от двадцать первого дня десятого месяца первого года эры Юнчжэна, «отныне всем запрещается во время совершения погребальных обрядов тайком подавать свинину и баранину вместо жидкой каши. Всех, кто будет подавать слишком много угощений, ждет наказание». Ваш верный подданный видит, что Юньти собирается устроить роскошный обряд, поэтому посчитал своим долгом сообщить Вашему Величеству…
Иньчжэнь, словно молнией пораженный, уронил кисть на донесение. Только что вошедший в кабинет и уже приготовившийся к приветствиям Юньсян был изумлен. Он еще никогда не видел императора в таком состоянии.
– Царственный брат, что-то случилось? – тут же спросил он.
Иньчжэнь не издавал ни звука, лишь сидел, уперев взгляд в одну точку, пока его тело сотрясала мелкая дрожь.
Юньсян поспешно схватил стоящую на столе чашку с горячим чаем и передал Иньчжэню:
– Царственный брат, выпей немного.
Его взгляд упал на донесение, покрытое пятнами туши, и в глаза ему бросилась строчка: «Вчера скончалась супруга Юньти, урожденная Малтай…» Сердце застучало в бешеном ритме. Руки задрожали, и чашка, выскользнув, упала на пол.
Внезапно очнувшись, Иньчжэнь вскочил со своего трона и произнес, обращаясь к самому себе:
– Мы не верим! Мы не верим, что она так сильно ненавидела Нас!
Вдруг словно что-то осознав, он бросился к книжным полкам и принялся с остервенением переворачивать документы. Докладные записки одна за другой летели на пол. Наконец Иньчжэнь схватил то самое письмо от Юньти, на котором значилось: «Его Величеству в собственные руки». Дрожащими руками он вскрыл конверт и, к своему удивлению, вытащил из него еще один, на котором было написано то же самое.
Перед его глазами побежали строчки, написанные тем самым почерком, который он бы никогда не спутал ни с каким иным. У Иньчжэня потемнело в глазах, и он пошатнулся. Юньсян бросился его поддержать, тоже скользнул взглядом по письму, что сжимал в руке его царственный брат, и его глаза тут же закрыла мутная пелена.
Двадцать первый день третьего месяца третьего года эры Юнчжэна, ночь
В пустынном дворе мерцало лишь несколько тусклых свечных огней. Юньти нигде не было видно.
Стражник, что показывал дорогу, почтительно сказал Юньсяну:
– У гроба находится один лишь господин, так как, по его словам, его жена любила тишину, и ей не нравилось…
– Закрой рот! – холодно бросил переодетый Иньчжэнь, следовавший за Юньсяном. – Здесь нет никаких жен!
Стражник затрясся, не понимая, почему спутник тринадцатого господина внушает ему больший ужас, говоря таким холодным тоном, что мороз пробирает до костей.
Не желая долго оставаться в мрачном дворе, он тут же попросил у Юньсяна позволения откланяться и ушел.
Сидящий в углу комнаты на полу Юньти, услышав шаги, изумился про себя и тут же спрятал за пазуху золотую шпильку, что до этого сжимал в руке. Подняв валявшуюся на полу флягу с вином, он сделал щедрый глоток и погладил урну, что держал в объятиях: Жоси, он все-таки пришел!
Иньчжэнь замер, глядя на белую занавесь погребальных покоев. Юньсян тоже растерянно застыл. В прошлый раз он прощался с ней, думая, что как-нибудь приедет к ней, что у них еще будет возможность повидаться, однако он даже представить не мог, что тогда они попрощались навсегда. Когда Юньсян подумал об этом, на душе у него стало нестерпимо горько. Впрочем, он быстро вспомнил о том, что сейчас вовсе не ему хуже всех, и, приободрившись, негромко сказал:
– Четвертый брат, пойдем!
Едва заметно кивнув, Иньчжэнь шагнул внутрь.
В погребальных покоях стояла лишь ритуальная табличка – гроба нигде не было видно. В разуме Иньчжэня, где изумление на миг перекрыло скорбь, внезапно блеснул луч надежды. Возможно, она жива, просто… Просто… Он принялся вертеть головой, повсюду разыскивая Юньти.
– Юньти, выйди к нам! – прокричал Иньчжэнь.
Пристально глядя на стоящего у белой свечи Иньчжэня, Юньти равнодушно отозвался:
– Я здесь.
Иньчжэнь с Юньсяном одновременно перевели взгляд на неясную тень, сжавшуюся в темном углу.
– Четырнадцатый брат, почему же нет гроба, а только табличка? – спросил Юньсян.
Юньти поднялся на ноги, подошел к столу и, достав из-за пазухи фарфоровую урну, поставил ее за табличкой, проговорив:
– Жоси тут.
Поначалу Иньчжэнь не понял, что тот имел в виду, а когда понял, гнев и скорбь затопили его сердце. Вдобавок к тому он сильно устал, мчавшись сюда во весь опор, поэтому пошатнулся, едва не упав. Поспешно придержав его, Юньсян спросил:
– Четырнадцатый брат, что же, в конце концов, случилось?
– Что случилось? – холодно повторил Юньти. – Я просто сжег тело Жоси, вот и все!
Печаль и злоба затмили разум Иньчжэня. Размахнувшись, он отвесил Юньти оплеуху. Юньсян тут же загородил его собой, умоляя:
– Царственный брат, прошу вас, успокойтесь, четырнадцатый брат ни за что не поступил бы так с Жоси, сперва расспросите его поподробнее.
Холодно усмехнувшись, Юньти произнес:
– Ага, сейчас ты беспокоишься! Где же ты был раньше? Знаешь ли ты, что Жоси, полная надежды, несколько дней ждала тебя? Зачем, для кого ты сейчас устраиваешь эти сцены?
– А сам-то ты что сделал? – проревел Иньчжэнь. – Давай, расскажи нам!
– Из-за того, что конверт был надписан твоим почерком, царственный брат решил, что это очередная провокация с твоей стороны, а потому отбросил его в сторону, не прочитав вовремя, – объяснил Юньсян.
Выражение лица Юньти мгновенно изменилось.
– Даже если ты не получил письмо, – после короткого молчания проговорил он, – в этом поместье полно твоих соглядатаев. Разве они не могли напрямую сказать тебе о том, что происходит с Жоси?
Иньчжэнь молчал, с ненавистью глядя на Юньти.
– Ты всеми силами старался сделать так, чтобы царственный брат больше не хотел читать доклады о Жоси, и теперь еще спрашиваешь? – с досадой вздохнул Юньсян.
Лицо Юньти сперва позеленело, затем побелело.
– Вот как, – пробормотал он.
Бросившись к табличке с именем Жоси, он вскричал:
– Я не нарочно! Я не хотел заставлять тебя страдать, не хотел лишать тебя надежды! Да, в тот раз под цветущей сливой я умышленно склонил тебя к интимному поведению, надеясь, что соглядатай увидит это. Я сделал это лишь потому, что чувствовал себя подавленным и хотел позлить царственного брата. В дальнейшем, однако, я делал это уже неосознанно. Мне действительно нравилось разговаривать с тобой. Мне казалось, что я возвращался в далекое детство, на душе становилось спокойно, и я мирно засыпал, наслаждаясь долгим, приятным сном. Нас разделяла ширма, но я знал, что ты тихо спишь здесь, совсем рядом, и в моем сердце…
– Замолчи! –
