— Билл, немедленно прекрати! — крикнула Элис. — Она приехала ненадолго.
— В этом доме она жить не будет.
— Постой-ка, это пока еще мой дом, и она будет жить здесь, если я так решу.
Билл обжег ее взглядом.
— Этот дом по-прежнему принадлежит тебе, потому что я работал как вол и выплачивал проценты. Отец совсем сошел с катушек и зарабатывать больше не мог.
— Я и не знала, что ты так к этому относишься, — обиделась Элис.
— Ладно, мать, извини. С тобой у меня ссоры нет. Но эта здесь не останется. А если останется, то я уйду. Решай сама. Я не желаю находиться под одной крышей с этой… — Билл воздержался от эпитета.
Элис беспомощно обернулась к дочери. Она поняла, что Линда ожидает от нее поддержки и защиты, но что поделаешь, глава семьи теперь Билл. То, что он сказал о доме, сущая правда.
— Ты ведь не говорила, что собираешься остановиться у меня, — пролепетала Элис.
Лицо Линды вытянулось.
— Мама, неужели ты выкинешь меня на улицу? — у нее на глазах выступили слезы.
Элис в отчаянии смотрела то на сына, то на дочь.
— Вот именно, — с мрачным удовлетворением подтвердил Билл.
— Но я приехала сюда, чтобы увидеться с вами, чтобы быть вместе! — запротестовала Линда.
Элис казалось, что у нее вот-вот разорвется сердце. Смотреть дочери в глаза она не осмеливалась.
Но Билл был непреклонен:
— Надо было думать об этом десять лет назад. Где ты вообще была, в коме, что ли, находилась?
Линда устало покачала головой:
— Эх, Билл, я надеялась, что настало время залечить старые раны. По крайней мере, попытаться.
— Ты ошибалась, — отрезал брат.
Линда снова оглянулась на мать, но Элис смотрела себе под ноги.
— Ты ведешь себя жестоко, — сказала Линда, но Билл лишь фыркнул, а Элис промолчала.
Тогда Линда медленно подошла к двери, посмотрела на чемодан, валявшийся на крыльце. Когда она проходила мимо, Билл отстранился, словно не желал, чтобы она его случайно коснулась.
— Ладно, я сниму номер в гостинице, — бросила Линда.
— Извини меня, — умоляющим голосом сказала ей вслед Элис.
— Нечего перед ней извиняться! — крикнул Билл. — Сама во всем виновата.
— Мама, я тебе позвоню.
Элис хотела еще что-то сказать — хотя бы: я люблю тебя. Но не посмела. Биллу это не понравилось бы. Элис постаралась выразить свои чувства во взгляде, но Линда больше на нее не смотрела. Ничего, подумала Элис, у меня еще будет время обнять ее.
— И больше здесь не появляйся! — крикнул Билл.
Линда с грустью взглянула на брата, но он смотрел сквозь нее, словно это была не она, а какой-то призрак.
Глава 4
Карен сидела в гостиной с раскрытой книгой на коленях, но смотрела не на страницу, а в окно, где чернело звездное небо. Со второго этажа доносилось монотонное громыхание рок-музыки. В комнату вошел Грег, внимательно посмотрел на жену и невесело улыбнулся:
— Я смотрю, ты наслаждаешься чтением?
Карен вздрогнула:
— Что?
— Я вижу, книга тебя всецело захватила.
Муж сел в кресло напротив.
Карен посмотрела на книгу и захлопнула ее со вздохом.
— Не знаю, зачем я вообще ее открыла.
Грег сложил руки на груди.
— О чем ты думаешь?
— А то ты не знаешь.
— О ней, да? Может быть, лучше поговорим?
Карен снова уставилась в окно. Было видно, как сквозь ветви деревьев мерцают звезды. Она попыталась собраться с мыслями и уныло произнесла:
— Я знаю, ты скажешь, что моя реакция чрезмерна.
— Сомневаюсь в этом, — угрюмо ответил муж.
Его тон несколько удивил жену. Обычно Грег старался успокоить ее, убедить, что она волнуется из-за ерунды, но сегодня он выглядел таким же встревоженным, как она.
— А что, если… — начала Карен. — Что, если эта женщина захочет отнять у нас Дженни?
Грег покачал головой:
— Это невозможно.
— Откуда ты знаешь?
— Естественно, я это знаю. Мы удочерили ее законным образом. Эта женщина отказалась от всяких прав на своего ребенка, она подписала соответствующие бумаги. Разумеется, я исхожу из того, что этот болван Арнольд Ричардсон не забыл потребовать у нее подпись.
— Не нужно так говорить, Грег!
— Извини. Конечно же, она все подписала.
— У меня такое ощущение, что в наши времена старые правила и законы больше не действуют, — вздохнула Карен. — По телевизору в передаче Фила Донахью без конца показывают женщин, которым удалось отсудить права на детей, брошенных ими много лет назад.
— Ну, это один случай из миллиона. Именно поэтому подобные истории и попадают на телевидение. Понимаешь, мы ведь не купили своего ребенка на черном рынке, а удочерили совершенно законно. Так что к нам это не относится.
— Меня поражают эти женщины! — возмутилась Карен. — Такое ощущение, что просто не существует срока давности, после которого они могут потребовать своего ребенка обратно.
— Срок давности существует. Я читал об этом в газете. Месяц или что-то в этом роде.
— Не месяц, а три недели, — поправила его Карен.
— Ну вот, а еще спрашиваешь.
Карен кивнула. Она никогда не забудет те три недели, в течение которых ежеминутно ожидала звонка от Ричардсона — вдруг он позвонит и скажет, что мать Дженни передумала. Все это время Карен твердила себе: не привыкай к этому ребенку, не спеши полюбить его, ведь он еще не твой. Когда же срок истек и договор был окончательно подписан, началось настоящее ликование.
— Если хочешь, я позвоню завтра Арнольду Ричардсону и изложу ему ситуацию, — предложил Грег. — Он сам тебе все объяснит. У этой женщины нет ни малейших шансов на победу в суде.
— А я считаю, что Ричардсон сам во всем виноват. Как он мог допустить, чтобы посторонний человек рылся в его картотеке?
— Уверен, что это произошло без его ведома.
— Тоже мне оправдание! — вспыхнула Карен. — Его дело — обеспечивать конфиденциальность.
Грег глубоко вздохнул, взял со столика журнал, пошелестел страницами.
— Ну вот, теперь еще и ты на меня разозлился.
— Нет, не разозлился. Просто я не могу видеть, как ты убиваешься. Ничего страшного не произошло, небо на землю не свалилось. Нужно сохранять спокойствие.
— Что-то ты сам не больно-то спокоен.
Грег не ответил. Он свернул журнал трубкой и принялся постукивать им по ладони.
— Грег, закон — это еще не все.
