«Вот чем обернулись твои слова, Король Мира… Глупец, я поверил тебе, – тяжело думал Намо, – и ты не солгал мне, нет!.. ведь не ты будешь приводить в исполнение приговор… Что я наделал!.. Беспристрастный судья… чаши весов… И вот – моя сестра не побоялась сказать правду в глаза Королю Мира, а я молчал, как последний трус, оправдывая себя тем, что я пристрастен, что не могу вершить высшую справедливость… Теперь молчи, молчи, жалкая тварь, не смей своим запоздалым раскаяньем, своей трусливой жалостью унижать его! Будь я проклят…»
Манве встретился глазами со своим старшим братом. Что ждал он увидеть? Униженную покорность сломленного врага? Безумный ужас? Мольбу о снисхождении? Бессильную ненависть?
Ничего этого не было.
И никогда, никому не посмел Король Мира открыть, что увидел он в этих глазах.
Манве спрятал искаженное лицо в ладонях. Со стороны казалось, что он не может сдержать слез – столь безгранична и величественна была его скорбь, столь трогательна и искренна, что Йаванна едва не заплакала сама…
Что-то новое, чужое, страшное проснулось в душе Короля Мира. Перед этим он был бессилен. Сорвалось, как бешеный зверь с цепи – где его решимость вершить праведный суд? Где беспристрастность непогрешимого судьи? Страх – страх, который он всегда испытывал перед своим братом, страх, который таился в глубине души, вырвался на волю, и внезапная мысль обожгла его. Нет, нет, чудовищно! Невозможно! Но перед этим вторым "я" бессилен был Король Мира. Страх вопил в нем – да! Ты прав – да, да, да! Отдай приказ, сделай это! Не ради себя – что, если кому-нибудь еще придется пережить такое? Ведь ты заботишься не о своем благе – о других! Ты не можешь свершить ничего, противного воле Единого, – мягко шептал страх, – значит, и это Его воля. Можешь ли ты отличить свои мысли от тех, что вложил тебе в сердце Отец? Разве, по сути, они не одно? – увещевал страх. – Вспомни, ты поймешь, такова воля Единого! Вспомни…
– …Слишком уж много ты видишь!
«Слишком много видишь, чудовище, проклятый, Проклятый! Слишком много, ненавистная тварь с жуткими глазами, слишком!»
И последняя преграда, сдерживавшая ненависть Короля Мира, рухнула.
Его вели к чертогам Ауле, когда он увидел Шестерых. И сжалось его сердце: он понимал, что с ними сделают. Он не просил милосердия к ним – слишком хорошо помнил, что было с Эльфами Тьмы. И нечем ему было заплатить за них, хотя готов был отдать всю кровь до капли, чтобы жили – они. Да они и не приняли бы такого дара.
И маленькая Ити произнесла то слово, что означало – приговор для каждого из них:
– Учитель…
Он обернулся – резко, словно его ударили. «Девочка, что ты делаешь? Что ты говоришь?! Ведь это неправда, вы не были моими учениками! Зачем ты? Чему я научил вас?»
И в то бесконечное мгновение в глазах Шестерых он прочел ответ.
«Мы научились видеть», – сказал Золотоокий.
«Мы постигли суть равновесия», – сказал Айо.
«Мы стали творцами», – сказал Охотник.
«Мы познали скорбь и радость мира», – сказала Ити.
«Мы узнали жалость, – сказала Воительница, – мы поняли, что есть что-то дороже жизни».
«Мы изведали цену чести и бесчестья», – сказал Воитель.
«Мы делили с тобой радость творения, – сказали они. – У тебя и у нас один путь. Мы разделим и твою судьбу».
Тулкас зло подтолкнул его в спину. Он отвернулся и медленно пошел вперед. И вздрогнул, когда вслед ему прозвучал ясный и звонкий голос Золотоокого:
– Благодарим за все! Будь благословен, Крылатый!
Эльфы – дети Илуватара. Майяр – народ Валар. Если первые могли заблуждаться, если их судили Эльфы, то с этими было куда серьезнее. Могучие, почти равные Валар… Надо было наказать их примерно, дабы другим неповадно было. Или заставить раскаяться. Как Оссе. Чтобы не осталось в Арде, тем более, в Валиноре, и следа мысли Проклятого. И опустил веки Владыка Судеб. Намо был бессилен спасти их. Страх и ненависть – почти неодолимая сила. И приказал он своим ученикам приготовить ложа, числом шесть, в том покое, где лежал Глашатай…
…И изрек Манве:
– Пусть хозяева заберут своих Майяр и поступят с ними по справедливости, ежели не раскаются они!
– Хозяева? Мы тебе не рабы! – рявкнул Воитель. – Ты сам раб Эру, трус, и других мнишь себе подобными! Да только воля Мелькора посильнее твоей… Король Мира, – с брезгливостью в голосе закончил он.
– Мы выбрали, – тихо и твердо сказал Айо.
– Говоришь, против чести? – издевался Тулкас. – Ну, что ж, я могу тебе предложить честный бой. Одолеешь – свободен и прощен. Ну, как?
Воитель насмешливо смотрел ему в лицо. Честный бой. Тулкас – в кольчуге, со щитом, и он – только с мечом, обнаженный до пояса…
– Я принимаю бой, – спокойно ответил Воитель, и Тулкас, не выдержав его взгляда, отвел глаза.
И бились они в кругу Майяр Тулкаса, и, несмотря на неравный бой, стал одолевать Воитель. Тогда, по едва заметному знаку Тулкаса, один из Майяр взмахнул мечом, целя Воителю в спину, – и тут же сам упал с разрубленной головой – Воительница, вырвав у стражника меч, бросилась к брату.
– Спина к спине! – крикнула она, и два меча взлетели рядом…
– А теперь беги, – сказал Ороме, возвышаясь в седле. – Беги, может, спасешься. Если мои собачки позволят, – усмехнулся он. Псы рвались с поводков. Охотник не двинулся. Лицо его было спокойно и бесстрастно, но под взглядом его животные вдруг начали пятиться и прижимать уши; кони храпели, псы жалобно скулили…
…Так же спокойно и бесстрастно было его лицо, когда ослушника расстреляли из луков…
– Ты ведь знаешь, как карают отступников, – глядя на него сверху вниз, изрек Манве.
– Знаю. Я видел Эльфов Тьмы. – Золотоокий смотрел мимо Короля Мира, куда-то вдаль. Казалось, он видит и сквозь Стену Ночи.
– Так что же? Пойми, ты околдован. Околдован Врагом. Ты не мог видеть тогда ни звезд, ни Солнца. Это – Враг. Признай – и тебе станет легче! – ласково говорила Варда. Сияние лица ее угасло, и с содроганием смотрел Золотоокий на ее прекрасный неживой лик.
– Я видел.
Что ему было сказать? Что не из-за Мелькора отрекся он от пути Валар, что он шел своим путем, волей своего сердца? Не поймут. Единожды уже пытался. Что ответить? Что не отречется от себя? Он понимал, что это означает, он страшно боялся боли, боялся мучений. Но отречься он не мог, это было еще страшнее.
– Он безнадежен, – со вздохом сказала Варда.
– Хватит. Дурную траву рвут с корнем, – оборвал разговор Манве. – Ты выбрал сам.
И тут Золотоокий рассмеялся. Манве изумленно воззрился на него.
– Ты говоришь – выбрал? Он сказал – поймешь между чем и чем придется выбирать… Выбор дан только Людям… Так я – Человек. И я свободен!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
