Анестезиолог вставляет колкие шуточки, желает спокойной ночи и вводит необходимую дозу препарата внутривенно. Первые несколько секунд я ещё ворочаю языком и что-то отвечаю ему, а затем тело тяжелеет, язык прилипает к нёбу, а веки слипаются. Последнее, о чем я думаю, это о том, что Илюшка будет точной копией своего отца. Я почему-то в этом на сто процентов уверена.
***
- Как себя чувствуете?
- Что?
- Спрашиваю, как себя чувствуете? – повторяет свой вопрос девушка в белоснежном халате.
Часто моргаю, чтобы восстановить расплывшуюся картинку, но пока слабо получается и я оставляю эту затею.
- Где я?
- В реанимации. Сюда переводят всех, кто родил путём кесарево сечения.
Яркая вспышка воспоминаний заставляет меня раскрыть глаза в полную силу и учащённо забиться сердце. Под одеялом больше не торчит округлый животик. Он сдулся и в нём никто не толкается. И это очень странное чувство.
- Как мой ребёнок?
- Простите, я не отвечаю на такие вопросы. Позже к вам придёт доктор и всё расскажет.
- Почему сын не со мной?
- Все дети находятся в детском отделении.
- Ладно, - облизываю пересохшие губы и кончиком языка ощущаю, что на них запеклась кровь – следы моих болезненных схваток.
- Как себя чувствуете? – в третий раз повторяет вопрос медсестра.
У меня ощущение, что по мне проехались колонной грузовиков. Но, наверное, это обычное состояние после родов?
- Со мной всё хорошо. Передайте, пожалуйста, доктору, чтобы пришли ко мне поскорее. Я хочу узнать как там мой сын.
Медсестра кивает и даёт короткие указания по восстановлению после операции. На мои попытки оторвать голову от подушки и приподняться ошарашенно распахивает глаза и велит немедленно лечь в постель. Мне нельзя даже двигаться в ближайшие три часа. Спустя восемь часов после родов можно начинать ходить.
На улице светит солнце. Который час не имею ни малейшего понятия, потому что у меня не оказывается с собой телефона. Несколько раз ко мне забегает та самая медсестра, а на мои вопросы как там ребёнок и когда его вернут, сообщает, что обычно к вечеру деток приносят на кормление. Я хочу кормить. Очень-очень сильно хочу кормить. Смотреть и любоваться своим малышом, которого ещё ни разу не видела, но уже так сильно люблю.
Когда за окнами начинает темнеть, а восемь часов истекают, осторожно приподнимаюсь на локтях и понимаю, что с ходьбой я погорячилась. Максимум что смогу – пройти несколько метров по стеночке. Мне нужна любая информация о моем сыне. Состояние здоровья, рост, вес. Я хочу его видеть…
Из детского отделения, которое находится в десяти метрах от моей палаты, доносится жалобный плач. Сердце сжимается в тиски, и я думаю о том, может ли это плакать мой ребенок?
- Ты что здесь делаешь? – выходит из отделения медсестра. – С трудом передвигаешься, идёшь, бледная как поганка! Ещё сознание потеряешь! Мы сами приносим деток, когда видим, что мама уже восстановилась.
- Я хотела посмотреть на своего сына. Одним глазком… Пожалуйста…
- Фамилия?
- Тихонова.
- Хм… А к нам не поступал такой.
Глава 16.
***
Сердце проваливается куда-то в пятки, а по спине проходит мерзкий холод. Догадки всплывают одна впереди другой. Одна другой страшнее… Где мой Илюшка? Что с ним? Неужели Андрей выполнил обещание и забрал у меня сына? Нет, он бы не смог… Не смог… Или я думаю о нём лучше, чем он есть на самом деле?
- Эй, ты чего, Тихонова? - спрашивает медсестра, заметив моё выражение лица. - Сейчас узнаем, что там произошло! Ты только в обморок не падай, ладно?
- Я никуда не пойду до тех пор, пока не узнаю, где мой ребёнок!
- Не волнуйся, милая. Обещаю, что все узнаю.
Она берёт меня под руку и осторожно разворачивает в обратную сторону. От неё пахнет лекарствами и мятой и несмотря на то, что мне хочется визжать во весь голос, я терпеливо следую за ней.
Живот ноет, когда я опускаюсь на жёсткий больничный матрас, но физическая боль от полостной операции не имеет ничего общего с тем, что творится у меня в душе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Перед уходом медсестра словно заведенная повторяет фразу о том, что она скоро вернётся, как только узнает, где находится мой сын.
«Я сильная, я не буду плакать…», - говорю себе, глотая слёзы, когда остаюсь одна в палате.
Уверена, что произошла чудовищная ошибка и вскоре её исправят. Я увижу Илюшку, приложу к груди, прикоснусь к теплой бархатной коже и вдохну родной младенческий запах. Словно в довесок ко всему в соседней палате начинает плакать ребёнок. Я закрываю уши ладонями и пытаюсь сконцентрироваться на происходящем, чтобы увидеть какую-то логику.
Всем мамам приносят детей на кормление, а мне не принесли. Что-то с Илюшкой? Последствия гипоксии? Проблемы с сердцем? Поэтому его нет в отделении, где лежат здоровые дети?
Дверь в палату открывается, и я резко дёргаюсь, выныривая из собственных мыслей. На пороге показывается лечащий врач, который принимал у меня роды.
- Нина, извини, что задержалась с обходом, - разводит руки в стороны. - У нас такой переполох в больнице – проверка из министерства приехала.
Я не дышу. Жадно ловлю каждое слово.
Скажи. Просто скажи, чёрт возьми, где мой ребёнок.
- Твой муж поднял всех на ноги.
- Он не мой муж.
Она кривится будто это не имеет никакого значения.
- Хорошо, отец ребёнка, - согласно кивает. – Ваш мальчик родился с весом три килограмма и сто граммов, ростом пятьдесят сантиметров.
В моей памяти мгновенно отбиваются эти цифры. Теперь я никогда их не забуду.
- Мы наблюдали за ребёнком и сделали всё согласно плану: электрокардиограмму, рентгенографию грудной клетки и эхокардиографию. Увы, дефект за время беременности значительно увеличился в размерах, и мы сочли необходимым выполнить операцию, не дожидаясь серьезных последствий. Чем раньше дефект будет устранен, тем больше вероятность полного восстановления морфологии сердца и легких и ниже вероятность осложнений.
- Моему сыну сделали операцию? – спрашиваю сдавленным голосом.
В висках начинает болезненно пульсировать. Как же так? Я надеялась, что мы сумеем справиться с патологией без хирургического вмешательства.
- Да, Нина. Ты же подписывала согласие перед кесаревым сечением. Но ты не волнуйся, всё прошло успешно! Мы использовали щадящий метод – эндоваскулярный. Благодаря этому методу пороки сердца исправляются без разреза грудной клетки. Для доступа используются сосуды бедра. После пункции сосуда в отверстие вводятся миниатюрные инструменты, с помощью которых и проводятся вмешательства.
- Что сейчас с Илюшей?
- Он в соседнем помещении детской кардиологии. Находится в реанимации под искусственной вентиляцией легких, но это обычная практика абсолютно для всех детей, которые пережили подобную операцию.
- Боже…
Я до последнего верила, что буду лежать в родзале счастливая с малышом на руках и прикладывать его к груди. Мне хотелось, чтобы сын знал – я всегда буду рядом с самого начала появления в этом мире. И его отец тоже будет рядом.
- Когда операция проходит на ещё здоровой сердечной мышце, ребёнок из инвалида превращается в абсолютно здорового человека, - успокаивает меня врач. - Чуть позже к тебе зайдет кардиолог и расскажет детали операции. Так же о послеоперационном периоде. Какое-то время будут проблемы с грудным вскармливанием, поэтому попроси отца ребёнка привезти молокоотсос, чтобы иметь возможность передавать в отделение жизненно важное грудное молоко.
Дальше доктор просит лечь меня на спину и ощупывает живот. Несмотря на неприятные ощущения выражение моего лица остается каменным. Я сильная, я больше не буду плакать и нервничать. Мне нужно сохранить ценное грудное вскармливание, чтобы предоставить его Илюшке.
Через полчаса в палату забегает всполошенная медсестра и приносит недостающие вещи, которые я оставила в родзале: сменную одежду, гигиеническую косметику и телефон. На нем с десяток пропущенных звонков от Андрея и столько же от мамы.
