мой плащ, – никогда не довольствуется малым, если речь идет о его ремесле.
– Не соображу – это комплимент или оскорбление?
Элойн молча покачала головой, и огоньки в ее глазах разгорелись.
– О-хо-хо, однако ты чертовски умна…
Самодовольная ухмылка сделала ее похожей на гордую кошку.
– Еще как умна! Наконец заметил, жаль только, что далеко не сразу. И все равно я рада.
Я заморгал, открыл рот, однако подходящих слов не нашлось.
– Ну что ж, я удовлетворена. Знаешь, некоторых мужчин сложно заставить замолчать. Опасалась, что у тебя, с твоими-то привычками и буйным красноречием, рот не закрывается ни на минуту.
Я размышлял, как бы остроумно ответить, однако Элойн приложила палец к моим губам:
– Нет-нет, молчи. Пойми, порой гулять с женщиной можно в уютной тишине. Тишина тоже имеет свой язык. Не всегда требуется ее нарушать.
А ведь она права и даже не представляет – насколько…
Часто говорят: молчание – золото. Иногда дороже золота. Молчание не даст вам произнести слова, которые обойдутся дорого, тем оно и ценно. Будешь держать язык за зубами – никого не обидишь. Впрочем, не могу сказать, что этот урок я усвоил с малых лет.
И вот, гуляя с прекрасной женщиной, подумал – учиться никогда не поздно.
Треть свечи мы шли в тишине. Элойн меня направляла, взяв под руку, и вскоре мы добрались до мощеной улицы. Камень к камню, все одинаковой высоты; впрочем, наверняка это не заслуга мастеров-укладчиков – скорее всего булыжник сточили миллионы сапог. Этот участок был на нашем пути самым ровным и приятным для прогулки.
Элойн вдруг резко выдохнула и качнулась в мою сторону.
Не тратя время на раздумья, я обхватил ее одной рукой, а другой выставил вперед посох. Мое тело совершало давно заученные движения, однако уже через секунду я понял, что произошло:
– Неплохо сыграно. Я ведь и вправду решил, что ты падаешь.
Она выскользнула из моих объятий:
– Считай, что у меня от твоего присутствия захватило дух. – Говорила женщина задыхаясь, словно всю дорогу от «Трех сказаний» проделала бегом. – Ох, Ари, Ари…
– Забавная ты, – бесстрастно заметил я, легонько встряхнув ее за плечо.
– Ты это еще оценишь. Мрачный ты тип, Ари. Смотри, совсем не скисни, а то ни у одной женщины больше дыхание не перехватит.
Дернув бровью, я вновь зашагал по мостовой.
– Считаешь, я только об этом и думаю? Как можно, когда рядом с тобой дама, на которой хочется испробовать свои способности? – Вопрос я сопроводил самой задорной улыбкой из своего арсенала.
– Все мужчины так говорят, – фыркнула Элойн. – С улыбкой, заготовленной для десятка женщин.
Допустим, она права. Но при чем тут я?
– Плохо ты обо мне думаешь.
Она одарила меня долгим печальным взглядом:
– Все так говорят.
Снова не в бровь, а в глаз…
Между нами повисла тишина. Я облизал губы. Что же еще сказать?
Прожив долгую жизнь, я усвоил одну непреложную истину: как бы ни был умен мужчина, каждый превращается в глупца, когда пытается поддерживать разговор с покорившей его сердце женщиной. Порой мы не понимаем умом, что нас взяли в любовный плен, однако до некоторых это доходит быстро. Как только осознаешь – тут же начинаешь мучиться: что бы сказать толкового? Особенно если имеешь привычку ляпнуть не подумав.
– Какая луна сегодня… – пробормотал я.
Не самая умная тема для беседы, и все же лучше, чем ничего.
– Ну да.
– Честно говоря, меня это зрелище никогда не заставляло затаить дыхание, но вот сегодня…
Я и вправду не мог оторвать взгляд от неба. Какая безупречная, яркая белизна! Просто бриллиант чистой воды, куда там звездам…
– Подобную красоту часто не замечают. Ну, плывет в небе и плывет, светит и светит, а за светом – затаенная боль.
Я молчал – и едва не споткнулся о слегка выступавший из мостовой булыжник.
– Что ты хочешь сказать?
– Когда-то давно слышала песню о луне. – Элойн нахмурилась и задумчиво уставилась себе под ноги. – О луне и о волке, который хотел проглотить ее целиком. Желал забрать себе. Луна воспротивилась, и волк в гневе причинил ей боль: ударил когтем, и шрам на лице ночного светила стал напоминанием о том давнем грехе. Вот почему она стремится повернуться к тебе другой стороной, понимаешь? Ночь полнолуния – это особое событие, ведь луна показывает свое лицо полностью.
Мне этой истории слышать не доводилось, а песни, которая о ней рассказывала, – тем более.
– Слова помнишь?
Элойн кивнула.
– Сможешь спеть?
Она улыбнулась, однако в улыбке не было ни блеска, ни радости, которые сегодня источала луна. Ее лицо словно побледнело и осунулось, несмотря на праздничный лунный свет, дарованный нам сегодня небом.
– Не здесь, не сейчас. Когда-нибудь. Не хочу, чтобы луна меня слышала. Иногда воспоминания больно ранят.
– Да, так и есть.
Мы снова замолчали и пошли дальше по узкому переулку. У меня потеплело на душе, когда Элойн взяла меня за руку и сжала пальчики.
Завернув за угол, мы попали на широкую дорогу. Высокие здания, просторные лавки, длинный ряд уличных фонарей…
У одного из них остановился тощий мужчина в плотно надвинутой шапке и грубой холщовой одежде; уцепившись за столб фонаря, обошел вокруг него. В руке он держал длинный тонкий металлический прут, увенчанный тупым крюком, которым поддел и открыл стеклянную дверцу. Достал еще один прут – на этот раз деревянный, с горящим фитилем на конце – и зажег потухшую свечу. Пламя мигнуло, заколебалось и наконец поднялось ровным язычком.
Вежливо кивнув фонарщику, мы прошли мимо, а он надолго задержал взгляд на Элойн.
– Похоже, люди куда дольше разглядывают тебя, чем меня. Даже немного обидно – разве мой наряд хуже?
Я потеребил полу плаща, намекая на недавнюю шутку своей спутницы. Улыбнется? Нет, по-прежнему печальна…
– Людям свойственно таращиться на незнакомцев. Чем необычнее чужак, тем пристальнее взгляды.
– Взгляд взгляду рознь. – Я все надеялся хоть немного развеселить Элойн. – По-моему, я не могу их не притягивать.
Наконец уголки ее губ приподнялись, вот только радости в глазах моей спутницы не было. Усталое, измученное лицо.
– Ты действительно привлекаешь внимание, причем по вполне достойной причине, а обо мне такого не скажешь. Что заставляет людей на меня смотреть? Платье? Вчера вечером оно говорило о том, кто я есть: я пела и танцевала, все было прекрасно. Как считают люди? Ее место – в таверне, ее дело – развлекать народ. Во всяком случае, так полагают в Карчетте. – В голосе Элойн прозвучали резкие нотки. – Сегодня я оделась как местная женщина, но они видят не только одежду. Я
