События 9 января, подорвавшие основы авторитета самодержавия – ключевой скрепы традиционного общества в России, перевели революционный процесс на стадию межформационных задач с одновременной постановкой задач ранней социал-этатистской революции (то есть задач создания социального государства и государственно-монополистического общества, характерного для ведущих стран мира во второй половине ХХ века). Одновременное решение двух групп задач создало серьезные трудности для оценки ситуации, и не только российскими мыслителями и политиками. Революция 1905 года стала серьезным теоретическим вызовом и для западноевропейского марксизма.
На практике продемонстрировав силу рабочего класса в полу-аграрной стране, революция в России потребовала пересмотра теории буржуазной революции, вслед за которой следует длительный период буржуазного развития. Первая русская революция очевидно не укладывалась в прокрустово ложе буржуазности. Р. Люксембург предложила разделить буржуазные задачи революции и ее пролетарские методы, которые западные левые социал-демократы не прочь были заимствовать.
Но и задачи революции очевидно не были чисто буржуазными. И даже ортодокс Карл Каутский пошел в оценке этих событий дальше Розы Люксембург. По его мнению, в России произошла не буржуазная революция в обычном смысле, и не социалистическая революция, а «совершенно особый процесс, происходящий на границах буржуазного и социалистического обществ...» Она служит ликвидации буржуазного (а не феодального) общества и обеспечивает условия для развития социалистического, стимулируя в то же время и развитие «центров капиталистической цивилизации»[1107]. Позднее Каутский будет доказывать, что в России нет достаточных предпосылок для социализма, не решены еще буржуазные задачи. Но в 1905 году он считал, что в России есть возможности для разрушения буржуазного общества в пользу социализма. Оценить такую революцию в привычной ему формационной парадигме он не мог, отсюда и неопределенная формула об особом «процессе», который обеспечивает переход от буржуазного общества к социализму. Тогда по марксистской логике это должна быть социалистическая революция, а она таковой не является. Каутский пока не мог и помыслить, что между современным ему капитализмом и социализмом может быть еще какая-то стадия развития.
* * *
События в городской и деревенской среде развивались по разным алгоритмам. Если в городе ставились уже социал-этатистские задачи «рабочего вопроса» (воспринимавшиеся как социалистические), то в деревне революция взламывала межформационный барьер помещичьего землевладения, решая задачи, воспринимавшиеся марксистами как капиталистические, а народниками – как создание предпосылок для социалистического развития на основе общинной традиции. Такое различие ситуации в городе и в деревне затрудняло выбор модели для оценки ситуации.
Весной 1905 г. Ленин ищет место начавшейся революции в ряду уже известных прецедентов. Ему нужна убедительная модель для прогноза дальнейших событий. Социал-демократы уже примеряли на себя одежды якобинцев и жирондистов, но дойдет ли дело до таких мощных и радикальных событий, или все ограничится уровнем 1848 года. Ленин видит различие между революциями 1789 и 1848 годов в том, дойдет ли дело до провозглашения республики (то есть речь идет о германском варианте событий 1848 г.). Эту простую схему нарушает 1871 г., который Ленин пока оставляет за скобками[1108].
Ленин надеется на более радикальный вариант, чем получилось в 1848 г.: «Запас озлобленности» выше, чем был в Германии. «У нас перелом круче…»[1109]. Он перечисляет и другие благоприятные для революционеров факторы: низка вероятность серьезной интервенции, выше развитие партий, национальный вопрос, разорение крестьянства – все эти факторы дают даже больший потенциал, чем в 1789 г. (Ленин осторожно записывает их в пользу варианта 1789 г.).
Против аналогии с Великой французской революцией тоже много факторов – уже мало остатков феодализма, война отвлекает народ от социальных задач, правительство сильнее и опытнее, другие страны стабильны, национальные движения раздробляют оппозицию, «буржуазия будет больше бояться пролетарской революции и скорее бросится в объятия реакции»[1110].
Пока Ленина волнует, насколько разрушительной будет революция 1905 года. Он оставляет в стороне различие созидательных задач разных революций. В этом случае 1848 год (уже в его французском варианте) оказался бы более радикальным процессом, чем Великая французская революция.
Великая французская революция подошла к постановке задач «социального государства», но первая попытка их решения была предпринята во Франции в 1848 году. Революция 1848-1849 годов, поставившая на повестку дня «рабочий вопрос», воспринималась значительной частью марксистов как модель для революции 1905 года. Это, в частности, укрепляло их в представлении о консерватизме крестьянства. Но 1848 год, затмивший собой уроки Великой Французской революции, оказался не во всем удачной моделью, так как русская деревня как раз повторяла картины Великой революции.
Три тактики социал-демократии
Первая русская революция в ее начале была охарактеризована социал-демократами как буржуазная. Это значит, что пролетариат в ней победить не может. Что же ему делать? Поддерживать борьбу буржуазии против самодержавия? Или избрать какой-то свой курс? Но буржуазия борется вяло, пролетариат с первых дней вышел на авансцену событий. В то же время он малочислен и плохо организован. Куда социал-демократам звать «свой» класс?
Точка зрения значительной части меньшевиков заключалась в том, чтобы воспользоваться ситуацией для сплочения пролетариата и поддерживать борьбу либералов («буржуазии») за демократические свободы. А. Мартынов писал: «пролетариат будет оказывать революционное давление на волю либеральной и радикальной буржуазии…»[1111] Получается, что социал-демократия оказывается радикальным флангом либерального движения, а пролетариат – тараном своего классового врага буржуазии в ее борьбе за политическое господство. Осознавать это было обидно. Споря с Р. Люксембург, Г. Плеханов писал: «Нам говорят: вы делаете пролетариат орудием буржуазии. Это совсем не верно. Мы делаем буржуазию орудием пролетариата»[1112].
Это сомнительно. «Буржуазия» (под этим понятием подразумевалась и либеральная интеллигенция) имеет больше возможностей для того, чтобы использовать в своих интересах недовольство пролетариев режимом. Пролетариат в случае победы над самодержавием может быть получит в благодарность гражданские свободы. А может быть буржуазный режим и не удостоит его такой благодарности.
В работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции» Ленин обличает стратегию меньшевиков на сближение с либеральным движением. Но и Ленин не является крайним радикалом в оценке задач пролетариата.
Если пролетариат не должен служить буржуазии, то он должен служить себе. И что он должен делать в этой ситуации?
Действовать на стороне буржуазии – значит укреплять силы классового врага. Ю. Мартов считает, что в этой революции социал-демократия должна действовать «в интересах классового сплочения пролетариата…»[1113]. В стране революция, а пролетариат должен заниматься тем же, что и в «мирное время» – сплочением своих сил. Что же, не участвовать в общедемократическом движении? Троцкий откровенно отвечает на этот вопрос: необходимо «обособить революционный пролетариат»[1114]. Более того: «Революция выдвигает пролетариат на первое место и передает ему гегемонию»[1115]. «Буржуазия» (включая крестьянство) не в состоянии решить собственные задачи. Из этого вытекает необходимость «перманентной революции» (идея, высказанная еще Марксом). Позднее Троцкий так излагал свое понимание этой идеи: «Мудреное название это выражало ту мысль, что русская революция, перед которой непосредственно стоят буржуазные цели, не сможет, однако, на них остановиться. Революция не сможет разрешить свои ближайшие буржуазные задачи иначе, как поставив у власти пролетариат. А этот последний, взявши в руки власть, не сможет ограничить себя буржуазными рамками революции. Наоборот, именно для обеспечения своей победы пролетарскому авангарду придется на первых же порах своего господства совершить глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную собственность. При этом он придет во враждебные столкновения не только со всеми группировками буржуазии, которые поддерживали его на первых порах его революционной борьбы, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти»[1116]. Если под пролетариатом понимать радикальных марксистов, то можно признать, что Троцкий удачно предсказал динамику революции 1917-1922 гг.
