заявил, что это не имеет значения, ибо «страна нас признала»[922]. Он в этом был прав. Но почему
не это положение легло в основание парламентской тактики 1-й Государственной думы? Не потому ли, что партия была во власти
прошлого и
вперед смотреть не умела?
Для этой самоубийственной тактики у кадетов было одно оправдание. Не была опубликована конституция, в рамках которой ей предстояло работать. Было основание думать, что этой конституции вовсе не будет. Милюков был в этом уверен и выставлял это как нашу победу. Тогда, 27 апреля, лицом к лицу стали бы две противоположные силы: историческая власть, которая уже умалила себя отречением от самодержавия, и народное представительство, как единственный выразитель воли народа. Им предстояло бы совместно написать конституцию, причем никакого исхода из несогласия между ними указано не было. Была неизбежность конфликта, который разрешился бы только соотношением «сил». И можно понять тактику партии, которая, предвидя неизбежный конфликт на конституционном вопросе, торопилась заслужить сочувствие населения демагогическими законами о земле, о свободах и т. д.
Одно было все-таки непонятно. Как можно было серьезно верить даже за три дня до созыва Думы, что правительство конституции не обнародует и само создаст провокаторскую обстановку к конфликту? Ведь созыв народного представительства без конституции повторил бы дебют Французской революции 1789 года. Королевская власть и États Généraux[923] тогда стояли друг против друга с исключающими друг друга претензиями и без правовой почвы для их примирения. 23 июня 1789 года король приказал в силу своей исторической власти, чтобы собрание разошлось по сословиям. Мирабо ответил ему, что они здесь по воле народа и не разойдутся. Конфликт кончился в пользу народа, но создала его сама власть, созвав народное представительство, не определив первоначально его полномочий, хотя она имела полное право это сделать. Можно ли было поверить, чтобы через 120 лет наша власть повторила ту же ошибку, уже единогласно осужденную всеми историками? И повторила бы несмотря на то, что, как всем было ясно из опубликованного проекта[924], выработкой конституции правительство занималось. Сколько самомнения надо было иметь, чтобы вообразить, что кадетская газетная критика могла власть переубедить!
А между тем оказалось, что власть эту ошибку могла повторить. Об этом я расспрашивал Витте, и он сам это рассказал в своих мемуарах[925]. Его рассказ согласуется со стенограммами совещаний, в которых разрабатывались Основные законы[926]. Из них обнаружилось, что созыв Думы без конституции для иных казался возможным. Хотя Основные законы были уже утверждены государем, с «опубликованием» их не спешили. Государь ими был недоволен: они отняли у него титул «неограниченный». Были голоса за то, что эти законы вовсе не нужны, что достаточно «кодифицировать» Манифест 20 февраля [1906 года], который определил права Государственного совета и Думы, а что объема прав государя касаться не следует. Тогда статья 1-я Основных законов, о том, что самодержец неограничен, осталась бы в прежней редакции. На этом, конечно, непременно бы разыгрался конфликт, но правительство его не боялось: власть чувствовала себя сильнее Государственной думы. В результате конфликта была бы рассеяна иллюзия, что у нас конституция, и была бы вновь подтверждена «неограниченность» самодержавия. Дума превратилась бы в простой технический аппарат. Вот чего хотела реакция. Правые во главе с Горемыкиным настаивали перед государем, чтобы он не давал своего одобрения конституции, как он его понапрасну дал принципам Манифеста [17 октября 1905 года]. Таков был план реставраторов. Он был неглупо задуман.
И этот опаснейший план получил нежданную поддержку со стороны наивных кадетов. Мы видели, что кадетские лидеры неопубликование Основных законов поторопились счесть результатом своей победы. Как далеко это было от правды! Но воспоминания Витте теперь показали, что кадеты, кроме того, старались помешать опубликованию конституции и закулисными ходами. Тот же Д. Ф. Трепов, который позднее повел переговоры об образовании кадетского министерства, передал государю записку с жестокой кадетской критикой текста Основных законов. Этой критикой переубедить государя, конечно, было нельзя. Но зато она могла показать, что никакими уступками наше общество удовлетворить невозможно, что «октроированной конституции» оно не приемлет. Это могло бы оказаться для государя очень убедительным доводом, чтобы все оставить по-старому, в надежде на то, что в случае конфликта власть победит. Если рассказ Витте правилен, можно видеть, какую опасную закулисную игру играли кадетские лидеры. Поверив в свою непобедимость, они хотели конфликта. В случае победы этот конфликт сделал бы их на время хозяевами положения, хотя потом, как в 1917 году, подчинил бы их революции. А правительство не боялось конфликта, уверенное, что сила была на его стороне. Своей ставкой ва-банк кадеты могли только похоронить конституцию в честь или самодержавия, или революции.
Витте не без злорадства рассказывает, как кадеты ошиблись[927]. Записка, которая могла поддержать интригу правых против конституции, эту интригу, наоборот, сорвала. Записка показала государю, как глубок будет конфликт, на который он сам толкает страну, если Дума будет созвана раньше опубликования конституции. Кадетская критика заставила государя с опубликованием конституции поторопиться. Острых положений он не любил и предпочел конфликт предупредить. Чтобы избежать состязания сил между реакцией и революцией, он предпочел попробовать путь конституции. Так за кулисами разыгралась символическая репетиция того, в чем был исторический смысл событий этого времени.
Но если мы, рядовые кадеты, даже члены его Центрального комитета не знали о том, что наши лидеры делали, то и лидеры оказались неосведомленными о том, к чему привела их хитроумная комбинация и как они самообольщались, когда заверяли на съезде, что опубликования Основных законов бояться теперь не приходится. Съезд еще не окончился, хотя некоторые его члены, в том числе и я, уже уехали, когда 23 апреля Основные законы были опубликованы[928].
Хотя это было только нормально и было бы удивительно, если бы этого не было, хотя эти законы и установили настоящую конституцию, но опубликование их возбудило такое негодование, как будто и Россия, и партия, и страна действительно были обмануты. С точки зрения здравого смысла и соотношения сил опубликование конституции было отрадным событием, даже если бы конституция была и очень несовершенна. Ее преимущество было в том, что она устанавливала, наконец, законный конституционный порядок, клала предел возможному ходу назад и устраняла ту почву к конфликту, который мог бы иметь только два конца, равно нежелательных: торжество революции или реставрацию самодержавия. Было поистине счастьем, что Верховная Власть свое обещание исполнила и хотя в последний момент, но конституцию октроировала. Однако кадетский съезд посмотрел на это иначе. Смешно и грустно перечитывать велеречивый отчет «Права»
