насколько ты больна. Это — от в_с_е_г_о. И — больше всего — от «исцеловыванья», от «сухой любви», от бунта низших инстинктов, «пониже-поясничных». Если бы мы с тобой встретились —
ты _н_е_ знала меня вовсе тогда! — в 36-м г. (потому и не было воли познакомиться), я верю, что теперь ты была бы здорова. Ты жила бы многим _и_н_ы_м, и… м. б. своим ребенком. Он необходим тебе, _т_а_к_о_й, полной глубоких и тонких _ч_у_в_с_т_в! Родная, нежная моя, светлая моя… и — хочу сказать — _ч_и_с_т_а_я. Все прошлое — _в_н_е_ меня, и я его _н_е_ помню. Я знаю только _м_о_ю_ Олю, мою, углубленную, обогащенную, — страданиями, — исключительную по душевной красоте, чрезмерно —! — одаренную, со всеми чудесными возможностями. Оля, ты _м_а_л_о_ питала в своей жизни эту главную и важнейшую часть своего существа — от религии ли, от искусства ли, от «мысли» ли. Ты _с_л_у_ч_а_й_н_о_ и
не гармонично образована. У тебя много провалов в этом, но многое и _в_з_я_т_о, случайно взято, — «от жизни», благодаря исключительной одаренности твоей. У тебя природный _т_а_к_т, чуткость к изящному, во всех смыслах, к _п_р_е_к_р_а_с_н_о_м_у_ во всех видах… — и наряду с этим — _в_ы_в_и_х_ — к «цыганщине», к «мясу жизни», порой — к скользкому в ней. Ты чутко понимаешь дух «Твоя от Твоих»518, о, глубже и проникновенней многих блестяще образованных, и больше, чем, м. б. 95 процентов _в_с_е_х_ женщин… — но ты — очень сильно ценишь и… «_н_е_ Твоя», и «_н_е_ от Твоих». Но, что главное, — ты имеешь _у_п_о_р_ — на «духовно-душевное» наследие твоих поколений — и вкус и волю к борьбе за высокоценное, чудесно-чистое, святое! В тебе чудесная сила, редкостная… — сила, отмечающая _С_в_я_т_ы_х, — то, что так поражает нас в житиях, — как у Марии Египетской519, — не смущайся, я не о темном в ней говорю, у большинства целомудреннейших, как Варвара Мученица520, Анастасия, Дария… о, дорогая моя, голубка моя..! я так чту тебя, я так люблю все твои светлые проявления, и… — твое огромное дарование! Нет, я еще больше уверен в твоих огромных силах, прочитав — и не раз — твой — мучительнейший для меня — «конспект жизни».
Я чуть коснулся тебя тут… Я много тебе сказать должен. А пока: я просветлел и пришел в себя после твоего «Новогоднего письма» — оно — сверх-дивно! — после твоего письма — свято-нежного, адресованного на доктора. Да, это мой доктор. А Гааз — это я моего доктора сравнивал с известным «святым доктором бедных» — Гаазом521, в середине XIX века жившим в Москве, тюремным доктором, о ком дал исчерпывающую монографию академик Кони522. Вчера я весь светился. Вчера же, в европейский Новый год, принесли без меня твою сирень! Я был на завтраке у друзей. Я целовал ее, все ее пышные ветви, все ее крестики, твои глаза, звездочки сердца твоего, — я был так счастлив! А вечером пришли «молодые», друзья, и я им пел, много пел… — откуда такой — бархатный! — баритон взялся? И пел чудесную — «Что затуманилась зоренька ясная, пала на землю росой? Что призадумалась, девица красная… Очи блеснули слезой»523. Оля, ты получишь меня, увидишь. Ах, да… я должен послать тебе «Пути Небесные». Чтобы ты могла располагать лишним экземпляром и перечитать _в_с_е_ — еще раз. Найдешь много нового, тебе желанного… Неужели мадмуазель де Хааз не пошлют тебе из Гааги — о чем просил их? Я писал им еще 17, заказным. Балую я тебя? Нет, я — _л_ю_б_л_ю_ тебя, — глубоко, и истинно люблю. Нетронуто люблю, как любят самое чистое, самое желанное. Люблю _в_с_ю, люблю не надрывно, а _в_е_р_н_о. Я _з_н_а_ю, что такое — _л_ю_б_и_т_ь, для сего мне не надо было «эпизодов»: это редкое чувство у меня никогда не дробилось, и потому, должно быть, я сумел его передавать многим — и во многом моем. Моя любовь вырастала из здоровых корней. Благодарю Бога за эту Милость. Г. не чисто русский?! Кто же? Почему «за океан»? Служил _к_о_м_у?! У тебя так смутно _э_т_о. Я хотел бы знать. Маме послано письмо. Сереже — книга. Послал и «Старый Валаам», тебе.
Целую. Сделаю все, чтобы увидеть тебя. Твой Ваня
Прошу: _н_е_ величай меня _г_е_н_и_е_м, апостолом и прочими — это не наше с тобой дело. Я — работник, как Бог дает.
М. б. найду тебе свечек на елочку, девочка моя! и пошлю такие рождественские прянички (бретонские), которых, бьюсь об заклад, ты ни-когда не ела, — и они будут тебе приятны, только очень зыбки.
Твои румяные мотыльки цветут буйно. У меня утром + 6–7°. Скоро — отопление [включат].
125
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
2. I. 42 10.30 вечера
Посылается 3. I. 42. — 5 ч. дня
Светись же в Наше Рождество. И — овладей собой.
Ты, Олечек, сама не спросишь, и потому я сам скажу о твоей «повести жизни». Ты не только вышла с честью из трудностей сжатой картины жизни, но местами дала, прямо, отлично, мастерски, — сужу по впечатлению на меня.
В зависимости от настроения духа твоего, от _л_и_ч_н_о_г_о, местами давала подробней, местами — совсем скупо, порой — с провалами. Это твое право. Стараешься избегать избитых выражений. Кстати: «пара минут», «пара лет» и подобные — неродственны нашему языку. Бег машины дан скупо-смутно, но ты и сама была «на острие». Лучше — вечер дипломатов, сцена за стеклянной дверью. Г. у тебя вышел совсем бледно: ни _в_и_д_а, ни характера, — никакой. Все его реплики заурядны, ни особливости, ни глубинки (об одной, очень _в_с_е_ в нем дающей, — подробно, в следующем письме). Ничем не выдается из средних его класса: молодой человек европейско-американской серединки. Вообще (почти без исключения) все твои «встречные» — средний калибр, иные — вне калибра. Все, просто, — «жизни поверхностной». И это не твоя вина, мой дружок: ты сумела бы _д_а_т_ь, если бы они сумели _б_ы_т_ь, кем-то, ну, как например, — градина среди рядовых градинок. У тебя память острая, глаз меткий. В _э_т_о_м, родная моя, я никак не смею говорить впустую. Грубей всех — Д. Это — самец-животное. Он противен не меньше, чем «безобразничавшее истерическое ничтожество» и «притворщик-лгун» Н. Мягче и чище других, м. б. и совсем чистый, — доктор, предлагавший русские концерты. Единственная светлая точка в поразительной грязи или бесцветности, оплескивавшей тебя. Г. — весь средний, м. б. чуть лиричен, вернее — чтением натаскивавший на себя лиризм (или — себя на лиризм). Очевидное желание «прийтись по вкусу русской — непременно, „тургеневской“ — девушке». Отсюда —
