Мартов, пусть и не так откровенно, как Троцкий, тоже утверждает, что пролетариат должен составить «классовую оппозицию всем силам современного общества»[1117].
Но изолированная сила имеет мало шансов добиться своих целей – это азы политики.
Ленин предлагает найти другого союзника вместо буржуазии и либералов. Пока демократический переворот не совершен, у крестьянства «гораздо больше общих интересов с пролетариатом в деле реализации политических форм, чем у «буржуазии» в настоящем и узком значении этого слова»[1118].
Меньшевики были настроены антикрестьянски. Плеханов писал: «если Ленин идеализирует теперь трудового крестьянина, то он грешит тем самым грехом, в котором он облыжно нас обвиняет: идеализацией буржуазии»[1119]. Ортодокс марксизма не видит никакой разницы между крестьянством и буржуазией: «Буржуазия есть буржуазия, подобно тому, как ребенок есть ребенок»[1120]. Можно подумать, что капиталист сам стоит у станка на своей фабрике, как крестьянин за плугом. Но позднее, под влиянием событий 1905 г. и Плеханов признает: «Крестьянство представляет собой резервную армию нашего освободительного движения»[1121].
Таким образом, сформировались три тактики социал-демократии в демократической революции: участие в широком буржуазно-демократическом движении на стороне буржуазии, победа которой выгодна пролетариату (Плеханов, Мартынов и др.); самоизоляция рабочего класса ради его сплочения (Мартов, Троцкий); союз рабочего класса и крестьянства против самодержавия и буржуазии (Ленин и большевики).
События 1905 г. подтвердили предположения как о революционном потенциале крестьянства, так и о лидирующей роли пролетариата в революции. Но, как и следовало ожидать, пролетариат сыграл на руку прежде всего либералам, буржуазии.
* * *
Проникновение оппозиционных и революционных взглядов в толщу общества шло неравномерно, и поэтому до октября 1905 г. революционное движение развивалось вспышками. Картина революции в наибольшей степени соответствовало модели, предложенной в прошлом веке Бакуниным. Стихия преобладала над организованностью, но разрозненные потоки постепенно сближались. Главным и наиболее эффективным средством революционной борьбы стала всеобщая политическая стачка – метод ненасильственной революции, впервые именно в России примененный в октябре 1905 году с таким размахом и успехом.
Разнородные социально-политические силы, участвовавшие в революции, объединились в единый поток благодаря стачке железнодорожников, начавшейся 8 октября 1905 г. Когда остановились железные дороги, экономика страны была парализована. Демократически настроенная интеллигенция и рабочие вышли на улицы с требованием гражданских свобод, в том числе свободы стачек и профсоюзных организаций, введения конституции. Крестьянство поддержало выступление горожан, одновременно решая собственную проблему – громя дворянские усадьбы. Власть оказалась в критической ситуации. В этих условиях император был вынужден подписать 17 октября 1905 г. манифест, провозглашавший введение гражданских свобод и выборы в законодательное собрание – Государственную думу.
Октябрьская стачка 1905 г. – первая забастовка, которая могла действительно претендовать на название всеобщей – завершилась успехом. Самодержавие согласилось на существенные политические уступки. Но они носили чисто либеральный, «буржуазный» характер.
Пролетариат является тараном, действующим против старого порядка в силу своего уязвимого положения, недовольства. Но «гегемония» пролетариата 1905 г. еще никак не определяла, чем сменится существующий строй. Революция привела к изменению принципов государственного устройства. Россия стала конституционной монархией с легальной многопартийностью и другими структурами гражданского общества. Это решало некоторые межформационные задачи революции, но лишь незначительную часть того, что требовали вышедшие на улицы массы. Так что октябрьская победа воспринималась лишь как первый шаг к конечной победе.
Октябрьская стачка заставила западную социал-демократию отказаться от некоторых догм, выстраданных в борьбе с анархизмом, что способствовало общему сдвигу марксизма к более творческому мышлению в начале ХХ века.
После споров с синдикалистами и Д. Ньювейнгуйсом социал-демократы относились к всеобщей стачке скептически. На конгрессе в Амстердаме в 1904 г. была принята резолюция, которая характеризовала стачку как нечто совсем крайнее (куда подевалось восстание?): всеобщая стачка «может послужить крайним средством для того, чтобы добиться крупных общественных перемен или отразить реакционные покушения на права рабочих»[1122]. Но немецкое рабочее движение отрицало это средство даже как крайнее. Резолюция конгресса германских профсоюзов в мае 1905 г. была безапелляционна: съезд «считает не подлежащим дискуссии вопрос о всеобщей стачке, которую проповедуют анархисты и люди, лишенные всякого опыта экономической борьбы…»[1123] В октябре всеобщая стачка разразилась и победила в России. Только после этого съезд СДПГ признал возможность организации всеобщей политической стачки[1124]. Русская революция подтвердила правоту и Д. Ньювейнгуйса, и анархо-синдикалистов в вопросе о стачке как результативном средстве социально-политической борьбы. Российское революционное движение на практике показало, что оно может не только учиться у Запада, но и учить его.
* * *
Марксисты претендовали на роль представителя интересов пролетариата, а в отношении крестьянства эту нишу заняли эсеры. Сначала Ленин, воспринимающий большевизм как пролетарское движение (хотя им руководят представители интеллигенции), не признавал за эсерами такое же право представлять крестьянство. Но успехи эсеров в деревне заставляют Ленина ставить вопрос: «кто кого использует?» – «интеллигенция, мнящая себя социалистической» – крестьянство, или «буржуазно-собственническое и в то же время трудовое крестьянство» – социалистическую фразеологию интеллигенции «в интересах борьбы против социализма»[1125].
Этот же вопрос уместно было бы поставить об отношениях пролетариата и социал-демократии. «Партия пролетариата» – не синоним пролетариата. Она обладает самостоятельностью от пролетарской массы, что создает для партии некоторую свободу маневра. В частности – в выборе союзника за пределами пролетарского класса.
Отношения идеологических центров оппозиции и массового движения редко подчиняются логике «руководства». Характерно, что ведущие лидеры, выдвинувшиеся в 1905 году (Гапон, Носарь, Шмидт), воспринимались партийными деятелями как «случайные» фигуры. Ведущей формой организации революционных сил были не партии, а союзы (в том числе профсоюзы и крестьянские союзы) и советы.
Трудящиеся, опираясь на свою общинную традицию, практически без подсказки социалистов создали систему своей самоорганизации — советы. Идеологи освободительного социализма оказались здесь не учителями масс, а пророками, удачно предсказавшими, как должна выглядеть политическая система, выстроенная трудящимися снизу.
Таким образом, по своей организационной основе революция 1905-1907 годов является социально-гражданской – структуры социальной самоорганизации и гражданского общества вели за собой партии, а не наоборот. Это вызывало ревность социал-демократов, считавших, что они вправе руководить рабочим классом, и даже иногда вело к серьезным конфликтам. Так, ЦК РСДРП в своем письме 27 октября 1905 года осудил Петербургский совет за отказ присоединиться к РСДРП и призвал социал-демократов «доказывать всю бессмысленность подобного политического руководства», «развивая свою собственную программу и тактику»[1126]. Впрочем, этот конфликт удалось сгладить.
Гражданские организации действовали как в рамках либеральной модели (давление общества на власть со стороны), так и в синдикалистской модели – превращение в систему контр-власти. В этом отношении характерно одно из высказываний забастовщиков: «Тогда приказано было бастовать, мы и забастовали, а теперь приказано требовать – мы требуем». – «Кто приказал?» – «Правительство». – «Какое правительство?» – «Новое правительство»[1127]. Забастовщики воспринимали советы и стачкомы как власть, правительство. Это явление давало хорошую почву для большевистской стратегии выстраивания новой системы власти как организации трудящихся. Казалось, что на этом пути можно интегрировать стихию и организованность. Ленин поддержал советы как проявление социального творчества рабочих, а затем – как организационную основу будущей диктатуры пролетариата. А Троцкий даже лично включился в рискованную работу альтернативного правительства в Петербурге. Этот эпизод дал ему авторитет, очень пригодившийся в 1917 году.
