В конце июля 1988 г. я приняла трудное решение заменить Джона Мура. Я разделила громоздкое министерство здравоохранения и социальной защиты на отдельные департаменты здравоохранения и социальной защиты, оставив Джона во главе последнего и назначив Кена Кларка министром здравоохранения. Какими бы ни были различия во взглядах между нами, приход Кена в министерство здравоохранения, несомненно, помогал нашему делу. Он был необычайно результативным министром здравоохранения: твердым в обращении с крупными предпринимателями и профсоюзами, прямым и убедительным в изложении политики правительства.
Кен Кларк теперь возрождал идею, за которую в свое время боролся мой политический блок: семейные врачи должны располагать бюджетом. По версии Кена, семейные врачи будут иметь бюджет для покупки у больниц «избирательных неотложных услуг»: операций при не угрожающих жизни болезнях, таких как замена тазобедренного сустава или удаление катаракты. Это были услуги, при которых у пациента (по крайней мере в теории) был некоторый выбор в плане времени, местоположения и консультанта, а семейный врач мог посоветовать, к кому обратиться в государственном и частном секторах.
Такой подход приближал выбор услуг к пациентам и делал семейных врачей более восприимчивыми к их желаниям. Сохранялось традиционное право семейных врачей решать, в какие больницы и к каким консультантам направлять больных. Это также давало лучшие перспективы больницам, которые решили выйти из-под контроля районных органов здравоохранения и стать самоуправляющимися. К осени 1988 г. мне было ясно, что создание и развитие самоуправляющихся больниц и бюджетов для семейных врачей, разделение на покупателей и поставщиков с районными органами здравоохранения в роли покупателей и деньги, следующие за пациентами, – все это может стать основанием для будущего преобразования НСЗ.
Большое количество работы к тому времени было проделано в отношении самоуправляющихся больниц. Я хотела, чтобы процедура, по которой больницы могли сменить статус и стать независимыми, я предпочитала называть их «концернами», была как можно проще. Они также должны владеть имуществом, хотя я была согласна с Казначейством, что необходим общий лимит на займы. Было также важно как можно скорее начать приводить эту систему в жизнь, чтобы ко времени следующих выборов у нас было значительное число больниц-концернов. В конце января 1989 г. после двадцать четвертого собрания министров, проведенного мной на эту тему, «Белая книга» наконец была опубликована.
Предложения, содержащиеся в этом документе, фактически моделировали внутри НСЗ все возможные преимущества частного сектора и рыночного выбора, но без приватизации, без широкомасштабных дополнительных платежей. Но Медицинская ассоциация Великобритании, профсоюз работников здравоохранения и оппозиция выразили протест, прямо основанный на преднамеренном искажении того, что мы делали. В этой ситуации Кен Кларк был для нас самым лучшим адвокатом. Сам, не будучи правым, он убедительно говорил на языке свободного рынка. У него была энергия и энтузиазм, чтобы вечер за вечером доказывать, объяснять и защищать наши действия по телевидению. Разными путями реформы, содержащиеся в «Белой книге», приведут к основополагающим переменам в культуре НСЗ, переменам в пользу пациентов, налогоплательщиков и тех, кто работает в обслуживании. Ко времени моего ухода из правительства результаты уже начинали появляться.
Глава 33
Не столько программа, сколько образ жизни
Перевод Баратов П.Н.
Семейная политика, наука и окружающая среда
Рост благополучия 1986–1989 гг., имевший прочные (хотя и не во всем) основания, вызвал парадоксальный эффект: левые обратили свое внимание на неэкономические вопросы. Не было ли достигнуто это капиталистическое благополучие слишком высокой ценой? Не его ли следствиями явились агрессивный материализм, осложнение дорожного движения и загрязнение окружающей среды? Не приведет ли сам процесс интегрирования в «Британию Тэтчер» к маргинализации слабых, росту числа бездомных и распаду сообществ?
Я считала все это лицемерием. Социализм не справился со своей задачей. И именно беднейшие, слабейшие члены общества сильнее всего пострадали от этого. Более того, социализм, вопреки возвышенной риторике, в прямом смысле деморализовал сообщества и семьи, предлагая зависимость взамен независимости и подвергая традиционные ценности насмешкам.
Но игнорировать эти вопросы было недопустимо. Некоторые из консерваторов предпринимали попытки потакать социальным аргументам левых, потому что на практике сами были почти социалистами. Были люди, которые считали, что в ответ на любую критику государство должно больше тратить и больше вмешиваться. Существуют особые ситуации, когда государство должно было вмешиваться, к примеру, чтобы защитить детей, подвергающихся реальной угрозе со стороны скверных родителей.
Государство должно оберегать закон и гарантировать наказание преступников, это я считала важным, поскольку на улицах становилось больше насилия. Но ключевой причиной наших нынешних социальных проблем, не считая вечного влияния и неисчерпаемых возможностей традиционного зла, был тот факт, что государство берет на себя слишком много. Консервативной партии в своей политике предстояло это доказать.
Если сообщества дезориентируются из-за того, что государство само принимает решения, которые нужно принимать людям, семьям и сообществам, то проблемы общества только прибавляются. Меня упрекали за одно высказывание, сделанное в интервью для женского журнала, что «такой вещи, как общество, не существует». При этом забывался остальной текст. Дальше я сказала: «Есть отдельные мужчины и женщины, есть семьи. И государство ничего не может сделать не через людей, и люди должны полагаться в первую очередь на себя. Наш долг заботиться о самих себе и помочь ближнему».
Суть того, что я хотела донести до читателя, заключалась в том, что общество не абстрактное понятие, отделенное людей, которые его формируют, а живая структура, состоящая из личностей, семей, соседей и добровольных связей. Я боролась с тем, что общество путали с государством, от которого ждали помощи в первую очередь. Каждый раз, когда я слышала, как люди жалуются, что «общество» не должно допускать какую-либо беду, я отвечала: «А что конкретно для этого предпринимаете вы?» Для меня общество является источником обязанностей.
Мой индивидуализм проявляется в убеждении, что люди должны отвечать за свои действия и вести себя соответствующим образом, но я никогда не соглашалась с тем, что такой подход ведет к конфликту между индивидуализмом и социальной ответственностью. Если безответственное поведение не ведет к наказанию, безответственность станет нормой для многих людей, и подобные настроения могут передаться их детям, поставив их на неверный путь в жизни.
Я никогда не стыдилась восхваления викторианских ценностей или, формула, которую я изначально применяла, викторианских добродетелей во многом потому, что они не были только лишь викторианскими. У людей викторианской эпохи была форма речи, которую мы теперь открывали повторно, они различали «достойных» и «недостойных» бедных. Обеим группам следует помогать. Но это должна быть разная помощь, исходящая из того, что государственными затратами нельзя культивировать иждивенчество. Наша проблема заключалась в том, что мы не помнили этого различия, предоставляя одинаковую помощь тем, кто столкнулся с временными жизненными трудностями и нуждался в поддержке для их преодоления, и тем, кто просто потерял волю или привычку к работе.
На меня произвела впечатление работа американского теолога и социального исследователя Майкла Новака, который облек в новые слова то, что я сама думала о людях и сообществах. Мистер Новак подчеркнул тот факт, что термин «демократический социализм» был нравственной и социальной, а не только лишь экономической системой, что он стимулировал взаимодействие, а не «путь в одиночку». Это были открытия, которые вкупе с нашим видением последствий культуры зависимости создавали интеллектуальную базу моего подхода к обширным вопросам, которые в языке политики называются «качеством жизни».
Тот факт, что аргументы, выдвигаемые против экономики и общества, на развитие которых была направлена моя политика, оказались невнятными, не позволял забыть о том, что социальные болезни существовали. Я уже упоминала рост преступности. Можно было отметить схожие тенденции во всем западном мире, прежде всего в американских городах. Я разделяла мнение общества о том, что должно предприниматься больше усилий для того, чтобы задерживать и наказывать преступников, и что самые жестокие преступники должны нести показательные наказания. В данном случае мы представили меру, которой я была очень довольна: поправка в закон о судопроизводстве от 1988 г., которая позволяла генеральному прокурору апеллировать против излишне мягких приговоров Верховного суда.
