старинного украинского зодчества, где словно оживают летописные сказания и каждый камень овеян легендами.
В незапамятные времена уводят остатки славянских городищ и могильные курганы. Тревожат воображение величественные храмы, воздвигнутые в XI–XIII веках князьями-воителями во славу божию и для увековечения ратных подвигов. В Благовещенском соборе, от которого остались одни фундаменты, был похоронен Всеволод Святославич, воспетый в «Слове о полку Игореве», в Борисоглебском соборе — князь Изяслав, в Спасо-Преображенском — Мстислав Владимирович. Ансамбли Елецкого и Троицко-Ильинского монастырей, средневековые церкви и соборы определили облик старого Чернигова, почти не изменившийся в последующие столетия, когда многострадальный город подвергался опустошительным татарским нашествиям, входил в состав и великого княжества Литовского и Речи Посполитой, и только в середине XVII века окончательно воссоединился с Русским государством. И поныне на валу, откуда открывается чудесный вид на Десну с песчаными плесами и широкими заливными лугами, красуются чугунные пушки, доставленные в Черниговскую крепость по велению Петра Великого.
Если бы не славное прошлое и не памятники старины, Чернигов ничем не выделялся бы из массы провинциальных городков, оживлявшихся только в дни ярмарок, приуроченных к престольным праздникам, и больших пожаров, вносивших непредвиденное разнообразие в привычную серенькую жизнь. А тут, на этом живописном фоне, среди фруктовых садов а пирамидальных тополей, еще более разительными казались контрасты величия и убожества, красоты и запустения.
В 1851 году на восемь тысяч жителей в Чернигове насчитывалось четыре трактира и тридцать три шинка, украшенных одинаковой вывеской-натюрмортом: прохожих приманивала одним глазом все та же вездесущая рыбина с вилкой, воткнутой в бок, в веселом окружении тарелок с закусками и сосудов разных размеров — от скромной рюмки до ведерной сулеи. И как ни бедна была фантазия местного живописца, его усилия не пропадали даром: большую часть доходов город получал от питейного откупа.
Обыватели — в основном мелкие торговцы и ремесленники — жили для чиновников и за счет чиновников, которые, по словам осведомленного современника, и сами «едва имели пропитание, да и то от барышей недозволенных».
Вместе с тем захолустный Чернигов располагал всеми атрибутами губернского города, не исключая и собственной еженедельной газеты, где печатались распоряжения властей, приметы «беспачпортных бродяг», списки несостоятельных должников, сведения о перемещении чиновников, о движении цен на местном рынке, метеорологические сводки и разные городские новости. И наряду с этим в так называемой «Неофициальной части» — всякого рода этнографические и краеведческие материалы.
И тут мы подошли к самому главному. Газета, в которой А. В. Маркович числился корректором, а на самом деле редактировал «Неофициальную часть», была первым и единственным в те годы органом печати, вокруг которого группировались украинские этнографы, историки, фольклористы. Это был кружок энтузиастов, содействовавших вопреки русификаторской политике царского правительства сплочению национальных культурных сил.
Поэт-романтик Александр Шишацкий-Иллич увлекался, как и Афанасий, собиранием украинских пословиц и поговорок, печатал в газете этнографические статьи и так искусно имитировал народные песни, что Кулиш, не заподозрив мистификации, включил сочиненную им «Думу — сказание о морском походе старшего князя-язычника в христианскую землю» в фольклорный сборник «Записки о Южной Руси»; и эта литературная подделка создала Шишацкому большую известность, чем его оригинальное поэтическое творчество.
Учитель гимназии Александр Тулуб публиковал работы о народных говорах Черниговской губернии. Университетский товарищ Афанасия, он тоже привлекался к дознанию по делу Кирилло-Мефодиевского общества и был сослан в Черцигов за то, что при обыске у него был обнаружен список «Заповіта» Шевченко.
Борзненский помещик Николай Михайлович Белозерский, младший брат кирилло-мефодиевца Василия Белозерского, с энтузиазмом собирал фольклорные материалы и обменивался ими с А. В. Марковичем. К сотрудничеству в «Черниговских губернских ведомостях» он привлек баснописца Леонида Глибова и историка Александра Лазаревского.
Эти люди были связаны с Марковичами не только общностью интересов, но и дружескими отношениями.
ЧЕРНИГОВСКАЯ ЗНАТЬ
Дворянскую верхушку города составляли в числе прочих известные на Украине семьи Лизогубов и Галаганов, в чьих поместьях не раз останавливался Шевченко. Афанасий Васильевич в роли фактического редактора «Ведомостей» так или иначе должен был с ними соприкасаться.
В начале пятидесятых годов в Чернигове часто устраивались благотворительные концерты в пользу детского приюта и «семейные музыкальные вечера» в доме Г. П. Галагана или Я. Г. Макарова, председателя Черниговской палаты гражданского суда. В основание вечеров, писала газета, было положено «три элемента — истина, добро и изящество». Среди исполнителей блистали малолетние сестры Макаровы и оба великовозрастных брата Лизогуба, Илья Иванович и Андрей Иванович. В газетных отчетах, которые составлял, по-видимому, Афанасий Васильевич, особо отмечалась «вдохновенная игра» Николая Андреевича Маркевича. Это был известный украинский деятель — историк, этнограф, поэт и музыкант, приходившийся А. В. Марковичу дальним родственником. Они виделись и позже — в Киеве, о чем Маркевич упоминает в своем неопубликованном дневнике. В 1852 году он работал в местном архиве и напечатал в губернских «Ведомостях» большую статью «Историческое и статистическое описание Чернигова», которая говорит об отличном знании жизни, быта и всех особенностей города. Маркевич и'ввел молодых супругов в черниговский «свет».
Этот незаурядный деятель интересен для нас в двух отношениях — как автор «Истории Малороссии», пятитомного компилятивного труда, которым пользовалась, изучая историческое прошлое Украины, Марко Вовчок, и как приятель Шевченко, часто встречавшийся с ним в Петербурге в сороковых годах и на Украине, когда поэт приезжал на родину.
В годы пребывания на Украине Мария Александровна с жадностью ловила каждое новое слово о гениальном поэте, от кого бы это слово ни исходило.
КИЕВ
Расстаться с Черниговом Маркович решил уже в сентябре 1852 года, когда писал Киреевскому: «В благодарность за свои труды я таки дождался награды: публичную брань в лицо и чуть не бесчестие… Радуюсь, что не болезнь жены будет главною причиною моего удаления отсюда, а они сами — мои выродившиеся земляки…» По-видимому, столкновения с начальством — чиновниками губернского управления были вызваны невозможностью беспрепятственно проводить в газете ту линию, какую он считал верной. Как бы то ни было, в феврале 1853 года он сообщил из Киева своему преемнику Н. М. Белозерскому, что принят бухгалтером по продовольственной части в Палату государственных имуществ. В сентябре того же года его перевели на должность стряпчего, а 19 августа 1854 года Маркович вышел в отставку и в течение целого года нигде не служил.
Канцелярская работа меньше всего соответствовала его темпераменту. И хотя перспективы были самые неутешительные, Мария Александровна не препятствовала его уходу со службы. Вынуждала к этому и обстановка, сложившаяся в Киеве в годы Крымской войны.
Современники рассказывают о постыдном хищничестве чиновников, о «героях тыла», которые неслыханно наживались на военных поставках в то время, как с юга тянулись
