Передает трубку, когда её мобильный разрывается в пятый раз. На другом конце провода Андрей. Он спокоен, несмотря на обстоятельства, и чётко раздаёт инструкции. Вскоре за мной заедет человек, которому Муратов доверяет, и отвезёт меня в роддом. Я должна быть уверена в том, что со мной ничего не случится, и всё будет хорошо.
К счастью, сумки в роддом я собрала заблаговременно. Автомобиль Антона подъезжает ко входу буквально через двадцать минут. Боли усиливаются и становятся ощутимее. Людмила приобнимает меня за плечи и со слезами на глазах желает удачи и скорейшего возвращения уже с малышом… Улыбаюсь ей сквозь горечь, которая съедает меня изнутри, потому что до сих пор не понимаю, какое будущее нас ждёт.
В чужом салоне автомобиля пахнет табаком и кожей. Знаю, что в данный момент Андрей звонит в клинику и поднимает всех на уши. До Москвы всего два часа езды по прямой. Мы успеем. Он обещал, что всё будет хорошо.
– Выключить музыку? – спрашивает бритоголовый мужчина по имени Антон.
У него кривой нос, видимо после перелома, и встревоженный взгляд.
– Не нужно. Пусть играет.
Первый час езды проходит сложно. Схватки усиливаются, но стонать, чтобы выплеснуть свою боль наружу, я не могу. Стесняюсь постороннего человека, поэтому нервно кусаю губы до металлического привкуса крови во рту. Осталось шестьдесят минут. Пятьдесят девять. Пятьдесят восемь...
Прикрыв глаза, обращаюсь к Илюше. Прошу его не волноваться и немного потерпеть. С минуты на минуту мы окажемся в клинике, где нам окажут квалифицированную помощь. Главное только – успеть.
Антону часто звонят на мобильный. Он косится на меня в зеркало заднего вида и докладывает обстановку, а я сквозь муки пытаюсь ему улыбнуться.
Прикрыв глаза, монотонно считаю до ста, а затем начинаю по-новой. Спину ломит с такой силой, что, кажется, будто по ней проехались танком. Живот каменеет, пот градом скатывается по телу и лицу. Антон прибавляет скорость и нарушает всевозможные правила дорожного движения.
А затем автомобиль останавливается. Открыть глаза не решаюсь, лишь тороплю время. Скорее, пожалуйста, поехали скорее… А вдруг у Антона машина сломалась? От неожиданной догадки на голове шевелятся волосы.
Дверца заднего сиденья открывается и прохладный воздух заполняет салон, заставив меня съежиться.
Затем кто-то бережно подхватывает меня на руки и куда-то несёт. До боли знакомый запах дорогого парфюма проникает в ноздри и заставляет открыть глаза.
– Ты приехал, – шепчу, обращаясь к Андрею, и крепче обвиваю руками за шею. – Пожалуйста, только не забирай его у меня... Я всё что угодно сделаю...
Глава 15.
***
- Как ты? – спрашивает Андрей, разгоняя автомобиль.
Тело ломит от боли, но для него я выдавливаю мучительную улыбку и отвечаю, что терпимо. Знаю, все женщины проходят через это и я не первая кому больно. Тем более, знаю, что моему Илюше на пути в новый мир не проще.
Время рядом с Муратовым идёт значительно быстрее. Я вижу впереди московские высотки, которые горят яркими огнями и успокаиваюсь. Ещё немного и мы окажемся в одном из лучших перинатальных центров с кардиологическим уклоном. О себе в этот момент я думаю меньше всего на свете. Переживу. Справлюсь. Лишь бы малыш родился здоровым.
В приемном покое встречает дежурная бригада врачей. Они укладывают меня на каталку, а я в панике оборачиваюсь назад. Андрей, Андрей… Где ты?
Он здесь. Стоит чуть поодаль и за мной наблюдает. Его поддержка ограничивается слабым кивком, но мне и этого достаточно, чтобы расслабиться. Андрей все решил. Здесь я в безопасности.
- Я буду поблизости, - слышу перед тем, как дверцы лифта закрываются.
Индивидуальный родильный зал очень светлый и просторный. Здесь есть кровать-трансформер, спортивная лестница и фитбол, который помогает облегчить боль. На одном из каналов Ютуба я видела, как правильно на нем сидеть и двигаться, чтобы ребёнок быстрее проходил по родовым путям.
— Мы практикуем свободное поведение в родах, — тепло произносит молодая женщина-доктор в очках и с собранными в пучок волосами. — Хотите рожать вертикально — рожайте. Хотите ходить — ходите, хотите ползать по полу — ползайте, если вам так нужно. Но мы должны иметь возможность периодически записывать КТГ, чтобы следить за состоянием ребенка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Соглашаюсь лечь на бок и жду пока прикрепят датчик. Капли пота стекают по лицу, и я едва успеваю вытирать их полотенцем.
После кардиотокографии мне разрешают немного походить. Прикрыв глаза, держусь руками за лестницу и тихо молюсь. Так как умею. Так, как учил меня мой отец в далёком детстве. Стараясь думать только о хорошем, вспоминаю лето, дачу, деревню. Мне семь и после окончания первого класса отец арендует домик у реки. Мы с мамой счастливы – днём ходим в лес собирать ягоды и грибы, в обед купаемся и загораем на солнце, а вечером накрываем шикарный стол с шашлыками и урожаем с огорода.
Воспоминания рассеиваются словно дым, когда тело пронзает боль. Это всего лишь очередная схватка. Интервал сокращается до минимума, и я уже не различаю, когда мне немножко больно и когда накрывает полностью. Громкий вскрик расходится по родзалу и наверняка уносится за его пределы, потому что ко мне тут же заходит доктор и проверяет результаты КГТ.
- Будем ещё наблюдать, - сообщает она немного нахмурившись.
Мне не нравится выражение её лица. Оно такое, будто что-то идёт не так. Не по плану.
После ухода доктора я вновь остаюсь одна. Несколько раз ко мне заходит медсестра и рассказывает, что именно я должна делать, чтобы помочь сыну.
Сознание будто в тумане и кажется, что я себе не принадлежу. Когда меня вновь укладывают на кровать и привязывают к датчикам я обессиленно стону и теряю рассудок. Они требуют невероятного! Когда тебя ломает на части нужно лежать и не сметь двигаться. Использовав в мыслях весь свой матерный запас, сначала кусаю подушку, а затем беру себя в руки и глубоко дышу как учила меня медсестра.
Посмотреть результаты заходит доктор. Её образ плывёт у меня перед глазами и на вопрос о самочувствии я лишь кричу не в силах ответить что-то членораздельное.
- Нина, насколько больно по шкале от одного до десяти? – переспрашивает доктор, будто не понимая, что я не могу ответить.
Двери в родзал с грохотом открываются. Я несколько раз моргаю, пытаясь скинуть пелену перед глазами и только потом замечаю Андрея. На нём белоснежный медицинский халат, а ещё он злится. Мне не требуется слишком много усилий, чтобы разгадать его мимику. Кажется, что я знаю каждую его реакцию и могу дать ей объяснение. Сейчас у него крепко стиснуты челюсти, а пальцы сжаты в кулаки. А ещё он не меньше меня волнуется о сыне.
- Вы можете, мать вашу, сделать что-нибудь, чтобы облегчить страдания роженице? – его голос отчётливо звучит в моих барабанных перепонках.
Слабая улыбка трогает губы.
- Только что вызвали анестезиолога, но, вероятнее всего, придется проводить экстренное кесарево сечение.
- Что-то случилось? – спрашивает Андрей.
- Мы сделали оценку состояния плода по характеру сердцебиения. Боюсь можем говорить о кислородном голодании или гипоксии.
- И что вы медлите?!
Андрей знает, что такое терять ребёнка, поэтому сейчас он настроен решительно. Он землю грызть будет и крушить препятствия на своём пути, но сделает всё, чтобы с нашим сыном ничего не случилось. Я всецело доверяю Муратову в этом вопросе, поэтому не вставляю ни слова. Надо значит надо.
- Операционная уже готова. Ждём анестезиолога.
Седовласый мужчина задаёт вопросы: есть ли у меня проблемы со здоровьем? Какие лекарства принимаю? Была ли аллергия на пищу или медикаменты? Я отвечаю односложно и больше всего на свете мечтаю о том, чтобы наши с малышом муки закончились. Пусть искромсают меня на части, только бы скорее. Только бы успели и предотвратили кислородное голодание. Илюшка не должен страдать и мучиться.
Эпидуральную анестезию не предлагают, хотя я где-то читала, что её делают практически 80% роженицам. Видимо я в этот процент не вхожу. Или у нас слишком мало на это времени.
