— Проклятье. Просто скажи мне!
Он скрещивает руки на груди.
— Это не моё дело.
— С меня хватит этого дерьма.
Я ухожу, но меня останавливает его голос.
— Ты бы отреагировал нормально, если бы я рассказал ей о твоей матери и отчиме?
— Не сравнивай эти две вещи. То, что с лучилось с ними, никак не влияет на мои отношения с ней.
Он кивает.
— Я всё понял. Так и сделаю. Единственное, что могу сказать, — дай ей время. Уверяю тебя, она стоит того, чтобы ждать.
— Значит, я должен просто ждать, да? Ради девушки, которая не только недоступна, но и ставит передо мной другого мужчину? Звучит знакомо? Никогда больше, Брэд.
Я изо всех сил стараюсь не топать, когда ухожу.
Включаю радио в своём грузовике, мечтая, чтобы всё это просто было чертовски проще. К тому времени, как добираюсь до дома, я действительно устаю. Заскакиваю в душ, прежде чем лечь в постель, и в ту же секунду, как моя голова касается подушки, я засыпаю.
* * *
Я сижу за столом, когда она входит. Её волосы собраны в небрежный пучок, и на ней тёмные очки, поэтому я не вижу глаз девушки, и меня это бесит.
— Вот, — Рейн протягивает мне пакет из химчистки вместе с моей курткой, которую я забыл у Брэда и Кенни, когда уходил вчера вечером.
— Благодарю.
— Прости, что я на тебя блеванула.
— Не парься.
Когда она поворачивается, чтобы уйти, я не решаюсь последовать за ней. Не должен. Потому и не делаю этого. Когда стрелки на часах показывают четыре, я иду в кафе, жду её за дверью, а потом провожаю до машины. Я игнорирую напряжение, гнев, желание… грёбаное разочарование. Она просто благодарит меня, прежде чем закрыть дверь своей машины. Эти два слова, произнесенные её мягким голосом, — изюминка моего дня.
Недели проходят без новых откровений. Неделями я задавался вопросом, почему снова делаю это с собой. Почему трачу своё время на кого-то, кому явно плевать на меня. Почему всё ещё провожаю Рейн до машины, защищаю женщину, которая предпочитает мне другого мужчину. Эйнштейн сказал, что формулировка делать что-то снова и снова и ожидать другого результата — это определение безумия. Тогда, по-видимому, я схожу с ума.
Я хочу спросить, где он. Какого хрена он позволяет своей девушке иметь другого парня, чтобы убедиться, что она в безопасности. Что же это за человек такой? Её родители вернулись на прошлой неделе, и с тех пор я ни разу не удосужился проводить её до машины, так как видел, как они уходили вместе. Идеальная маленькая семья. Я всегда хотел иметь таких родителей.
Кажется, я боялся, но с нетерпением ждал того момента, когда нанесу ей татуировку на всю жизнь. Когда Рейн приходит на приём, я вручаю ей документ об освобождении от ответственности, заставляю девушку подписать его, а затем жестом приглашаю следовать за мной.
— Мне нужно, чтобы ты стояла, пока я буду наносить контур.
— Хорошо.
— Подними рубашку и приспусти пояс.
Жду, когда она обнажит свой бок передо мной, и когда её брюки оказываются приспущены недостаточно низко, я опускаю их ещё ниже. Единственная причина, по которой могу сдерживать себя от того, что действительно хочу сделать, — это то, что я профессионал. Я очень серьёзно отношусь к своей работе и отказываюсь делать для неё исключение. Аккуратно накладываю трафарет и втираю его чуть дольше, чем нужно, потому что даже через бумагу она ощущается чертовски хорошо. Неспешно отклеив трафарет, я отодвигаю стул и осматриваю её.
— Идеально, — я киваю на зеркало. — Посмотри и скажи, что думаешь. Не хочу слушать бред о том, как тебе нравится рисунок, когда на самом деле ты хочешь что-то изменить. Будь честна, потому что, как только она окажется там, то уже не смоется.
Рейн поворачивается к зеркалу, и я наблюдаю за её лицом в отражении. Бросив беглый взгляд, она поворачивается ко мне.
— Выглядит замечательно.
— Ты даже не рассмотрела её.
— Рассмотрела. Пожалуйста, просто начинай.
Единственная причина, по которой продолжаю дальше, это то, что я знаю, что она будет выглядеть потрясающе. Я не делаю дерьмовую работу. Никогда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Прекрасно. Запрыгивай и ложись на бок.
Трудно избежать разговора с ней, когда я о многом хочу её расспросить. Хочу посмотреть, так ли Рейн несчастна, как и я. Хочу знать, почему она мучает меня. Хочу узнать, откроется ли она мне когда-нибудь. Но это к лучшему. Она занята, а я отказываюсь снова быть запасным вариантом в жизни какой-либо женщины.
Она подпрыгивает, когда машина начинает гудеть.
— Скажи мне, если тебе понадобится передышка, идёт?
— Окей.
Первое нажатие иглы вынуждает её сделать глубокий вдох.
— Всё хорошо?
— Да.
С самым нежным прикосновением, на какое только способен, я обвожу контур. Когда под иглой образуются маленькие капли крови, они попадают мне прямо на грудь. Приходится остановиться и притвориться, что я настраиваю свою машину, чтобы успокоиться. Мне ненавистен тот факт, что заставляю Рейн истекать кровью… это последнее, что я хочу видеть.
На этот раз она не вздрагивает, когда нажимаю на педаль, и мне удаётся продолжить, хотя меня убивает то, что прямо сейчас я причиняю ей боль. Проходит час, затем два. Я несколько раз спрашивал, не нужно ли ей отдохнуть, но она всегда отвечала «Нет». На третьем часу я завершил контур и даже весьма успешно перешел к нанесению цвета. У меня ноет поясница, но возможность прикоснуться к ней, даже через латекс, делает боль стоящей того. Я уже собираюсь сменить иглу, когда Рейн наконец заговаривает.
— Ты закончил?
— Могу, если ты этого хочешь.
— Нет, всё нормально. Я просто хочу, чтобы ты её закончил.
— Хочешь передохнуть? Принести воды или ещё чего-нибудь?
— Нет.
Я не знаю Рейн достаточно хорошо, чтобы определить её чувства, основываясь на одном слове, но если бы мне нужно было угадать, я бы сказал, что ей больно. И эта боль превратилась в гнев.
Как угодно, если она думает, что сможет это выдержать, тогда я закончу. Я снова теряю себя, и через полтора часа в последний раз стираю излишки.
— Всё готово.
— Можно мне встать?
— Да, но будь осторожна.
Она не слушает и спрыгивает со стола. Её покачивает, и она хватается рукой за стол в попытке удержаться.
— Дерьмо.
— Я же говорил, — достаю бутылку воды из своего мини-холодильника и протягиваю ей. — Возьми.
— Спасибо.
Девушка выпивает половину и поворачивается к зеркалу.
И снова я смотрю ей в глаза. На этот раз они наполняются слезами, и она закрывает рот рукой.
— Срань господня.
— Нравится?
— Вон, она потрясающая, — Рейн дотрагивается до татуировки, а потом очень быстро отдергивает руку. — Проклятье. Больно.
— Да, так будет пару дней. Ну-ка, давай я её прикрою.
Я пододвигаю свой стул и накладываю мазь, а затем упаковочную пленку. Снимаю перчатки и отрываю кусок скотча. Никогда так не делаю, но потому что это она и потому что я буквально жажду снова почувствовать её обнаженную кожу своей собственной, я делаю это. Когда мои пальцы касаются её кожи, я почти сдаюсь. Она такая чертовски мягкая. И гладкая.
— Всё готово.
Рейн кладёт свою одежду на место и пытается незаметно вытереть глаза.
— Сколько я тебе должна?
Я начинаю приводить себя в порядок.
— Не беспокойся об этом.
— Чёрт, нет. Я заплачу тебе. Сколько?
Я поворачиваюсь и скрещиваю руки на груди.
— Сколько грёбаных сэндвичей ты мне принесла, а денег не взяла?
— Этого недостаточно, чтобы оплатить тату.
— Мне не нужны твои деньги.
«Мне нужна ты».
— Я видела, как тот парень дал тебе пачку денег за что-то гораздо меньшее, чем это. Сколько ты с него взял?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Сто пятьдесят в час, — Рейн изумлённо открывает рот, а я поднимаю бровь. — И это была скидка. Просто продолжай кормить меня, и всё будет хорошо.
Она хватает сумочку и вздрагивает, когда та трётся о её бок.
