— И кто он?
Перевожу взгляд на него, но язык прилип к нёбу. Я не могу рассказывать тёмные тайны Мэди. Я не могу сказать о том, что был предан лучшим другом и собственной девушкой. Не могу сказать, что Мэди была предана этими же людьми. Не могу сказать, что он делал с ней и что они делали вместе. Они были нашими друзьями. Лучшими друзьями. Эмили — Мэди. Сид — мой. Самое страшное — быть преданным, по крайней мере, для меня. После этого остаётся лишь пустота. Её ничем не забить.
— Друг, — это всё, что я могу сказать, потому что язык не поворачивается назвать имя.
Отец понимающе смотрит на меня. И я заочно знаю, что он не будет требовать каждой детали, для него достаточно этого.
— Что может быть дерьмовее? — спрашиваю я. — Тебе когда-нибудь изменяли?
— Для этого нужно быть в отношениях.
— Серьёзно? До мамы никого?
— Да.
— Охренеть, — усмехаюсь я.
— Ей повезло. Она испытала все тонкости моего характера.
— Какие?
— Ревность, собственничество, гнев, обиду, драки.
— Джек пот, — смеюсь я, но в смехе нет и намёка на веселье. На самом деле, это не самое лучшее испытание на себе.
— Да, я столько дров нарубил, но всё исправил.
Вырываю клочок тонкой травы и кручу её в руках.
— Она стала сукой. Это я сделал её такой.
— Нет.
— Да.
— Это было в ней, просто в определённый момент проявилось. Не думай, что Лиз была тихой и застенчивой. Она могла дать отпор, но не была в числе известных стерв. Она даже не всегда отвечала на грубость. Лишь несколько раз, но это было смешно, потому что она не поливала грязью, а просто выражалась с сарказмом. Эмили была другой. Они не были похожи с твоей мамой. Абсолютно. Лиз не пряталась под маской беззащитной девочки.
Вопросительно смотрю на отца, задавая немой вопрос.
— В ней уже была эта начинка, она просто нажала кнопку старт.
— И я стал тем, кто помог.
— Отчасти, да, но это не твоя вина. Это мог быть любой. Твоя мама такой не стала, она всегда была собой.
— Я больше не могу доверять. Не хочу.
— Не нужно гнать всех под одну гребенку. Все разные, ты должен это понять. Нет плохих и хороших. Есть те, кто тебе подходит, а кто нет. Кто мыслит в одном направлении с тобой.
— Тебе не изменяли, ты не понимаешь.
Между нами повисает минутное молчание, но отец его разрушает тем, что переворачивает внутри меня всё.
— Я был тем, с кем изменяют.
Резко поворачиваю к нему голову и смотрю так, как не смотрел никогда. Я не верю и отказываюсь в это верить, но не вижу в его глазах и намёка на шутку. Это разочаровывает меня.
— Зачем? — хриплю я.
— Это мои ошибки, за которые я заплатил.
— Мама знает?
— Да. Она знает всё. Всё, что я делал. Это было дерьмово, потому что она узнала, когда была беременна вами. Мы сидели компанией в кафе, и по счастливой случайности, туда зашли мои школьные неприятели. Мы никогда не ладили, понимаешь? Это был повод насолить. Я не оправдываю себя. Смотря назад, мне становится стыдно, потому что я гордился своим поступком и хвалился псевдопобедой. Я не думал, что будет чувствовать он или она, мне было плевать. Она сама хотела, а я позволил этому произойти. Я не горжусь тем, что делал. Это было не один раз, но весь стыд почувствовал, когда об этом узнала Лизи. Я хотел провалиться сквозь землю. Тогда она посмотрела на меня иначе.
— Разочарованно?
— Да. Я больше не хотел видеть тот взгляд. И не видел, потому что не хотел разочаровывать её. Она всегда была моей мотивацией быть лучше.
— Это не изменить.
— Так же, как и у тебя. Как бы ты не хотел всё исправить, исход будет тот же. Это как в математике: ты можешь решать пример разными способами и теоремами, но верный ответ будет один. Она пришла бы к этому. Рано или поздно, всё бы случилось.
— Но это было бы с кем-то другим. Мы могли разойтись по другой причине.
— Жалеешь себя?
— Не знаю.
— Никогда не жалей себя. Это оправдание, которое потянет на дно. Сначала будешь говорить, что у тебя нога болит, потом рука, потом голова, будешь себя жалеть, как божий одуванчик. Говорить, какой ты бедный и несчастный. В итоге, станешь никем.
— В чём должна быть моя мотивация? У тебя она была, что я должен делать?
— Жить дальше. Отпустить и радоваться полученному опыту.
— Дерьмовая перспектива радоваться измене.
— Кто-то мог бы принять это за радость.
— Тот, кому насрать.
— Твоя мама научила меня радоваться всему. Если она изменила, то пусть катится. Что ты понял благодаря этому?
— Что никому нельзя доверять, себе в том числе.
— Можно, но не всем. Ты можешь сосчитать таких людей на пальцах одной руки.
— В моём случае, на одном пальце.
Сощурив карие глаза, отец внимательно смотрит на меня.
— Я доверяю только семье.
— Ди?
— Не до конца. Хреново чувствовать себя одиноким. Как будто было всё, но потом отобрали, оставив только воспоминания.
— Это нормальное состояние. Больше пятидесяти процентов людей в мире чувствуют себя одинокими, даже если вокруг них карнавал. Ты не должен застревать в нём. За это время можешь сделать себя лучше.
— Для кого?
Отец кладёт ладонь на моё плечо и слегка сжимает его.
— Для себя самого. Ты не должен жить ради кого-то. Ты должен жить ради себя. Быть лучше ради себя. Если кто-то есть рядом, то это хорошо, но если ты свободен, то в этом нет ничего ужасного. Ты не одинок. Ты свободен. Пользуйся возможностями. Всё в твоих руках. У тебя чертовски охранительное предки, которые не садят в клетку и не дрессируют под свои неосуществлённые в юности мечты. Захотел — сделал.
— Это ты про себя? — усмехаюсь я.
— Да, я всегда говорил, что я — милашка.
— А мама?
— Мама руководит милашкой, только не говори об этом ей, — стукнув меня кулаком, он улыбается.
— Она и так знает, — смеюсь я.
— Она — женщина. Я должен быть мягким рядом с ней, где-то отступать и проявлять слабость. Без этого никак. Это не значит, что я вдруг перестал быть мужиком. Грубость и жестокость породит ненависть. Она счастлива, и я тоже. В этом нет ничего зазорного. Если кто-то скажет, что ты каблук, то просто скажи, чтобы посмотрели на свою женщину и на твою. Твоя счастлива, а это говорит обо всём. Посмотри на свою маму.
— Она более, чем счастлива, — соглашаюсь я.
— И я тому причиной, потому что я дарю ей улыбки, смех и счастье. Всё работает методом бумеранга. Всё вернётся. И она тоже. Запомни мои слова: они все возвращаются так же, как и мы.
— Не думаю, что она вернётся.
— Вернётся. Каждый ушедший вернётся.
Спор — не лучшая идея, особенно если это касается тайн другого. Сказал А, придётся сказать Б. У меня нет никакого права трепаться о секретах Мэди, как бы я сам того не желал. А видит Бог, я желаю, потому что мою ненависть разделит отец. И не он один. На вопрос, чьи чувства я поставлю на первое место свои или другого — я выберу другого. В этом моя проблема: я ставлю себя на второе место. А должен на первое.
Говорят, что человек, умеющий дружить — получает хороших друзей, но это всё ложь, потому что я был таким другом, а получил фальшивку. Не знаю, правильно ли говорить то, что я отдавался этой дружбе полностью, но только на мне вина, ведь именно я ждал ответной реакции. Я отдавал больше, чем получал, в этом тоже только моя собственная ошибка. Корысть в том, что я хотел ответа, но не должен требовать его. Я вычеркнул его из своей жизни, но он остался в воспоминаниях и душе, откуда вырвать невозможно. Хочу ли я возвращения? Нет. Категорически нет. Это невозможно, по крайне мере, в моём случае. Я не пускаю кого-то в свою жизнь дважды, особенно, когда дело кончается предательством. Предавший однажды, предаст дважды. Жирный крест на двух именах, которые были частью моей жизни. Её основной частью.
Глава 6
