Бора пошел по траншее, чтоб увидеть тех, кто стрелял, спросить, зачем они это делали. Наверняка трусы. Теперь перестреливались всего двое. И голоса винтовок отчетливо различались: неприятельская издавала как бы двойной звук. Словно бы даже выстрелом подчеркивая двойственность названия могучего государства. Пока он дошел до конца, умолкли и последние выстрелы.
Опять стало тихо; солдаты чуть слышно постукивали нога об ногу, глухо кашляли в шапку, сдержанно сморкались. Пробираясь узкой траншеей, Бора старался двигаться на цыпочках, наконец вернулся на свое место, чтобы вглядываться в туман, слушать тишину, неизвестность. Мороз ломил пальцы, кости на ногах и руках, отпиливал ступни, уши, нос. Что с Данилой? Невыносимо хотелось курить. После той партии покера в Больковцах он дал зарок не прикасаться к сигарете до конца войны. Однако закурить нужно. Что сейчас значат честное слово, зарок, клятва? Сейчас, когда убивают. Или спят. Вон новобранец, что возле него, всю ночь курил сигарету за сигаретой, словно у него полная сумка; решил человек поскорее выкурить все, что принес с собою на войну.
— Эй, парень, дай сигаретку взаймы! — Он потряс солдата, который, похоже, спал, свесив голову, винтовка лежала на бруствере и казалась брошенной.
Рекрут покачнулся от толчка, опрокинулся, и Бора увидел струйку застывшей крови на его лице и дыру от пули во лбу.
Вскрикнул, точно змея укусила:
— Люди, его ж убило!
— Вроде бы да! — шепнул солдат, рядом переминавшийся с ноги на ногу и стучавший зубами.
— Когда ж его? — спросил Бора.
— Не имеет значения. Теперь ему не холодно.
Там, в тумане, тоже почти крикнули.
— Унесите его, — не снижая голоса, сказал Бора.
— Куда ж его нести? Нам и без того скоро убегать отсюда. Вот окоп и станет ему могилой. Пускай тут лежит.
Бора прижался к стенке траншеи, глядя в туман, стискивал приклад.
С той стороны долетел глухой, строгий голос.
Солдат, стоявший возле Боры, толкнул его, протянул сигарету.
Бора взял ее, затянулся и вылез из окопа. Покуривая, шагал мимо буков и елей; громко, вызывающе хрустел под ногами наст. Солдаты поворачивали к нему головы, удивляясь. Кое-кто ухмылялся. Он понимал их. Если начнут палить, он уж в траншею не кинется. Удовольствия от сигареты он не испытывал, но бросать ее не хотел. Остановился, прислушался: в тумане шваб — вероятно, офицер, как и он, — неторопливо шел по целине. Погиб у него кто-нибудь? Омерзительно. Почему мне хочется, чтоб и там кто-нибудь погиб? Какая польза Сербии, моей родине, от того, что в этой перестрелке из самых низких, самых глупых побуждений убит еще один человек в австро-венгерском мундире? Он пошел дальше.
Из окопа выбирались солдаты — по мере своей храбрости, равнодушия, способности выдерживать стужу; самые дерзкие и неосторожные расхаживали под деревьями, более осмотрительные и робкие держались поближе к траншее. Никто не произносил ни слова, только шмыгали носами и кашляли.
Бора прислонился к дереву, прислушался к тем, на той стороне, в тумане: оттуда доносился хруст тяжелых шагов, кто-то пританцовывал. Молча, как и здесь, у сербов; тоже только кашляли и сморкались. Что ж, поглядим, до каких пор мы люди. Или насколько нам холодно. Что с Данилой? Надо было условиться, что договор между ними не имеет силы в тех случаях, когда придется разведывать и брать пленных. Этот Данило всех обставил. Кто мог подумать в казарме, в Скопле, что Данило Протич вовсе не История, а обычный сентиментально влюбленный парень с самой чудной во всей Бачке деревянной лошадкой. Страстный, мучающийся оттого, что его покинула девушка, и мечтающий выполнить завет своего деда: на белом коне вернуться к гусям и шелковичным деревьям.
— Чего повыскакивали? Марш в траншею! — крикнул из окутанного туманом леса ротный Закич.
От неожиданности солдаты остановились, оглядывались на лес. На стороне противника тоже затихли шаги и кашель. Только носами шмыгали.
— В укрытие! Чего рты разинули?
— Разрешите им остаться, ведь люди замерзнут, — попытался возразить Бора, но наступившая напряженная тишина толкнула и его к окопу.
С той стороны, из туманного леса, зазвучала труба.
— Примкнуть штыки! — скомандовал Закич.
Неприятельский пулемет разорвал треском туман, к нему присоединились винтовки.
— Не стрелять, пока не увидишь! — кричал из тумана подпоручик Закич.
Бора вглядывался в непроглядную мглу: не пойдут же те бедняги в атаку? Как можно — штыком на промерзшего человека? Он опустил взгляд на убитого новобранца: окоченевший труп. Зато не разлагается.
Противник прекратил огонь: стреляли, чтоб погреться, или перестали оттого, что замерзли? Опять тишина. Иней шуршит в тумане. Шмыгают носами и кашляют солдаты. Все громче. Им вторят те, с другой стороны. Кто теперь первым вылезет из траншеи? Кто еще верит в человека, кому менее страшно, кто больший дурак?
Оттуда, из тумана, — постукивание башмаков и скрип снега. Громкое покашливание. Торопкие, быстрые шаги, будто кто-то спешит или пляшет коло. Они храбрее. Верят, что мы люди. Или презирают и считают трусами? Много вопросов для одного ответа; слишком большой выбор для одного-единственного решения. Только бы из нас, сербов, кто-нибудь не выпалил. Только б не показать себя подлецами и свиньями.
— Без команды не стрелять! — громко, чтоб его слышали и в тех окопах, приказал он.
Противник услышал его и сразу успокоился. Где-то сзади, в тумане, свистит дрозд. Его свист туго натягивает тишину, с деревьев облетает иней, дыхание клубится в окопе. Короче и тише свистит дрозд. Смолк. Тишина убила его. Серб выстрелил первым. Эх, не выдержал! Выстрел разнесся по горам, над всей землею, галактикой, долетел до самой смерти.
— Свинья! Дурак! Зачем стреляешь? — в ярости крикнул Бора.
Неприятельские солдаты ссыпались в свою траншею. Утратили веру в наш разум. Теперь они убеждены в том, что мы трусы и подлецы. Глупо рассчитывать на интеллект и доброту, война извечна. Он вылез из окопа. Стал прыгать на месте. Тишина превращалась в лед. Он коченел. Туман обволакивал его, душил, забирался под шинель, под рубашку, под кожу, проникал в кости, растекался по венам — густая, влажная, леденящая серость. Где-то совсем рядом свистнул дрозд. Он ждал его, желал услышать, слушал. Чем он питается? Поклевывает гильзы и свинец. Улетел. Утонул в тумане и тишине.
Слева высоко в воздухе просвистела пуля, следом донесся звук выстрела. Теперь не выдержал несчастный шваб. Не лезть же опять в траншею к пулемету. Вновь тишина, прежняя. У них там, в тумане, сильнее кашель, шмыганье носом, громче шаги. Сербы тоже начали вылезать из окопа, сморкаются, дышат на пальцы, приплясывают. Если мороз подожмет и туман сгустится, установится перемирие. Наступит период мира, как в свое время наступил период обледенения. Может быть. Какая-то материализованная туманом грусть заставила его спуститься в окоп; съежившись, он устроился на охапке папоротника, возле окоченевшего трупа. Лицо убитого синее, ледяное. Смерзлась ли у него в сосудах кровь? Красный лед. Может быть, и сердце оледенело. Ледяная груша из красного льда.
В траншею спрыгнул Данило История. Бора испугался, не было силы радоваться.
— Как ты можешь сидеть рядом с трупом? — спросил Данило.
— Он замерз.
Отвернувшись от убитого, Данило согнулся и прикурил.
— Как у тебя? — шепотом спросил Бора.
— Жуть. Мы взяли двоих, когда они по большой нужде вышли. Мадьяры. Один со страху плюхнулся, когда Паун из-за дерева на него штыком замахнулся. Воняло всю дорогу так, что не было сил за ними идти. И я вдруг почувствовал такую жалость к себе и такой стыд, что не смог даже говорить по-венгерски. Страшно было услышать язык этих несчастных.
— Медаль ты заработал.
Данило молча курил. Бора вынул у него изо рта сигарету, сделал две глубокие затяжки и вложил сигарету ему обратно в губы. С той стороны заиграла труба. Сербы попрыгали в окоп. Но Бора не слышал, чтобы так же поступил противник.
— Что сейчас будет? — шепнул Данило.
— Ничего особенного. Может быть, пойдут в атаку. Игра продолжается, — ответил Бора почти равнодушно.
15
Министру-президенту правительства Королевства Сербия Пашичу Ниш
Сазонов опять нажимает Если немедленно уступим Болгарии Македонию согласно договору 1912 года Россия гарантирует нам не только нейтралитет Болгарии но и скорейшее ее вступление в войну Русское правительство требует чтобы Сербия условно предоставила ему полномочия обещать Болгарии Македонию Стоп Спалайкович Петроград
Посланнику Королевства Сербия Спалайковичу Петроград
Передать лично Сазонову мои слова Пусть не вознаграждает сербской территорией Болгарию. Пусть наша матушка-Россия не ломает Сербию в тот момент когда Сербия подыхает в борьбе во имя верности России и славянству Стоп Пашич
