Год за годом, закончив прочую работу, отец и сын любовно ухаживали за ней, починяя то доску, то фрагмент позолоты, приводя в порядок по дюйму, пока не вернули к жизни. Восстановили не только дерево и позолоту, но и дорогостоящую внутреннюю отделку кабины. Вот уже пять лет, благо изъянов больше не осталось, только и глазели на старинную красоту и охраняли ее, как храмовую святыню.
– Жаль, что стоит без дела, – нарушил молчание Доггет.
Барка была слишком велика и пышна для обыденного использования, но все-таки маловата для той или иной городской гильдии. Королевское сокровище Джона Доггета давно покоилось, подобно невостребованной невесте – прекрасной, зрелой Клеопатре в ожидании своего Марка Антония.
– Небось и ты ничего не придумаешь, – произнес лодочный мастер.
Мередит потрясенно взирал на барку.
– Не сразу, – сказал он. – Но я попробую.
Утром следующего дня Уильяму Буллу пришлось немного подождать, пока не появился Эдмунд. Но если Булл и встревожился, то ничем себя не выдал. Будучи старше на десять лет, он тем не менее испытывал пиетет к своему кузену. Эдмунд отличался немалым шиком.
Ни слова не сказав, они прошагали в ногу через старинные врата в прибрежную область, приятно изобиловавшую зеленью и двориками. Она по-прежнему носила название Блэкфрайерс. Родственники направились к холлу, имея целью отпереть его ключом Эдмунда.
Театр «Блэкфрайерс» впечатлял. В центре просторного прямоугольного зала рядами стояли деревянные скамьи со спинками, по стенам тянулись балконы. Сцена, лишь чуть приподнятая, образовывала широкую площадку так, чтобы светские франты вроде Эдмунда могли расположиться вокруг на стульях перед галереей, тем самым воссоздавая изящную непринужденность двора, где исполнители выступали в кругу придворных. Холл был выдержан в подлинном духе Ренессанса: классические колонны подпирали балконы, а деревянная ширма за сценой была расписана под фронтоны и арки. Булл пришел в восторг.
– Мы все разбогатеем, – гордо изрек Эдмунд.
Чем бы ни был елизаветинский театр – символом престижа для благородных покровителей, трибуной для актеров и драматургов, – прежде всего он являлся бизнесом. Из всех же антрепренеров, стоявших за многочисленными труппами, самым отчаянным слыло семейство Бёрбедж, постигшее отвагу Блэкфрайерса. Старый Бёрбедж был яркой личностью. Переметнувшись из ремесленника в бизнесмены, он быстро уяснил возможности театра и преобразил коллектив Чемберлена в профессиональную актерскую труппу. Он арендовал театр, финансировал исполнителей и авторов. Именно благодаря ему Уилл Шекспир уже сколотил небольшое состояние. В минувшем же году, решив заняться чем-то посложнее, он снял «Блэкфрайерс».
Идея была проста. Новый закрытый театр вмещал вполовину меньше зрителей, чем открытые площадки, но публика предполагалась избранная. За вход положили не пенни, а минимум твердый шестипенсовик. Не допускались ни буяны-подмастерья, ни «чесноки».
– Даже шлюхи будут высшего сорта, – усмехнулся Эдмунд.
Но риск был велик. Аренда и ремонт обошлись в убийственную сумму: шестьсот фунтов. Пришлось искать помощи.
Уильяму Буллу польстило обращение блистательного кузена.
– Хорошая возможность, – растолковал Эдмунд. – Я знаю Бёрбеджей, и они взяли меня в дело. Могу и тебе что-нибудь подыскать.
Пивоварня процветала, но там было скучно, да и братья всяко не позволяли Уильяму развернуться. А эта затея его взбудоражила. Поэтому он одолжил кузену пятьдесят фунтов. Вкупе с его собственными пятью они позволили Эдмунду предстать в очень выгодном свете, когда тот одолжил всю эту сумму Бёрбеджам от своего имени. Вскоре же после этого, имея намерение показать, как успешно пошли дела, Эдмунд похвастался перед ним поручением написать к открытию нового театра пьесу, и Уильям возгордился вдвойне.
Однако сейчас Булл немного занервничал. Старый Бёрбедж скончался зимой, но, поскольку двое его сыновей, уже искушенные в этом деле, достойно продолжили оное, Булл не сильно обеспокоился его смертью. Однако в дальнейшем распространился очередной слух о препятствиях, которые чинили новому театру отдельные жители Блэкфрайерса под предводительством олдермена Дукета. Они даже подали петицию с просьбой не допустить открытия. Булл слышал, что олдермен заклеймил всякие театры как рассадники бунта и безбожия и грозился их позакрывать. Действительно, балаганы славились непотребством, и Булл полагал, что обитатели тихого анклава для избранных восстанут против такого вторжения в свою среду. Он нерешительно осведомился: правда ли это?
– Святые угодники – да разумеется! – Мередит держался бодрее некуда.
– Тебя это не пугает?
– Ничуть. – Мередит даже издал смешок. – Это сущие пустяки. Некоторым людям невдомек, какого рода здесь будут пьесы и какая публика. Да и откуда им знать? Такого, – он указал на величественный холл, – еще никогда не делали. Весь шум утихнет, как только они поймут, что здесь не будет черни.
– Значит, дело продолжится?
– Мы откроемся еще до конца года.
– Стало быть, деньги верну, – облегченно вздохнул Булл.
– Конечно, – улыбнулся Эдмунд.
К лету в труппе Чемберлена не было человека счастливее, чем юная Джейн Флеминг. В последние недели ей показалось, что Мередит ее любит.
Его пьеса была готова. Джейн полагала, что уже выучила ее до последней строчки. По мере того как Эдмунд приближался к финалу, ее волнение росло. С великой гордостью читал он ей свои любимые пассажи, а то еще спрашивал, годится ли написанное. «Замечательно!» – неизменно отвечала она. Его остроумие было поистине искрометным.
Однажды, попытавшись осмыслить пьесу в целом, Джейн робко спросила:
– Но о чем же она?
Эдмунд разозлился, и впредь она помалкивала.
Зачем ей портить ему триумф, если он, торжествуя, был так внимателен к ней? Мередит никогда не забывал про нее даже в обществе своих светских приятелей.
Она была счастлива и по другой причине. Близилось летнее веселье. Джейн и ее родители уже собирали костюмы для погрузки в фургон. Хотя девушка знала, что довольно долго не увидит Эдмунда, радостное волнение не покидало ее.
Погожим июльским днем Джейн с Эдмундом шли из Шордича и повстречали олдермена Джейкоба Дукета.
Даже летом он был одет в черное; белый гофрированный воротник, шпага с инкрустированным серебром и алмазами эфесом да серебристая прядь в волосах служили умеренными украшениями, подобавшими его богатству и грозной властности. Он стоял перед воротами Бишопсгейт и, как могла бы заметить Джейн, улыбался. Когда они приблизились, Эдмунд грациозно снял шляпу и поклонился, столь точно выверив почтение и насмешку, что Джейн прыснула. В другое время Дукету было бы некогда возиться с молодым Мередитом, однако нынче он посмотрел на него почти дружески, поманил к себе и вкрадчиво осведомился:
– Дошли ли до вас новости?
Олдермен улыбался нечасто. Зримым влиянием генов его энергичного предка, нырявшего в реку, осталась лишь толика серебра в волосах. Подобно многим своим товарищам-олдерменам, он был пуританином. В его случае – строго кальвинистского толка.
Для олдермена Дукета день складывался исключительно хорошо. Он уже побывал в театрах Бэнксайда. Остался доволен. Теперь он направлялся в Шордич. При виде молодого Мередита, известного любителя пьес, он получил очередную возможность насладиться реакцией на свое сообщение, а потому хладнокровно уведомил его:
– Все театры закрываются.
Реакция была ожидаемая. Девица опешила, а Мередит побледнел, но оправился первым.
– Кто это сказал?
– Городской совет.
– Невозможно. Театры вне вашей юрисдикции.
Шордич, конечно, находился за чертой города.[52] Но любопытной особенностью городского правительства было то, что даже после роспуска монастырей их старые феодальные вольности не аннулировались, но перешли к монарху. Поэтому театры Бэнксайда пребывали в старой Вольности Кли́нка. Вольностью оставался даже Блэкфрайерс. Отцов города давно уже бесило, что театры расплодились у них под носом, но вне их юрисдикции.
– Мы обратились к Тайному совету.
– Он ничего не закроет, сама королева любит театр!
И тут у Дукета был повод торжествовать.
– Но не после «Собачьего острова», – улыбнулся он.
В этой пьесе, поставленной труппой лорда Пемброка, звучала острая, но смешная критика не только городских олдерменов, но и правительства. То был поистине подарок судьбы. Дукет и прочие олдермены вот уже месяцы трудились не покладая рук, стремясь пресечь аренду труппой Чемберлена театра в Шордиче. Они даже приступили к владельцу помещения Джайлзу Аллену и приказали: «Не смей сдавать его снова актерам, иначе мы тебя разорим». С тех пор Дукет упорно мутил воду в Блэкфрайерсе, но не добился ничего вразумительного. А потом дураки из труппы лорда Пемброка предоставили ему шанс, за который он уцепился обеими руками. Делегация, прибывшая в Тайный совет, представила подробный отчет о нанесенном правительству оскорблении.
