воспитание человека, в шести-, семилетнем возрасте попадающего в школу, зависит то, какой станет наша жизнь через четверть века. Какой станет жизнь и как будет развиваться культура. И только в том случае, если школа окажется способной воспитать художественно развитую личность, обладающую внятными общечеловеческими нравственными ценностями, включающими в себя и национальные, и гражданственные, у нашей культуры есть шанс не только сохранить, но развить себя не только в обозримом будущем.
Сошлюсь на Пушкина, чтобы не привлекать аргументацию других авторитетов: «Публика образует драматические таланты…» И никак – наоборот. Уровень искусства зависит от представлений и ожиданий публики. И когда мы смеялись над знаменитым монологом Аркадия Райкина, сочиненным Михаилом Жванецким, «В Греческом зале…», то мы смеялись над самими собой. Будь мы трижды марксистами, убежденными в том, что бытие определяет сознание, качество этого сознания – нашего сознания – зависит от того, насколько сложно или убого мы воспринимаем это самое бытие. «Замкнутый круг», – скажут юмористы. «Диалектика», – возразят гегельянцы. Но эти замкнутые круги и диалектические противоречия складываются именно на пороге формирования человеческой личности.
Много раз писал об этом, повторю еще раз: Министерство культуры должно заботиться не только о состоянии отрасли, чем оно занимается всю свою историю, но и о духовном совершенствовании российских граждан. И одно – без министерства просвещения – оно с этим справиться не в состоянии. В начале 2000-х, когда В. Филиппов занимался проблемами образования в качестве министра, мы создали специальную межведомственную рабочую группу, которая должна была дать предложения по включению необходимых эстетических дисциплин в школьную и вузовскую программы. Она начала работать, но в силу изменений, произошедших в период административной реформы, работу свою не закончила. Наши дети и внуки, впрочем, не догадываются о том, что они потеряли из-за нерадивых взрослых.
Можно сетовать на отсутствие средств, на перегруженность школьных программ естественными дисциплинами и обязательную погруженность в высокие технологии, но ведь российская школа не единственная на этом свете. Почему немецкие или австрийские дети выходят из средней школы музыкально образованными настолько, что способны читать партитуры симфонических и камерных концертов? Почему посещение книжных ярмарок и музеев является обязательной частью школьной программы в Финляндии и во Франции? Там что, не уделяют достаточного внимания информатике?
Как известно, объем информации в мире удваивается практически ежегодно. И у многих реформаторов школьного образования, да и не только его, появляется желание изменить вектор школьных программ, отказавшись от изучения некогда важных фигур, научных течений, философских теорий, художественных явлений, чтобы вместить все новейшее знание. Но главное ведь – сформировать человеческую индивидуальность, способную размышлять и ориентироваться в безбрежном мире информации. А для этого необходимо осмыслить важнейшие ценностные периоды истории человечества – и не только христианские. Важно пережить прикосновение к ключевым явлениям искусства и культуры. Отрыв от фундаментальных ценностей, которые сформировали человечество, грозит коллективными социально-психическими расстройствами. И для того, чтобы избежать этого, необходимо заново выстроить систему гуманитарного образования в стране. Что невозможно ни без толкового министра культуры, ни без разумного министра образования. Понятно, что формирование правительства – это либо политический торг, либо проявление личных симпатий президента и премьера, Россия здесь не является исключением. Но помимо политической лояльности или личной преданности у руководителя любой отрасли должна быть некая внятная программа, которая отличала бы его от других претендентов. Ведь от первого – именно от первого – лица в любой сфере зависит необычайно много. В образовании, культуре, науке особенно.
Март 2012
«Любовь к любимому есть нежность…»
В декабрьском номере журнала «Знамя» за 2011 год завершилась публикация фрагментов книги Бориса Мессерера «Промельк Беллы», начавшаяся еще в сентябре. Заглянув в содержание первого номера «Знамени» за 2012 год, не без грусти понял, что продолжения не будет. Но дожидаться выхода книги нет терпения. Знаю, что надо говорить слова любви и благодарности автору как можно раньше, этому научила меня не такая уже и короткая жизнь.
В этой журнальной публикации приведены строки Андрея Битова, посвященные Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру из раритетного уже альбома «Борис Мессерер – мастерская на Поварской»: «…Наверно, так в саванне антилопа не толкается с зеброй, когда пасутся. Так художники не толкаются с поэтами на пастбище искусства, ибо щиплют разную траву». Белла и Борис точно не толкались друг с другом, хотя траву – если селедку с картошкой или водку за два восемьдесят семь, что было их главной едой в период тотального безденежья, можно назвать травой, – щипали одну и ту же. Почти сорок лет. Известно, что у каждого из них была своя жизнь до того момента, когда они соединились, об этом вскользь упомянуто и в этой публикации, но в воспоминаниях Бориса все так, будто не было ничего до их встречи. Ничего. Будто они родились заново в этот волшебный миг прозрения и узнавания в начале 70-х годов прошлого века. В миг страсти, которая бывает нежной, а бывает и яростной. Но кажется, что до нее не было ничего. И не будет после. Я знаю про все эти житейские глупости, вроде «никогда не говори “никогда”». Но это не про любовь Бориса и Беллы, это про другое и про других.
Когда они появлялись вдвоем, казалось, расступались не люди, но время. Они бывали на всех важных вернисажах и премьерах, и сами по себе были явлениями искусства. В том, как Борис ухаживал за Беллой, которой становилось все труднее появляться на людях, было столько трогательной и вовсе непубличной нежности, что ее доставало и тем, кто находился рядом. Притом что Борис всегда был предельно сконцентрирован на Белле, и только на ней. Их страсть дарила им превосходство перед всеми. Страсть, которую они скрывали, а точнее, прикрывали несравненной, давно утраченной уже учтивостью, что проявлялась в каждом их движении. И в словах Беллы, которыми она начинала свои выступления на высоких собраниях: «Досточтимая публика…» И опять становилось неловко: публика, понятно, была, но насколько она была досточтимой? Ко мне это относилось в такой же степени, как и к другим.
Любознательный читатель найдет в книге Мессерера много интереснейших подробностей жизни его замечательной семьи, корнями вросшей в историю русской культуры, и прежде всего в судьбу Большого театра. Уж кто, как не он, знает, что происходило в недрах прославленной труппы, солистом балета и балетмейстером которой был его отец, где десятилетия танцевала его двоюродная сестра Майя Плисецкая, вкусившая здесь сладкую горечь славы. Да и сам Борис работал в Большом с таким мастером, как Борис Александрович Покровский, который всю свою жизнь
