не заставляет вас выбирать такую жизнь. – Ганс наконец произнес те слова, которые хранил в сердце. – Я не допущу войны. Пока я консул, я ни за что не позволю тебе начать войну.
Хуан помолчал и указал на нашивку с изображением пустынного орла, лежащую на трибуне.
– Но ты уже объявил, что подаешь в отставку.
В зале воцарилась абсолютная тишина.
У Рейни до боли сдавило сердце. Он видел, как во время спора с Хуаном Ганс наклонился вперед, как его пальцы сжали край трибуны, как он весь дрожал.
Впервые Ганс вот так выразил свои чувства при всех и, скорее всего, в последний раз. Его седые брови сошлись на переносице, мышцы лица подергивались, глаза горели беспомощной болью и решимостью. Глядя на Ганса издалека, Рейни тоже ощущал боль беспомощности. Он видел, как Ганс сражается с неизбежной судьбой. Ее приближение он увидел много лет назад, но сейчас у него не было другого выбора – он должен был воспротивиться ей.
Рейни понимал, почему Ганс так настойчив. В детстве он видел, как его отец, Ричард, по ночам страдает и сокрушается из-за своих поспешных действий, ставших причиной войны. Ричард не был хорошим боевым лидером. Повстанцы сделали его своим вождем по причинам символического характера, но эта роль была ему ненавистна. Охваченный злостью и тоской, он грозил отомстить за смерть своей жены, но он вовсе не планировал всего того, что случилось потом. Много раз он говорил Гансу, который тогда еще был маленьким, что он совсем не хотел войны, что теперь он жалеет, что не вышло по-другому. Отец рыдал и горевал, а пятилетний Ганс утирал его слезы.
Ганс родился на марсианском корабле, а вырос на боевых судах. Он не боялся смерти, но хорошо запомнил крики умирающих, они снились ему в страшных снах. Ричард умер от старости, и последним, что он завещал сыну, было прекращение войны. Ганс отдал Марсу всего себя ради обретения независимости, чтобы исполнить последнюю волю отца. Он одобрил проект приближения Цереры и отправку в космос «Цереалии», потому что ему хотелось избежать распрей с Землей из-за воды.
Хуан всё это знал и терпеливо ждал своего шанса. Он не рвался к власти ради самой власти. Скорее, он был приверженцем собственной философии и был ей предан точно так же, как был предан Гансу, своему спасителю. Ганс и Хуан представляли собой редкостную дружескую пару. Они прекрасно понимали друг друга, и именно поэтому были ярыми противниками. Понять, почему двое людей, уважавших друг друга, зачастую становились непримиримыми противниками, – вот что требовалось, чтобы осознать, какова дружба и каково соперничество между ними.
Будучи благодарным Гансу, Хуан много лет ему повиновался. Ганс, в свою очередь, был благодарен Хуану за верность во время жесточайшего кризиса в своей жизни. Ганс позволил Хуану автономию, которой тот жаждал. Хуан не сдался, он попросту ждал удачной возможности. Ганса это не обманывало, но он понимал, что корень кризиса лежит в духе марсианского народа и что, если бы этого не выразил Хуан, это сделал бы кто-то другой. Ганс понимал, что Хуан жаждет завоеваний, но он всё же надеялся, что если им удастся пережить трудности и сохранить благополучное независимое существование, то со временем жажда завоеваний пройдет. Но Ганс ошибался. Человеческие желания породили жизнь, а не жизнь породила желания.
Раньше Рейни всегда удавалось удержаться от участия в событиях, свидетелем которых он был, но сегодня он впервые ощутил муки постороннего наблюдателя. Записывающее оборудование, стоявшее перед ним, исправно регистрировало всё происходящее. Оборудование не принимало никакую сторону, оно всё фиксировало объективно. И эта объективность причиняла Рейни боль.
Внезапно открылась нараспашку боковая дверь Зала Совета. В зал порывистой походкой вошел человек в военной форме со знаками отличия капитана. Отыскав взглядом Хуана, он направился прямиком к нему. Он наклонился и начал что-то шептать на ухо Хуану. Во взгляде того отразилось потрясение, но он тут же овладел собой. Капитан не ушел. Похоже, он ждал указаний. Хуан растерянно посмотрел на Ганса.
– Что случилось? – спросил Ганс.
– Происшествие относится к сфере деятельности Системы Полетов.
– Ответь мне, что случилось.
– Ничего особо важного.
– Ответь мне! – взревел Ганс. – Даже если ты уже не считаешь меня консулом, я остаюсь постоянным директором Системы Полетов. Я имею право знать всё, что происходит внутри этой системы и давать советы по управлению ей.
Через пару секунд Хуан негромко ответил:
– Два инженера-гидравлика, эксперты с Земли, бежали на грузовом шаттле.
– Что?
– Они бежали.
– Почему?
– Мы этого точно не знаем.
– В таком случае отправьте за ними погоню!
– В этом нет необходимости, – проговорил Хуан холодно, тоном, не допускающим возражения. – Думаю, в этом нет никакой необходимости.
Анка
Анка посмотрел на туманное небо за стеклянной стеной. Горизонт был то совершенно чист и ясен, то его затягивала дымка.
«Видимо, надвигается указанная в прогнозе погоды пыльная буря», – подумал Анка.
Он попробовал еще раз получше упаковать то, что собрался взять с собой. Налобный фонарь, универсальный складной нож и брикеты сухого питания он убрал в боковые карманы ранца. Дополнительные баллоны с кислородом обернул спальным мешком. Анка опустился на колени, постарался выжать из ранца как можно больше воздуха и затянул все завязки так, что ранец превратился в аккуратный тонкий прямоугольник. Анка всё равно остался недоволен, но больше ничего радикального придумать не мог. Припасы для этого полета явно превышали необходимый минимум, и ранец оказался больше обычного стандарта. Анка не был уверен в том, что ранец удастся втиснуть в багажник, поэтому измерил его толщину руками. Три с половиной ширины ладони. Ровно в размер багажника.
Осторожно приоткрыв дверь спальни, он выглянул в коридор казармы. Пусто. Анка вышел, держа в руке книгу, и осторожно, бесшумно закрыл дверь. Он направился в сторону кофейного буфета.
Небо затуманилось еще сильнее. Через два с половиной часа солнце должно было опуститься за горизонт на западе. Анка шел по коридору, поглядывая на стеклянный купол, и пытался определить скорость ветра по картине перемещения песка. Ветер налетал порывами, а между порывами царил штиль. Еще несколько часов оставалось до начала бури. Судя по часам на стене коридора, со времени вынужденной посадки грузового шаттла прошло три часа. С учетом стандартного запаса продовольствия и кислорода на таких судах, пассажиры могли спокойно продержаться еще часов пять-шесть.
Темная синева неба пряталась за парящим в воздухе песком.
В кофейном буфете Анка застал человек пять. Один из них рассказывал байки, другие слушали. У дальней стены кто-то что-то читал в электронном блокноте. Капитана Фитца не
