забыв о тысячах ушедших дней, —До моего последнего дыханьяНе уходи из памяти моей!
«Говоришь, что на нашем пути…»
Говоришь, что на нашем путиНам дороги домой не найти?Говоришь, что мы нищи с тобой —Нищи радостью, нищи судьбой?Да, уже нам домой не успеть,Нам чужие задворки приют, —Но, привыкший бродить и терпеть,Может нищий с отчаянья петь, —А рабу – даже петь не дают.
«Степной бугор над бухтой синей…»
Степной бугор над бухтой синейИ высоты просторный свет,И запах моря и полыни,И мне, должно быть, восемь лет.
Здесь солнце крепче, ветер чищеИ песня тайная слышней:Сейчас она меня отыщетИ больше не расстанусь с ней!
ДОМА
В саду было всё, что надоПростому людскому счастью, —Беседка из виноградаИ клумба со львиной пастью;
В тени запыленных елейКачался легко и мерноНа зыбкой доске качелейДочитанный том Жюль-Верна.
Я семечки — на копейку —В беседке грызу украдкой…А дедушка поднял лейкуНад теплой вечерней грядкой.
«Цветет акация – тепло, обильно…»
Цветет акация – тепло, обильно;Балкон в сору, в медовых лепестках.А на перилах – блюдце пены мыльнойИ, как свирель, соломинка в руках.
И он растет из моего дыханья –Прозрачный, радужный, и заключенВ нем круглый мир и ветра колыханье,Мое лицо, акация, балкон…
Вот, проведя по полу светлой тенью,Он отделился, словно спелый плод, –Еще не веря своему рожденью,Еще колеблясь, в воздухе плывет.
И вдруг поверил, начал подниматься,Смелее, легче, вовсе без труда…Застыл. Исчез. Он жил секунд пятнадцать.И нет его. И не ищи следа.
«Лесопилку бором обступило…»
Лесопилку бором обступило.Розовеют россыпи опилок,Пахнет бревен сваленных кора.На пенек из чащи придорожнойБурундук взобрался осторожный,Рыжий горбик для прыжка собрав.
Пожелай себе звериной доли,О, душа, забудь о прошлой болиИ о той, что зреет впереди, —Стань покойней, зорче и смиренней,И в потоке солнечных мгновенийТолько будь — и ничего не жди.
«С орехом белка бросилась к дуплу…»
С орехом белка бросилась к дуплу,И ласточка в гнездо нырнула — дома.И муравей по серому стволуПеребежал тропинкою знакомой.
А я без цели медлю на пути.Легла в траву. Тепло. Глаза прикрыла.И мне не то что некуда идти,Но только вот зачем идти — забыла.
ОДУВАНЧИК
Головой прозрачно-серойПриподнявшись над травой,Мне навстречу вышел первыйОдуванчик луговой.
Из пушинок цепких сложенЧисто высохший цветок –Так умно неосторожен,Так бесстрашно одинок.
И одна его забота,Радость верная одна –Что созрели для полетаНовой жизни семена.
«В малиннике под пологом жары…»
В малиннике под пологом жарыТаятся ягод розовые плети.Пусть вдохновенно жалят комары,Царапины пунктиром кожу метят, —
Сбирают пальцы теплый урожайИ пахнет он благословенным летомИ тишиной, что высится, дрожа,И вся струится воздухом согретым.
И в памяти — сквозь грохот, пыль, тоску –Еще лежит молчанье той долины,Как на ладони в розовом сокуСветящаяся ягода малины.
ЯСЕНЬ
Вот свежий пень и щепок след:Здесь ясень мой срубили.Стоял он много тихих лет,Крепчая в стройной силе.
И, так спокойно сожжены,Золой распались жгучейВсе сорок три его весныИ осени летучих.
Мой друг, — с покорной простотойТепло отдавший людям,Теперь твой дух за той чертой,Где все мы вместе будем.
Теперь ты в облачном саду,Где жечь и резать — нечем,И я иду к тебе, идуДля неразлучной встречи!
«Серый блеск ноября в лесу…»
Серый блеск ноября в лесу,Желтой глиной скользят откосы,И дождя студеную россыпьОбронила ель на лису.
Рыжим огненным языкомПрометнулась она без звукаМеж стволов серебряных бука,Где ей каждый корень знаком.
На тропинке мокрой стою,А во мхи, в ледяную жижу,Окунул простуженный рыжикБезнадежно шляпку свою.
Дождь, туманы лесных дорог, —Я недвижно сливаюсь с ними,Я свое забываю имяИ роняю — как шишку в мох.
«Холод, ветер… А у нас в Крыму-то…»
Холод, ветер… А у нас в Крыму-тоУ кустов – фиалок бледных племя,И миндаль, как облако раздутый,Отцветает даже в это времяТам, над морем. А у нас в СтамбулеПо террасам над Босфором синимНа припеке солнечном уснулиПлети распушённые глициний, –Разленилось. А у нас в Белграде,Хоть ледок еще по лужам прочен,Но вороны с криком гнезда ладят,И трава пробилась у обочинТех тропинок… А у нас в ТиролеМутный Инн шумит в весеннем блеске,И в горах, где дышится до боли,Зацветают вереск и пролески.И стоит сквозной зеленый конусЛиственницы нежной на пригорке.До нее я больше не дотронусь,Не поглажу. А у нас в Нью-Йорке…
«У тайны воскресения…»
