дверь, и в темноту квартиры ворвались люди.
В живот ему уперся ствол пистолета.
– К стене.
Кто-то с силой завернул ему руки, щелкнули наручники. Вспыхнул свет.
– Уголовный розыск, Мусатов. – Корнеев достал из кармана бумагу. – Вот постановление прокурора о вашем аресте и производстве обыска.
– Тетя Аля, – сказал Геннадий, – позвоните дяде.
– Хорошо, Геннадий Сергеевич, хорошо.
Дядя Геннадия, Мусатов-старший, вошел в квартиру, когда все уже было кончено. На столе лежали пистолет ТТ с серебряной именной пластинкой на рукоятке, зеленая банка. Крышка была открыта, в ней плотно уложенные украшения. Рядом куча денег и папка с фотографиями и деньгами.
– Что здесь происходит?
Мусатов стоял в комнате величественно-спокойный.
– В чем дело, Гена?
Геннадий пожал плечами.
– Так кто мне объяснит, в чем же дело?
– Видимо, я. – Игорь встал.
– Кто вы?
– Я заместитель начальника отдела МУРа майор милиции Корнеев.
– Корнеев? – Мусатов пристально посмотрел на Игоря.
– Ваш племянник Геннадий Петрович Мусатов арестован по подозрению в убийстве гражданина Желтухина Степана Федоровича. При обыске нами обнаружены оружие, деньги, ценности и бумаги, хранившиеся на квартире покойного.
– Это так, Геннадий? – спросил Мусатов, словно никакого Корнеева вообще не было.
Гена пожал плечами.
– Вы старший? – Наконец Мусатов обратил свое внимание на Игоря.
– Да.
– Пойдемте.
Они вышли в другую комнату.
– Вы знаете, кто я? – спросил Мусатов.
– Да.
– Племянник мой должен быть освобожден. – Мусатов говорил небрежно, властным тоном.
– Это невозможно.
– Не понял?
– Он совершил тяжкое преступление.
– Он мой племянник.
– Закон одинаков для всех.
– В наше время, майор, надо иметь сильных друзей. Иначе не сделаешь карьеру.
– Меня вполне устраивает мое положение.
– Все эти ценности и деньги из квартиры убитого?
– Да.
– А бумаги?
– Тоже.
– Я могу ознакомиться с ними?
– Нет.
– Вам не кажется, Корнеев, что вы рискуете?
– Я выполняю свой долг.
Геннадия вывели в коридор. Он шел, не зная, куда деть руки, скованные наручниками.
В дверях он повернулся. Посмотрел на дядю:
– Как же так, дядя Миша?
Михаил Кириллович молчал. Им овладела непонятная апатия, и он внимательно смотрел, как уводили племянника, как уходили понятые и милиционеры.
– Наследили-то, наследили, – сокрушенно сказала вахтерша, – я приберу, Михаил Кириллович.
Мусатов не ответил, ушел в глубь квартиры.
А Толя ждал Звонкова. Он сидел в машине у отделения милиции, разглядывал прохожих. Вскоре появился Женя. Прищурившись, посмотрел на осеннюю улицу, залитую неярким солнечным светом, и засмеялся.
– Радуешься. – Из дверей отделения вышел Коновалов. – Имеешь право. Такое счастье раз в жизни бывает.
Женя молча посмотрел на него и пошел к машине.
Кафтанов ехал к Комарову. Он никогда не был у него дома, да и вообще никаких отношений, кроме служебных, у него с бывшим начальником отдела не было.
Кафтанов хорошо помнил, как летом пришел к нему Комаров и сказал, еле сдерживая себя:
– Как же это, Андрей Петрович?
А что мог ему сказать Кафтанов? Рассказать о том, как он пытался на разных уровнях отменить приказ об увольнении Комарова. Да разве это нужно бывшему начальнику отдела. Он хотел точно знать, почему, а главное, за что его, человека с безупречным прошлым, за пять лет до возрастного срока выслуги увольняют на пенсию. Кафтанов в тот день так и не смог ответить Комарову на этот вопрос. Почему, он понял позже, когда начальником отдела, не посчитавшись с его мнением, утвердили Кривенцова. Тогда у него обострилось чувство вины перед Комаровым. Но если проанализировать, то ощущение это было значительно более сложным. Кафтанова угнетала не только вина за многое, но и ощущение собственного бессилия и то, что называют инстинктом самосохранения.
Он часто шел на компромисс, уговаривал себя, что это необходимо для дела. Такие уступки собственной совести стали обычными и опустошили его. Но теперь время настало. Сжимали, сжимали пружину, а вот она и выпрямилась.
Кафтанов поднялся на третий этаж и остановился у двери с номером 32. Дверь была парадно обшита темно-вишневым кожзаменителем и утыкана золотистыми бляшками. Кафтанов позвонил, и она распахнулась сразу. На пороге стоял Комаров в линялом, заношенном тренировочном костюме, с мусорным ведром в руках.
Он сделал шаг на площадку и захлопнул за собой дверь.
– Говорят, есть примета: полное ведро к счастью. Так что же, Комаров?
Комаров молчал, глядя на Кафтанова растерянно, затравленно.
– Борис Логунов был в кабинете Корнеева и слышал ваш разговор.
– Это не доказательство. – Комаров поставил ведро, вытер ладони о брюки.
– Мы Тохадзе раскололи, Комаров. И он тебя сдаст. Ты лучше сам напиши, кто тебя просил навести на Корнеева.
– Ты что, ты что…
– Ты был честным мужиком и хорошим сыщиком, Комаров. Подумай, кем ты стал.
– А ты, Кафтанов, лучше? – перебил его Комаров.
– Не обо мне разговор, я за беспринципность и трусость свою отвечу перед кем надо, только и ты ответишь. Я тебе срок даю до завтрашнего утра. Не придешь – под конвоем приведу, ты меня знаешь.
Кафтанов повернулся и легко побежал по ступенькам вниз.
По коридору МУРа шел пожилой человек в аккуратном сером костюме, над карманом которого прилепились четыре ряда колодок, а с правой стороны рубиново блестел знак «Заслуженный работник МВД». У двери с номером 325 он остановился и поправил пиджак.
– Вы Егоров? – спросила его секретарша.
– Да.
– Минуточку. – Она нажала на кнопку селектора.
Кафтанов встал из-за стола и пошел навстречу Егорову.
– Здравствуйте, Николай Борисович.
– Здравствуйте, Андрей Петрович.
– Присаживайтесь.
Егоров сел к столу, достал сигарету, закурил.
– Неужели еще курите? – улыбнулся Кафтанов.
– Надо убедить себя, что курение – это просто удовольствие, тогда забываешь о пагубных последствиях, которыми пугают врачи. Но дело не в этом, Андрей Петрович. Как только мне позвонили товарищи из нашего управления, я сразу же на поезд и к вам.
– Ну ладно. – Кафтанов улыбнулся, достал пистолет с именной пластинкой. – «Оперуполномоченному Егорову Н. Б. за борьбу с бандитизмом. От Ленгорисполкома». Ваш?
– Мой. Я потом дважды эту сволочь задерживал, расспрашивал о пистолете, а он: потерял, мол. Его убили?
– Да.
– Счеты или с целью грабежа?
– Грабеж. Расскажите мне о его делах в блокадном Ленинграде.
– Об этом можно рассказывать месяцами. Там был некто Мусатов…
– Какой Мусатов?
– Тот самый, до которого по нынешним временам не дотянуться. Он был одним из руководителей, отвечавших за снабжение города продовольствием. Вот они и придумали историю с мертвыми душами. Устраивали своих людей управдомами в разбитые районы, они и составляли фальшивые списки жильцов.
– А паспорта?
– Забирали у покойных, но не сдавали.
– Да-а. И это можно доказать?
– А вы возьметесь?
– Попробую. Вы поможете?
– Конечно. Только в наше время.
– Волков бояться. – засмеялся Кафтанов.
…Игорь Корнеев и Кафтанов в форме
