предоставляя победу октябристам и Партии правового порядка. Но обыватель за них постоял и вручил
им судьбу конституции. Это клало на них обязательство. И партийный съезд их, назначенный на конец апреля, за несколько дней до созыва Государственной думы, оказывался съездом подлинных победителей, определяющим моментом нашей политической жизни[874].
Глава XXII. Легенда о кадетском противодействии займу
Прежде чем перейти к этому съезду, я делаю отступление и расскажу о так называемом «кадетском противодействии» займу 1906 года[875]. Если об этом эпизоде нужно рассказывать, то хронологически это возможно только теперь. И есть причины, которые обязывают меня о нем рассказать.
В свое время обличений было достаточно, но обличители точно не знали, что произошло. Это доказывает и книга гр[афа] В. Н. Коковцова[876]. Как всегда правдивый и точный, он написал, что в 1906 году в Париже многие ему говорили, что против займа русскими ведется кампания, что Клемансо признал, что с некоторыми из этих русских он лично беседовал, что Фальер, президент республики, ему рассказал, что у него были двое русских и протестовали против заключения займа. Никто тогда имен не называл. Только позже, по словам гр[афа] Коковцова, «всем стало известно», что к Фальеру приходили кн[язь] Долгорукий и гр[аф] Нессельроде. Однако когда уже в 1919 году Коковцов, встретив Нессельроде в Париже, пытался узнать от него, в чем заключалась тогдашняя кампания против займа, Нессельроде предпочел не рассказывать (Гр[аф] Коковцов. Т. I. Стр. 156)[877].
Так гр[аф] Коковцов ограничился передачею слухов, действительно в то время ходивших; но он сам добавил, что в Думе в ответ на его обвинения «со скамей оппозиции неизменно раздавалось одно заявление: опять министр финансов рассказывает басни, которых никогда не было»[878]. Поэтому версия гр[афа] Коковцова ничего не утверждает и весь эпизод с займом, в продолжение 30 лет остававшийся тайной, мог ей остаться.
Но в последнее время эту легенду старался воскресить П. Н. Милюков[879]. В ряде статей он уже от себя подтверждал, будто П. Д. Долгорукий и я в Париже «срывали заем»; будто Ц[ентральный] комитет партии за это меня с Долгоруким «своевременно дезавуировал»[880]. Милюков мог знать, о чем другие не знали, и ему на слово могут поверить. Могут поэтому счесть доказанным, что мы с Долгоруким действительно «вели кампанию» против займа, ходили к Фальеру, были осуждены за это Комитетом партии и после этого, однако, в нем не постеснялись остаться.
Этого нового и определенного обвинения я молчанием пройти не могу, хотя бы ради памяти покойного П. Д. Долгорукого.
Сведения П. Милюкова ошибочны и, очевидно, недавнего происхождения. На это последнее есть и неопровержимые доказательства.
Во-первых, в сборнике «Право» можно прочесть отчет об апрельском Кадетском съезде 1906 года. В разгар обличений о займе председателем съезда предложен был П. Д. Долгорукий. Н. И. Кареев от имени Городского комитета мотивировал это такими словами: «За последнее время это уважаемое имя трепалось, делались попытки облить его потоками грязи; мы все очень рады возможности протестовать против этого. Мы должны заявить, что нашим председателем должен быть кн[язь] Долгорукий»[881]. «Потоками грязи» и были инсинуации правых газет о том, что Долгорукий «противодействовал займу». Предложение было принято при общих аплодисментах. Это понятный жест, если Долгорукий был молвой оклеветан. Но как можно было бы объяснить такую публичную ложь, если бы действительно было все то, что Милюков утверждал, т. е. если бы Долгорукий не только сделал то, за что его поносили, но если бы за это он был даже формально осужден своим комитетом?
Другой факт. Гр[аф] Коковцов передает (т. I. стр. 292), как в 3-й Государственной думе Милюков напал на него за заключение займа, незадолго до созыва Гос[ударственной] думы; в этом он видел «нарушение прав» народного представительства[882]. Я это помню. В ответ Коковцов вернулся к кадетскому противодействию займу и заявил, что, пока он был в Париже, «кадетские представители обивали пороги французских властей, убеждая их не давать денег России». Дума на это объяснение ответила радостным гоготаньем. Милюков тотчас подал председателю записку. Я спросил: «Что он хочет сказать?» Он ответил, что этой клевете надо раз навсегда положить конец. Я советовал ему не выступать. «Нельзя просто сказать, что все неправда; кое-что было». Милюков взял записку обратно и не выступил. Зачем он подал записку? Не собирался же он тогда ни нас дезавуировать, ни назвать меня с Долгоруким как настоящих виновников? Если бы это было так, почему было ему брать записку обратно? Не предполагал он также отрицать того, что действительно было, за что, по его теперешним словам, нас комитет осудил? Это была бы публичная ложь. Он просто не знал ничего и хотел искренно все отрицать. После заседания я ему и еще кое-кому (помню Шингарева и Щепкина) рассказал в общих чертах, что было в Париже. Отдаю справедливость тогдашней корректности Милюкова; но почему он теперь говорит, будто нас с Долгоруким Центральный комитет осудил?
Но, как бы то ни было, если Милюков поддерживает эту легенду, не говоря в то же время, что действительно было, я не имею права молчать. Я не могу этого сделать иначе, как рассказав все, что знаю. К сожалению, как увидит читатель, и я знаю не все, и вопрос, кто и как в 1906 году противодействовал займу, после моих воспоминаний окончательно не разрешится.
Немедленно после выборов я поехал в Париж. С давних пор я регулярно ездил туда на Рождество и на Пасху. Выборы были 26 марта, в Вербное воскресенье; я выехал в понедельник, когда результаты по Москве стали известны. Ехал просто для отдыха, на этот раз после выборной кампании особенно заслуженного. О займе не думал. Им я иногда пользовался на избирательных митингах. В активе бюджета 1906 года стояла статья: 400 миллионов от будущих кредитных операций. Не нужно было быть финансистом, чтобы заинтриговаться подобным «доходом». В своих выступлениях я упрекал старый порядок за то, что интересы человека и общества он приносил в жертву государству, что думал строить сильное и богатое государство на слабом и бедном обществе. Я показывал, к чему привела эта политика. Военная сила государства не устояла против японцев. А о нашем богатстве свидетельствовала эта курьезная статья в бюджете. Этот аргумент был по уровню и по вкусу публики. Но это было и все, что я говорил о займе. Помнится, что на январском кадетском съезде кто-то внес предложение заявить от имени партии, что она платить по займам не будет; это было единодушно отвергнуто[883]. О
