- Только сестры и ретританты могут находиться на территории, - сказала мать-настоятельница. - У нас есть свои правила, которым мы должны следовать.
- Я могу быть ретритантом, - ответила Элли. - У меня есть немного денег. Сколько стоит здесь недельное уединение?
- Сто долларов.
Номер в отеле обойдется ей по меньшей мере в пятьдесят долларов за ночь.
- Я могу заплатить, - ответила Элли.
- Наверное, - ответил мать-настоятельница. - Но это крайне необычно.
- Я буду работать. Я буду вам полезна. Пожалуйста. Я не могу... Я пока не могу туда вернуться.
Что-то в голосе Элли, должно быть, дошло до матери-настоятельницы. Страх, отчаяние. А может быть, все дело в деньгах. Да и кто знает? Элли было все равно, лишь бы они позволили ей остаться.
- Если она будет работать, то пусть остается, - наконец ответила мать-настоятельница. - Будем считать это особенным отступлением. Но, не больше чем на год. Здесь мы работаем, здесь мы молимся. Здесь мы служим друг другу. Мы, никто из нас, не прячется.
Элли повернулась и посмотрела на них. Ей было так стыдно смотреть в глаза. Стыдно не из-за синяков. Стыдно из-за лжи.
- Спасибо, - ответила Элли. - Я буду работать.
- Будешь. – Мать-настоятельница шагнула вперед и посмотрела ей в глаза. - Ты будешь работать и будешь слушаться. Сестры здесь принесли большие жертвы, чтобы стать частью этой общины. Они здесь для того, чтобы любить Бога и служить ему, поклоняться Ему и молиться за его народ. Это хорошая и святая работа, и их нельзя беспокоить, донимать, прерывать или вмешиваться ни коим образом.
- Понимаю, - ответила Элли.
- У тебя был любовник во внешнем мире. Ты сохранишь эту информацию при себе. Мы все дали обет целомудрия. Считай, что ты одна из нас. Ты говоришь, что вне наших стен ты не чувствуешь себя в безопасности. Тогда ты останешься в наших стенах до тех пор, пока живешь здесь. И больше никого не приведешь на нашу территорию.
- Никого.
- Держи голову опущенной. Держись подальше от проблем. Упорно трудись. Если ты причинишь вред кому-нибудь из здешних женщин, ты будешь изгнана. Немедленно.
Элли понимающе кивнула.
- Я не... - начала она, и остановилась. Что-то застряло у нее в горле. Она с трудом проглотила это. - Я не хочу никому причинять вреда. Никогда.
- Верно. - Ответила мать-настоятельница и впервые улыбнулась. - Да, в это я верю. - Она повернулась к маме Элли. - Отведите ее в лазарет. Я пошлю кого-нибудь приготовить для нее комнату.
- Благодарю вас, мать-настоятельница, - ответила мать Элли. Слезы благодарности блестели в ее глазах. - Спасибо.
Элли взяла мать за руку, и они вместе вышли из комнаты.
- Элеонор? - Обратилась настоятельница.
- Элли.
Настоятельница натянуто улыбнулась.
- Элли.
- Да?
- Ты будешь делать то, что тебе здесь говорят. Я очень надеюсь, что ты способна следовать приказам.
Элли улыбнулась.
- Доверьтесь мне. Если я и умею что-то делать, то это следовать приказам.
Мать потянула ее за руку и вывела из комнаты.
- Мам, мне не нужен лазарет, - сказала Элли. – Можно сразу в мою комнату.
- В присутствии других ты должна называть меня сестра Джон или сестра. И да, тебе нужен лазарет.
- Это синяки и рубцы. Она исчезнут через пару дней.
- Ты выглядишь так, будто тебя ограбили.
- Мам, никого не грабят во время порки. А если и грабят, я бы чаще ходила в опасном районе.
- Это не шутка.
- Это даже не он сделал. - Он. Сорен. Хотя ее мать не знала этого имени. Она знала его как Отец Маркус Стернс. Но Элли не могла называть его Маркус Стернс, если кто-то из сестер слышал о нем. Значит будет "он".
- Я хочу знать, кто сделал это с тобой?
- Мой друг Кингсли.
- Интересное у тебя определение понятия "друг".
- Может быть, это более точное определение, - ответила Элли. - Это было по обоюдному согласию. Ты же знаешь, что мне это нравится.
- И ты знаешь, что мне ненавистен этот факт. И я ненавижу его за то, что он сделал тебя такой.
- Это не он сделал меня такой, мам. И он меня не насиловал. И он меня не соблазнял.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
- Тебе было пятнадцать, когда вы познакомились. Он ухаживал за тобой.
- А еще мне было пятнадцать, когда я впервые попыталась затащить его в постель. Я пришла заранее подготовленной. - Она не могла поверить, что они опять вели этот разговор. - Если ты действительно думаешь, что он представляет опасность для детей, ты бы позвонила епископу. Но ты не хуже меня знаешь, что это не так.
- В церкви достаточно скандалов. Я не собиралась создавать новый.
- Двое взрослых не станут скандалом.
- Элли, этот человек...
- Мам, ты можешь ненавидеть его, если хочешь. Но, по крайней мере, ненавидь его по верной причине.
- Ненавидеть его по верной причине? - Ее мама встала и подошла к ней. - Я думала, что так и делаю. Тогда ты скажи мне. Каковы же истинные причины ненавидеть священника, который соблазнил и избил мою дочь?
- Ненавидь его, потому что я ненавижу его.
- Я не могу этого сделать.
- Почему нет? - спросила Элли, глядя в глаза матери.
- Потому что ты можешь перестать ненавидеть его. И тогда мне тоже придется остановиться.
Элли отвела взгляд от умоляющих глаз матери.
- Что он сделал с тобой, детка? - прошептала мама. - Что он сделал с тобой такого, что ты пришла ко мне после стольких лет?
- Я не хочу говорить об этом, - сказала Элли, когда они приблизились к ярко-белой комнате, без сомнения, лазарету или тому, что считалось таковым в этом стареющем здании.
- Тебе надо с кем-нибудь поговорить. С профессионалом, который поможет.
- Я не нуждаюсь в консультациях. Я в таком же здравом уме, как и ты. - Если не более здравомыслящая. В конце концов, это не она разгуливала в свадебном платье и говорила, что Иисус был ее мужем.
- Ты можешь поговорить с кем-нибудь здесь. Сестра Маргарет - опытный психолог. И еще раз в неделю, Отец Антонио...
Элли повернула голову и уставилась на маму.
- Ты думаешь, я буду говорить об этом со священником?
- Ну... - начала было ее мать. – Вероятно, с сестрой Маргарет?
Если бы у нее хватило на это сил, Элли рассмеялась бы. Но их не было, и она промолчала, и они молча вошли в лазарет.
Мать оставила ее сидеть в кресле, а сама пошла за другой сестрой. Через двадцать минут в лазарет вошла монахиня, на вид ровесница ее матери - не старше пятидесяти лет, - и окинула Элли внимательным взглядом. Мама представила женщину как сестру Аквинас. Поверх черной одежды на ней был надет белый фартук, а рукава заколоты так, что обнажались предплечья. Сестра Аквинас указала на кровать за белой занавески, и велела Элли ждать там.
- Я пойду проверю твою комнату и удостоверюсь, что у тебя есть все необходимое, - сказала мама и забрала сумку из рук Элли. - Я скоро вернусь. Не переживай. Ты в хороших руках с сестрой Аквинас.
- Хорошо, - ответила Элли, слишком взволнованная тем, что у нее есть место для ночлега, чтобы беспокоиться о чем-то серьезном в данный момент. - Скоро увидимся.
Мама поцеловала ее в лоб.
- Спасибо. - Слово вырвалось из уст Элли совершенно машинально.
- Ты благодаришь меня? - Ее мать казалась совершенно сбитой с толку.
- Ну, ты же уговорила их позволить мне остаться здесь. Знаю, мы не очень ладили последние несколько лет... десять лет.
- Двадцать шесть лет, - поправила мама, но по-доброму.
Она сделала паузу, чтобы рассмеяться.
- Ладно, двадцать шесть лет. Но да, я благодарна, мама. То есть, сестра Джон. Прости.
Мать обхватила ладонями ее лицо и посмотрела ей в глаза.
- Вот уже три года я каждое утро просыпаюсь и читаю одну и ту же молитву. Хочешь знать, что это за молитва?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Ну и что же? - спросила Элли, хотя была уверена, что не хотела знать.
- Дорогой Боже, пожалуйста, пусть этот день не будет тем днем, когда он убьет ее.
Мать еще раз поцеловала ее в лоб и поспешила уйти, прежде чем Элли успела сказать еще хоть слово.
