удивленному их внезапным возвращением’ «Афанасий нашел, что ему, не имея почти никакого дела, даром брать деньги не приходится, и потому мы и уехали в Киев».
Новый хозяин Качановий показывал ей рукописи и рисунки Шевченко, а крепостные слуги, делясь воспоминаниями о встречах с «паном Тарасом», простодушно рассказывали полулегендарные истории о его смелости и свободолюбии. Еще при жизни Тарас Шевченко превратился в народного героя, и молва о крестьянском сыне, перед которым заискивали и которого наперебой зазывали в свои хоромы вельможные паны, переходила из уст в уста.
ИСТОКИ ТВОРЧЕСТВА
Когда Афанасий имел казенную должность, у Марковичей была приличная квартира в центре города, на Большой Владимирской улице. После возвращения из Качановки они снимали дешевый номер в «Московской гостинице», откуда вскоре перебрались на Куреневку — предместье Киева, ничем не отличавшееся в те годы от обыкновенного украинского села. Здесь они жили в простой хате, среди хибарок оброчных крестьян и мещанского люда, пробавлявшегося огородничеством.
Десять месяцев, проведенных за чертой города, дали Марии Александровне больше жизненного материала для «Народних оповідань», чем предшествующие три года. Именно здесь она в совершенстве овладела народным украинским языком. Такую выразительную, богатую, сочную, певучую речь с характерными интонациями, своеобразным синтаксисом и непринужденным юмором можно было почерпнуть не из книг и не в общении с украинскими интеллигентами, а непосредственно из народных уст. Помогли ей в этом не только изумительные способности к усвоению живой речи, но и умение сближаться с простыми людьми. Где бы она ни была, крестьянские девушки и женщины приходили к ней за советами, «зливали душу, приглашали на свадьбы и крестины.
Киевский период имел решающее значение в подготовке молоденькой «пани Марковичевой» к литературной деятельности. В ее бумагах сохранилось немало песен, записанных от знакомых женщин в самом Киеве и на окраинах — Приорке и Шулявке, в деревнях Борщаговке, Броварах, Сычевке и т. д.
В те же годы она начала составлять словарь живого украинского языка, над которым работала всю жизнь, пополняя его все новыми и новыми речениями. Уцелело несколько тетрадок с записями народных обозначений погоды и метеорологических примет, названий деревьев, трав и цветов, всевозможных обрядов, вышивок и мережек, ремесленно-профессиональных терминов с переводом на русский или французский язык. Здесь выписаны столбцами идиоматические обороты, синонимы, эпитеты, меткие выражения, загадки, прозвища, имена собственные, названия сел и хуторов.
Тетради 1855–1857 годов заполнены записями лирических, казацких, чумацких и рекрутских песен, пословиц и поговорок, имеющих ярко выраженную социальную окраску: «Як бідний плаче, то ніхто не баче, а як багатий скривиться, то усяке дивиться», «З щастя та з горя сковалася доля», «Багатство дме, а нещастя гне», «Прибрався к святу у нову лату», «Багатий шепче з кумою, а вбогий з сумою» и т. п. Тут же мы находим и первоначальные наброски оригинальных художественных произведений на украинском языке, близкие по содержанию и стилю к «Народним оповіданням».
Разглядывая эти самодельные тетрадки, словно проникаешь в лабораторию писательницы — следишь за тем, как она жадно впитывала в себя богатства народной лексики, промывала россыпи драгоценного словесного материала, который лег в основу ее творческой работы.
Казалось, сама судьба свела поэта Метлинского, занимавшего в 1850–1854 годах кафедру российской словесно та в Киевском университете, с супругами Марковичами. Они приняли самое деятельное участие в подготовке его замечательного фольклорного сборника «Народных южнорусских песен», напечатанного, и далеко не в полном виде, лишь по прошествии семи лет цензурных мытарств. Добившись, наконец, визы цензора, Метлинский вернулся в Харьков, передоверив А. В. Марковичу типографские хлопоты и корректуры.
Афанасий добывал для него песни где только мог. Уже на исходе 1852 года он поставил в известность М. К. Чалого о готовящемся издании.
«Узнав о моем перемещении из Немировской гимназии во вторую Киевскую, — вспоминает Чалый, — Афанасий Васильевич тотчас явился ко мне и стал канючить, чтобы я передал ему для напечатания несколько песен, записанных мною в Подольской губернии». Н. М. Белозерского он просил «поспешить с высылкою на имя Амвросия Лукьяновича Метлинского хоть несколько десятков [песен], во всех возможных родах» и опубликовал при его содействии в «Черниговских губернских ведомостях» составленную Метлинским программу для собирания образцов устного народного творчества — один из первых программных документов в истории украинской и русской фольклористики{13}.
В предисловии к «Южнорусским народным песням» Метлинский выразил благодарность этнографам, которые бескорыстно делились с ним собранными материалами.
Среди упомянутых лиц значится имя М. А. Марковичевой (М. А. Маркович).
Мария Александровна передала Метлинскому две исторические песни про сподвижника Богдана Хмельницкого козака Мороза (Морозенко), записанные ею в Родомысльском и Пирятинском уездах.
Что касается Афанасия, то он напечатал в сборнике Метлинского около тридцати песен, хотя его фамилия значится лишь под одной-единственной («Былина про Нечая»). По разным соображениям Метлинский зашифровывал имена непосредственных собирателей, указывая их только изредка. Поэтому можно предположить, что и Мария Александровна передала ему не две песни, а больше.
Заметим, что в этом же сборнике представлены «житейские любовные» и «семейно-родственные песни», собранные Н. В. Гоголем в 1832–1834 годах на Полтавщине.
Случайный, но многозначительный факт: имя безвестной собирательницы народных песен девятнадцатилетней М. А. Маркович впервые упомянуто в печати рядом с именем великого Гоголя, оказавшего наряду с Шевченко заметное влияние на формирование и последующее развитие творчества Марко Вовчка.
Прижизненные публикации ее фольклорных записей не ограничиваются сборником Метлинского.
Позже Афанасий напечатал в «Черниговском листке» (1863, № 10) записанные ею в 1854 году «со слов жительницы хутора Петрушовка Ворзненского уезда Палашки Квитчиной» два рассказа про «мавок» — маленьких русалок, которые пляшут на берегу в ночь на «святое воскресение» и поют:
Не мий ноги об ногу,
Не сій муки над діжу;
Ух, ух,
Солом’яний дух, дух!
Мене мати уродила,
