Одна радость – инспектору никогда больше не придется возвращаться в Кенбурн-Вейл, если только он сам этого не захочет.
Итак, след, по которому он шел, оказался холодным, – единственная холодная вещь этим знойным вечером. На обратном пути в Кингсмаркхэм Вексфорд размышлял обо всем произошедшем за день. Во-первых, инспектора несколько озадачило поведение Мелины Патель. С чего ей понадобилось заявлять об алиби у Полли, если он даже не спрашивал ее об этом? Потому только, что у нее веселый характер и ее красота сочетается с остроумием? Похоже, то, что она ему наговорила, было сказано с расчетом рассмешить, особенно о киношных детективах и судебных исполнителях, достаточно вспомнить ее лукавую улыбку. Во всяком случае, в устах такой милой девушки все это было действительно забавно и очаровательно.
Теперь понятно, почему Полли прятала открытку и опасалась, что Мелина подслушает их разговор. Можно только представить комментарии, которые отпустила бы по этому поводу индуска. Но если она не подслушивала под дверью, откуда, черт побери, она узнала, зачем он приходил? Да нет, все очень просто: ей рассказала соседка сверху, с которой побеседовал этот самый Дайнхарт. Он вполне мог разболтать о том, зачем полиция разыскивает Полли, а Мелина, прочитавшая в газете об убийстве, припомнила дату. Вексфорд так и видел, как внимательно и самодовольно она изучала его удостоверение.
Да, Мелина – просто шаловливая девчонка, пускающая пыль в глаза и разыгрывающая из себя детектива-любителя, решившая смутить его самого, а заодно посмеяться над соседкой. Ладно, чего теперь об этом думать. Рода Комфри нашла бумажник в автобусе или где-нибудь еще, а значит, ему придется начинать все сначала.
До дому он добрался только к девяти. Доры не было, насколько он помнил, она должна была отправиться к свояченице Бердена, у которой подрабатывала, сидя с его детьми. Сильвии тоже не было ни видно, ни слышно. Зато на лестнице сидел Робин в пижаме.
– Жарко, – сказал мальчик. – И спать я не хочу. Ты не устал, деда?
– Не очень, – ответил Вексфорд.
– Бабушка говорила, что ты вернешься ужасно уставшим, но я-то тебя лучше знаю, да? Я ей сказал, что ты наверняка захочешь прогуляться.
– К реке, что ли? Ладно, только накинь что-нибудь и скажи маме, куда мы пойдем.
На речную пойму уже опустились сумерки.
– Полумрак – лучшее время для водяных крыс, – объявил Робин. – Да, вот именно: по-лу-мрак.
Он повторял это слово на все лады, пока они шли к реке, очевидно, оно ему очень нравилось.
Над неторопливо текущей рекой Кингсбрук лениво роились мошки, но жара здесь уже немного спала, воздух был насыщен запахом свежей травы, снимавшим усталость после душного Лондона. Быстро темнело, и через некоторое время Вексфорд сказал внуку:
– Боюсь, нам пора возвращаться.
Робин взял его за руку.
– Да, к тому же сейчас должен приехать папа. Я думал, он в Швеции, а он, оказывается, здесь. Надеюсь, завтра мы уедем домой. Хорошо бы прямо сегодня, но Бен уже спит.
Вексфорд не знал, что ему на это ответить. Зайдя в дом, они услышали приглушенные сердитые голоса, доносившиеся из-за закрытой двери гостиной: там ссорились Сильвия с Нилом. Робин даже не попытался заглянуть в комнату, он отвернулся и начал тереть кулачками глаза.
– Пойдем-ка, малыш, я уложу тебя в кроватку, – предложил Вексфорд, взял мальчика на руки и прижал его к себе с особенной нежностью.
Утром ему позвонили из стовертонского госпиталя. В администрации посчитали, что полиции следует знать о том, что прошедшей ночью мистер Джеймс Комфри, как они выразились, «отправился в мир иной». Их интересовало, кому еще следует сообщить о его смерти, раз его дочь, мисс Рода, убита.
– Свяжитесь с миссис Лилианой Краун, – ответил инспектор, подумав, что и ему самому, пожалуй, следует ее навестить.
Дома он Лилиану, впрочем, не застал: в рыночный день пабы Кингсмаркхэма открывались с десяти. Что же, в таком случае можно было зайти к Паркерам. Сегодня вилла «Белла Виста» с ее сине-зеленой крышей и панорамными окнами соответствовала своему названию – «Прекрасный вид». Свет и жар лились с ярко-голубого, как дверь коттеджа мистера Комфри, неба.
– Умер, значит, наш мистер Комфри-то, – проговорила миссис Паркер, в то время как Вексфорд даже не успел открыть рот. Новости в маленьких городках распространяются стремительно. Из больницы позвонили миссис Краун, а та поделилась с одной из соседских кумушек, и за какой-то час сведения дошли до бабули Паркер.
– Как ужасно умирать, когда по тебе даже некому пролить слезу, молодой человек.
Сегодня она готовила для сушки бобы, нанизывая их на ниточку с ловкостью, которой позавидовала бы любая молодая хозяйка.
– Полагаю, для несчастной Роды это было бы большим облегчением. Я много раз спрашивала себя: что бы она стала делать, если бы старика выписали из больницы, и ей бы пришлось за ним ухаживать? За матушкой-то она ухаживала самоотверженно, бедняжка, всю себя ей посвятила, но они ведь любили друг друга, чего не скажешь о старом Джиме. – Яркие молодые глаза, не отрываясь, смотрели на инспектора. – А кому теперь деньги отойдут-то?
– О каких деньгах вы говорите, миссис Паркер?
– Известно о каких. О деньгах Роды, конечно. Если бы Джим был жив, то они бы достались ему, это я понимаю. А теперь-то как? Интересуюсь я.
Этот аспект проблемы пока не приходил инспектору в голову.
– Может, там и нет никаких денег, миссис Паркер? В нынешние времена не так легко отложить что-нибудь на черный день.
– Что? Говорите громче, молодой человек.
Вексфорд повторил. Миссис Паркер презрительно рассмеялась.
– Есть денежки, есть. Рода тогда прилично выиграла, ясно вам? И транжирой она никогда не была, только не Рода. О нет! По моему мнению, если бы вы не сидели тут сложа руки, то давным-давно бы уже все раскопали. Про дом не забыли? А там ведь есть еще и прекрасная крепкая мебель, и это не говоря об акциях. Да, видно, все теперь достанется этой Лилиан.
Под влиянием ее слов Вексфорд нехотя начал обдумывать такой вариант событий. Действительно ли наследницей станет миссис Краун? Это возможно. Впрочем, был один немаловажный момент: в течение девяти дней после смерти Роды наследником являлся ее отец, Джеймс. Следующим после него становился сын Лилианы, тот несчастный слабоумный, а вовсе не его мать. Если только он был еще жив. Вексфорд не слишком разбирался в законах о наследовании, а до смерти мистера Комфри вопрос о наследстве вообще не казался ему заслуживающим особого внимания.
– Миссис Паркер, – заорал он, – вы совершенно правы, говоря о том, что мы мало продвинулись. Но мы узнали, что мисс Комфри жила под вымышленным именем. Вы следите за моими мыслями?
Та нетерпеливо кивнула.
– Так вот, когда человек придумывает себе новое имя, он чаще всего выбирает что-нибудь близкое, вроде девичьей фамилии матери, имени родственника или друга детства.
– Да зачем бы Роде это делать?
– Возможно, потому, что ее собственное имя наводило ее на неприятные воспоминания. Вы помните девичью фамилию ее матери?
– Кроуфорд, – мгновенно ответила старушка. – Их было две сестры, Агнесса и Лилиана Кроуфорд. Говорят же, не жди ничего хорошего, если фамилия мужа начинается на ту же букву, что и твоя собственная. Так случилось и с несчастной Агнессой, и с ее сестрой Лилианой, хотя фамилия ее первого мужа и не начиналась на «к». Второй муж, этот самый Краун, бросил ее и женился на другой, так я полагаю, пусть Лилиана и плетет всем, что он помер.
– Может быть, Рода взяла фамилию Кроуфорд? – принялся размышлять вслух Вексфорд, но, сообразив, что миссис Паркер его не слышит, повысил голос. – Или Паркер, из уважения к вам? Или Роулендс, в честь издателя «Вестника». А вдруг – Краун?
– Нет, только не Краун. С Лилианой они никогда не ладили. Да это и неудивительно, тетка ведь только и делала, что насмехалась над племянницей из-за того, что у той не было женихов. – Старушечье лицо скривилось, миссис Паркер сердито погрозила кулаком, вспоминая о тех временах, когда этот жест мог кого-то напугать. – Одного я в толк не возьму, зачем бы Роде менять свое имя? Она всегда была хорошей девушкой, никогда не делала ничего дурного, ничего, что следовало бы скрывать от людей.
Интересно, можно ли быть настолько уверенным в другом человеке? Вексфорд в этом сомневался: разве не присвоила Рода чужой бумажник? Да и вообще, похоже, ее жизнь можно было назвать настоящим образцом двуличия.
– Что же, миссис Паркер, пожалуй, мне уже пора, – сказал инспектор. – Вылезу-ка я через ваше раздвижное окно сразу в сад, не хочется мне встречаться с маленьким Ники.
– Ладно, молодой человек, только створки за собой хорошо прикройте. Вот все говорят, что жарища стоит, а у меня вечно руки и ноги мерзнут. Когда вам будет столько же, сколько мне, вы припомните мои слова.