Троцкий был не одинок в своей некомпетентности. Мартов с удивлением прочитал заявление ПК ПСР, где говорилось, что «рабочий народ идет и дальше под знаменем партии с.-р.»[1137]. А Мартов думал, что рабочие движутся под знаменами социал-демократии. Вышедшие из подполья партии с удивлением обнаруживали, что они не одиноки на «своем» поле. И некоторое время не верили глазам своим, считая лишь себя реальной силой.
Из ложной посылки о «революционном одиночестве» социал-демократов у Троцкого вытекает целый веер выводов: «где нас нет, там революция лишена организации и руководящих элементов»...; «у нас нет социальной почвы для самостоятельной якобинской демократии…»[1138] Непролетарские силы не могут выдвинуть вождей.
Хорошо, можно быть настолько несведущим, чтобы не заметить эсеров. Но есть и другие лидеры, которых обстановка 1905 г. выдвигала на арену истории. Гапона-то нельзя было не заметить, тем более, что и после 9 января он сохранял влияние в рабочем движении. Троцкий решает проблему так: Гапон, который «явился одной из блестящих внезапностей революции», собирается примкнуть к «одной из социалистических партий». «Выбор Георгия Гапона не труден, ибо этих партий только одна»[1139]. Гапон быстро опроверг Троцкого, сблизившись с эсерами и принявшись ковать блок всех социалистов. Эта инициатива сначала получила поддержку большевиков, эсеров и национальных социалистических партий. Но затея была обречена на неудачу – социал-демократы опасались оказаться под контролем «личности, стоящей над партиями» или того хуже – эсеров. Но Ленин все же зашел на созванную Гапоном конференцию – он искал партнеров из среды «мелкой буржуазии»[1140].
Троцкий уверен, что больше таких «внезапностей», как Гапон, не предвидится. Ленин называет его за это «пустозвоном». Если революция напомнит 1789 год, то она поднимет к «героическим усилиям» и историческому творчеству «гигантские массы», из рядов которых выйдет множество «Гапонов»[1141].
Ленин прав. Будет еще много «внезапностей» – от Хрусталева-Носаря до лейтенанта Шмидта. Каждый раз во главе движения оказывается не лидер какого-нибудь ЦК, а выдвиженец поднявшейся массы. И Октябрьская стачка – творение не партий, а массы, организованной профсоюзами.
Но Троцкий игнорирует эту самоорганизацию, его волнует вакуум верховного руководства революцией. Он настаивает: никаких признаков появления якобинцев нет, и «черновую работу» придется взять на себя[1142]. Если марксисты стремятся к победе революции, то им, как наиболее организованной революционной силе нужно брать власть, чтобы обеспечить «разоружение реакции и вооружение революции»[1143]
Во Временное правительство войдут те, кто будут руководить массами в момент восстания. Поскольку самодержавие свергнут рабочие массы, то и руководить ими будут социал-демократы. Не отдавать же после этого власть либералам.
Троцкий заключает: «революционное развитие влечет пролетариат, а с ним – р. с. д. раб. партию, к временному политическому господству.
Если она решит отказаться от него, ей необходимо предварительно отказаться от тактики, рассчитанной на:
а) революционное развитие событий,
б) руководящую роль в ней пролетариата,
в) руководящую роль Рос. С.Д. Раб. Партии в пролетариате»[1144].
* * *
Ленин поддержал постановку вопроса о приходе социал-демократов к власти, но подошел к вопросу прагматически: дело ведь не только в том, как захватить власть. Ее нужно еще и удерживать. А прочной может быть только «революционная диктатура, опирающаяся на громадное большинство народа»[1145]. Но пролетариат не обладает этим большинством.
Значит, возможна «революционная демократическая диктатура пролетариата и крестьянства»[1146]. Крестьянство показало свой революционный характер. А раз так, оно может быть союзником пролетариата. Классовая схема трансформируется в политическую. Если меньшевики, исходя из буржуазного характера революции, тяготеют к союзу с либералами, то большевики – исходя из задачи установления рабоче-крестьянской революции – к союзу с эсерами.
Ленин считает, что Временное революционное правительство «может быть только диктатурой, то есть организацией не «порядка», а войны.
Кто идет штурмом на крепость, тот не может отказаться от продолжения войны и после того, как он завладеет крепостью»[1147]. Участие социал-демократов в правительстве преследует две цели: «беспощадная борьба вместе с революционной демократией против всех контрреволюционных попыток» и «отстаивание самостоятельных классовых целей пролетариата»[1148]. Собственная задача пролетариата в этой революции – «создать себе действительно широкую и действительно достойную ХХ века арену борьбы за социализм»[1149]. Для этого не следует ограничивать себя в средствах.
Пока Ленин считает, что постановка в повестку дня социалистического переворота – непозволительная идея эсеров[1150]. В 1917 г., когда самодержавие падет, Ленин сочтет идею «позволительной».
Выдвинув идею рабоче-крестьянского правительства, Ленин не забывает о ее переходности, и не исключает возможности борьбы пролетариата (то есть социал-демократии) с этим правительством. Давление извне позволит продвигать политику революционного правительства влево, а страну таким образом – к решению пролетарских задач (эта линия будет осуществляться большевиками весной-летом 1917 г.). Созванный большевиками III съезд РСДРП провозгласил: «Независимо от того, возможно ли будет участие социал-демократов во Временном революционном правительстве, следует пропагандировать в самых широких слоях пролетариата идею необходимости постоянного давления на Временное правительство со стороны вооруженного и руководимого социал-демократией пролетариата в целях охраны, упрочения и расширения завоеваний революции»[1151]. Однако, поскольку мелко-буржуазные политики не смогут долго двигаться в этом направлении сами, модель такой диктатуры, действующей под давлением снизу, неизбежно приведет к власти левых социал-демократов.
* * *
А. Мартынов еще в 1904 г. опубликовал в «Искре» статью «Две диктатуры», где выступил категорически против возможного прихода социал-демократов к власти в ходе грядущей революции. Он цитировал знаменитую фразу Энгельса о вождях радикальной партии в Крестьянской войне в Германии: «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство»[1152].
Ленину трудно спорить с Энгельсом. Но он применяет в этой трудной ситуации «золотой ключик», который его прежде не подводил – «научность» марксизма. «Энгельс видит опасность в смешении вождем мнимосоциалистического и реальнодемократического содержания переворота, а умный Мартынов выводит отсюда опасность того, чтобы пролетариат вместе с крестьянством брал на себя сознательно диктатуру в проведении демократической республики, как последней формы буржуазного господства и как наилучшей формы для классовой борьбы пролетариата с буржуазией»[1153]. Энгельс писал о таких вождях пролетариата, которые не понимают «непролетарского характера переворота». Но большевики же будут его понимать[1154]. Тогда и «движение дозреет» до «применения мер».
Увы, когда большевики придут к власти, они будут говорить о пролетарском характере революции, хотя эта революция будет прокладывать дорогу к власти вовсе не пролетариату. Мартынов окажется прав в половине своего прогноза – когда говорил об отсутствии у вождей рабочего класса понимания реальной ситуации. Но вожди почти никогда не понимают ситуацию также, как объективные исследователи. Вожди не «научны».
Но в другом отношении Мартынов, как и другие меньшевики, ошибался. С их точки зрения захват власти может вести только к одному – к быстрому краху радикальной социал-демократии, ее компрометации и победе реакционных сил. Именно так меньшевики будут оценивать перспективы большевистского радикализма и в 1917 г. Ознакомившись с апрельскими тезисами Ленина, Мартынов писал: «Если мы пойдем по ленинскому пути, мы в близком будущем пойдем не к диктатуре пролетариата, а к диктатуре контрреволюционных слоев буржуазии»[1155]. В роли реакционера тут выступал не Ленин. Просто в силу неправильности, авантюристичности стратегии Ленина он облегчит задачу контрреволюции. Меньшевики остались в плену однолинейной марксистской картины прогресса, когда движение возможно только «вперед» и «назад», а не «в бок», к другому варианту движения вперед, не предусмотренному догматом.
